В поисках Волли

Давайте поищем Волли, ночуя в чужих карманах,
Пустых ресторанах, барах, сырых канавах.
Если потыкать нищих, кивнёт озорной бродяга
Лаская под фраком флягу, голой десной направо,
Предполагая лево. Но слева плывут бравурно
В куцых кальсонах фаты, а справа, за рваной урной,
Кубовая свалка: вещи и вещая вонь покоя,
Словно те вещи жили, и умирают стоя.

Как пена морского кроя, разбитый букет бутылок
И ржавый клоповник вилок расчёсывают затылок
Почвы и, в общем, мира, чей край, безусловно – это
Кладби;ще напрасной вещи, с надгробием этикеток.

Давайте поищем Волли под шелест метлы бумажный,
Вальяжный побег листвы. След на дороге влажный
Оставит усатый дворник, сереющим кардиналом
Взирая на мытый коврик во дворике величавом;
Ища папиросу в пачке и гладя углы собаки,
Махнёт черенком на свалку, насыпанную под баки.
Худая, как сито, сучка возвоет, мол, тут не ждали
И век не видали Волли, которого вы искали.

Давайте поищем Волли под рубленым камуфляжем,
Под стажем, дренажем, сажей, ружейной лажей.
Тогда у сержанта спросим, паханного гранатой,
И явятся нам руины, воздвигнутые закатом,
Пунцовым и гнойно-жёлтым; завязанная бинтами,
Тучка летит над ними, искусанная ветрами.
И в отраженьи глаза, расширенного победой,
Увидим конец туннеля, овитого алой веной.

Давайте заскочим в гости туда, где земля да кости,
Без слов помянув абсурдность и суетности, и злости.
Тропой из надгробий сонных, затёртых имен и жизней,
Шагнём, докумекав сразу не громко стучать харизмой.
Заглянем в тела почивших, могильщика спросим; он же
Отметит, что мы живые, но всё-таки нам поможет,
Далёким до эпилога, добраться до арки храма.
Священник заметит: "Волли, по сути, ярмо Адама".
И мы поспешим убраться - как будто бы много блеска
И словно под рясой батьки голодному Волли тесно.

А после к немым банкирам заглянем, не сняв халата.
Засаленный след колен и сочная гранка хвата
На твёрдом, как люди, камне; на камне, чья масса зрима
Только когда делима от Дягилевки до Крыма.

А значит не будет смысла ни в скромности, ни в холуйстве,
Ни в азбучности, ни в фальши, ни в якобы честном чувстве,
Что Волли от всех разнится, как птица в яйце и птица,
С обочины небозёма бросающая на лица,
Поля и решётки кровель случайную тень; и значит
Не будет у Волли сдачи, коль в гости к нему заскачем.

У садика с городьбою, ивовою, такою,
Что и не снилась иве, когда та была собою,
Калитку мы тронем нежно. Отвалится та, не зная
Зачем она здесь сереет, зачем она здесь такая.
Фиалок поклоны, маки, репейника шевелюры,
Две астры в скудельной вазе, писанные с натуры
Руками, чьё место в мире меряется мазками,
Вырванные из клумбы этими же руками…

Но где-то у центра мира, коего форма словно
Поры в головке сыра с орбитами рога овна,
Костёр, пожилой, но вечный, горит, не изведав санкций,
Не зная племён и наций, и близких им декораций.

Стены гнилого хлева, склоняемые то вправо,
То влево, скорей от ветра зависимы, чем от нрава
Сопрелых несущих балок, трухлявых раскосых арок.
Но что ещё зверю нужно от шаровых коммуналок?
Как в раку зайдём, без стука, без "можно ли" и привета,
Посмотрим, как дикий Волли чурается этикета!
Как сковывают улыбку липкие паутинки,
Как до кости кусает скрежет безвольной скрипки
Из вяленых жил живущих, со струнами из артерий,
И чтущей сугубо коду - музыку поколений.

Волли подобен тленью: зависимость темпа роста
От точки начала – это, вестимо, большое сходство;
Преамбула для пожара - она же и заключенье;
Брезгливей огня, сонливы, ленивы его движенья;
Хромой троеногий контур, уступчивые повадки,
Дрожь от колен до самой молочно-кровавой шапки.
Так время глотает семя, и качества не уронит,
Пока не сравняет судьбы, свою и того, кто кормит…

У сена молчит пиано, и Волли порой, играет
Вилами увертюры - и клавиш, увы, хватает;
От визга до баса - вряд ли верхнее «до» в порядке.
Си;столы вместо нотных линий в его тетрадке.

Вдали от ума и пищи он не умрёт голодный,
Ибо извечно нужный, ибо извечно модный;
Он же и соль для блюда, главного блюда пира,
Пира для роя мошек. А слабых и сильных мира
Никто не зовёт к обеду. Но в склепе и на равнине,
Под сенью лесов и выше, до смерти и на помине,
Каждый уловит запах, каждый задержит ногу
В шаге, впиваясь в атом клыками, впиваясь в бога
Губами; добро хватая, оттягивая мизинцы,
Кто толику, кто горстями, строем или зверинцем;
И затворяя лица умывшимися руками,
Химерами и крестами, аредовыми веками,
Яблоками раздора, золочеными свечами,
Коих не стоят игры с отпущенными козлами.

В том же числе и с Волли, который прокис и пахнет,
Сохнет, грубеет, мреет, но никогда не чахнет -
Всегда остаётся прежним, с величественной осанкой,
Узким плечом и чёрной, как будущее, изнанкой.