***

ВСТРЕЧА С ФАРАОНОМ ЭТОГО ДНЯ

Целлулоид над уголком укромным
Сотворил пирамиду или вигвам.
В скользящей искрящейся прозрачности
Не различить звуков праздных с улицы.
Сорокапятилетняя Клаудия Шиффер
Сюда слетевшая с рекламы напротив (блондинка и бодибильдерша)
Растекается помадою губ, рефлексируя на прозрачной стене.
Здесь вместе с разжалованным (по-пьянству) майором полиции
Чьи предки бежали из Польши в начале гитлеровской экспансии
Хлопнем по стаканчику кофе. Это не райские кущи
Как ты мог понять и уже усёк...
А вот и он! Хозяин и наш закадычный приятель из Египта...
Да, да, и мы тебе рады!
Послушай-ка, мой друг воротит носом...
Твой кофе-шоп посреди самой развесёлой стрит
Мог быть и получше! А твои истории о Мемфисе
Не скрашивают прогорклый кофе подавно.
Поэтому анафеме предаем твои политические воззрения
И твой беженский статус в этом Вавилоне новых дней
Под британской короной, удерживаемой единорогом и львом
Анафеме предаем и прочую лабуду о трудной жизни твоих собратьев
Где-то за тысячи миль в пустынях, проклятых Озирисом
И даже Лилит!
Итак, приготовься, дражайший
Выслушать мой монолог длиннейший
Подобный шоссе через пустыню, из которой
Ты сюда бежал
Ведь всему виною сей заплесневелый кофе, мешок которого
Ты не преминул выменять за полцены у заклятого и разбитного
Сородича своего прощалыги Баруха Гройсмана.
Черт его побери!
Послушай-ка, мой человеческий брат-араб
Мой монолог, пружине подобно извергающий смыслы и смыслы
И шахерезадийской розе подобно раскрывающий
Лепестки откровения...
Итак, хотя конус твоей кофейной палатки практически несокрушим
Хотя-бы в районе ночного базара Каира
Хотя-бы у бензоколонки вдоль единственной дороги
Через всю растреклятую пустыню барханов и наркотрафиков
И, все-таки, твоя эта неуничтожимая палатка номада
Не выдерживает критики
Да еще в центре туристических потоков, средостения вер и безверия
Охотников за дешевизной почти оффшорных цен
И тою бесценной сопричастностью к инфраструктуре
Всего гигантского термитника посреди туманного Альбиона
Известного поставщика за рубеж снов, миражей
И мифов, оправленных в избитые гербы слезающей позолоты...
Так ты говоришь, что явился именно из Менфе
Окруженного полчищами саркофагов
Названнного ещё Хут-ка-Птах, богами основанного
На Западном берегу красноглинного Нила
С его культами ветхого бога Птаха и пьяного быка Хепа-Аписа...
Что ж, хорошо! Вглядись же в него...
Чем не профиль Аменхотепа?
Он и есть воистину твой фараон.
Ха-ха-ха! Переодетый хотя, но... полицейский
Из участка с заполненными клетками
Нахрапистых негров-расистов с Ямайки и Конго.
Черт его побери.

10 Января 2018 Года


Комментарий
Об этой капризной музе верлибра... Вспоминаю, как когда-то (на заре 80-х) меня попросил Тонино Гуэрра дать ему поглядеть мои стихи. Я в то время в основном занимался верлибром, что для литературной Москвы той поры было неслыханно. Не с кем было мне поделиться наработками на этой стезе. И вот известный прозаик и киносценарист мировой величины оказался, как никогда, кстати. В доме одного моего друга киношника я частенько встречался с Тонино и его русской женой Лорой, поэтому и не торопил с ответом. Оценка, одобрение его моих опусов в верлибре - всё ложилось маслом на хлеб. Работал тогда Тонино над сценарием для "Ностальгии" и подчас запросто выпрашивал у меня - юнца - советов. Но так работал и сам гениальный Феллини, окружавший обычно себя плеядой литературных друзей на подхвате, частенько поставлявших разные идеи. Так что, о работе над сценарием над "Ностальгиею" для фильма гениального Тарковского я знаю не понаслышке, а именно изнутри. Что я хочу заметить при этом? Язык кинематографа не может не влиять на современную поэзию. То есть, не только, как обычно считается - живопись, музыка, проза, поэзия - влияют на искусство кино. Однако, со всею очевидностью наблюдается и обратный процесс, который современный поэт просто не может игнорировать. Позже я не мог не восхищаться сценариями-верлибрами, которые мне показывал Параджанов.