Карнавал

Рассказ четвёртый
Первое азербайджанское лето в военном городке Килязи пролетело так же быстро, как «перекати-поле» по степи. За ним пролетела тёплая осень и наступила странная зима. Она была то с солнцем, то с дождём, то со снегом и всё время с холодным ветром с моря. Новые дома к осени построили, но всем квартир не хватило и многим пришлось зимовать или в здании штаба, или клуба, а нашей семье досталась «ленинская комната» в здании казармы. Во всех домах военного городка было печное отопление, но в этой комнате его не было и пришлось  поставить печку «буржуйку». Небольшая круглая металлическая печка стояла в невысоком квадратном ящике с песком посередине комнаты и из неё выходила длинная труба прямо в форточку. Печку топили углём, и она раскалялась  докрасна. Около неё было тепло, но она быстро остывала, и приходилось периодически в неё подбрасывать уголь. Вот в таких условиях мы и подошли к новому 1954 году. Чтобы как-то скрасить трудности и неудобства нашей жизни, было решено устроить на Новый Год весёлый карнавал с выступлением художественной самодеятельности, разными конкурсами, играми и соревнованиями. Были закуплены в посёлке Насосный и Сумгаите подарки для детей, маски, хлопушки, бенгальские огни и разная новогодняя мишура. По сценарию, к ёлке, которую заменяла украшенная сосна, так как в Азербайджане ели не растут, в середине вечера, должны были выйти Снегурочка и дед Мороз с мешком подарков для детей. Чтобы было поинтереснее, придумали смешную сценку, для которой нужен был весёлый мальчишка. И тут под руку подвернулся я, который вечно околачивался в клубе. Меня подозвал к себе режиссёр и заговорчески предложил сыграть в спектакле роль, как настоящему актёру, но с одним условием: это секрет и никому говорить нельзя. Я тут же согласился и от гордости меня всего распирало. В маленькой гримёрной мне подобрали широченные синие штаны, красный женский пиджак и широкополую чёрную женскую шляпу с вуалью. Это была роль «Рассеянный с улицы Бассейной». Примерив всё это, меня посадили в мешок и здоровый дядя несколько раз, репетируя, взваливал мешок на плечо. Мне дали текст сценки и урезанное до половины стихотворение Маршака, чтобы я всё это выучил. Как мне хотелось рассказать своим друзьям про всё это, но я терпел изо всех сил. Карнавал удался на славу. Клуб протопили. Было тепло, шумно и очень радостно. Наши мамы надели свои самые красивые платья с прямыми плечиками, что было тогда модным. Ночь они спали на бигудях, чтобы сделать модную причёску под барашка. Наши девчонки были снежинками, а мальчишки кто в чём, но в масках разных зверей. Сначала был небольшой концерт, где каждый выступил с каким-нибудь номером: кто пел, кто плясал, кто рассказывал стихотворение. Я помню весёлый украинский танец, где танцевали наши мамы в красных сапожках и с разноцветными лентами в волосах. И ещё я помню красивую песню «Индонезия», которую пел хор под аккордеон. Потом были танцы вокруг ёлки под радиолу, где танцевали все: и взрослые, и дети. Я тоже носился с друзьями по залу, когда в нужный момент мне дали условный знак. Затерявшись в толпе, я пулей полетел в гримёрную комнату, где меня уже поджидал одетый в красный кафтан дед Мороз. Быстро переодев, меня посадили в мешок, дед Мороз взвалил его на плечо, и началось представление, первое в моей жизни. Такого успеха устроители не ожидали. Когда дед Мороз сказав, что принёс подарки, развязал мешок и оттуда выскочил я, как чёрт из табакерки, в ярком разноцветном костюме и с огромной чёрной шляпой  на голове, зал ахнул от неожиданности, а потом взорвался аплодисментами, криками и хохотом! Поднялся невообразимый шум, и мне долго не давали читать стихотворение. Прочитал я его с таким вдохновением, что меня стали приглашать на все праздничные концерты. На 1 Мая был поставлен спектакль по рассказу Николая Носова «Мишкина каша», где роль Мишки, конечно, играл я, а на седьмое ноября, на концерте, я так прочитал «Буревестника» Горького, что мне даже дали грамоту. После всех этих выступлений, я стал звездой. Девчонки на меня глядели, а мальчишки завидовали и делали разные мелкие пакости: то обзовут, то толкнут, то подножку поставят. Вот так в семь лет я узнал, что искусство требует жертв.