Будь трижды проклята война

Родился я, как он мечтал,
Живым из боя выходя.
На высоте раз не упал,
То значит жив и буду я.

За ним случайность роковая,
Свинцом изыскивала след.
Но в голубое небо мая,
Он разрядил свой пистолет.

И в этом грохоте счастливом,
Спустя и год, и два, и три,
Забыв о сухости курковой,
В руках нас нянчили отцы.

Он припадал к моей постели,
Но толком на руки не брал.
А ноги лишние скрипели,
Их костылями называл.

Приполз и я к его кровати,
Но осознать тогда не мог.
Значенье "Госпиталь", "Палаты"
И помощь "деревянных" ног

И запах камфоры, эфира,
Для тех, кто смерти превозмог,
Вещало  радио  эфира
Для деревянных рук и ног.

Меня ласкали от того ли,
Помимо матери моей,
Ряды больничных, белых коек,
В надеждах стонущих людей.

Домой пришёл, их стало двое,
А стало быть отец и дед.
Из топчана и старой койки,
Соорудили лазарет.

Дед был высок, отец пониже.
Дед был силён, но умерал.
И от-того, что к смерти ближе,
Отца он "на ноги" поднял.

А мне досталась в память вата,
Мой дед, ссутулившись в избе,
Шагал в развалку, косолапый
Отец  скакал на костыле.

Гортань, осколком деду драло.
Он весь израненный в войне,
Глотал свинец, куски металла,
На очень Маленькой Земле.

А я, рождённый в май трёхдавний,
Осмыслить всё никак не мог,
Мой дед, хоть раненый, но главный,
Немог отцу приделать ног.

Ушёл мой дед, война убрала,
Как моя бабушка потом,
Спустя три года рассказала.
Отец же вёл бой с сапогом.

До раны близко, аль далёко,
Всё подрезал, не влазил бинт.
Заметил я, младенца оком,
Другой длинее , чем один.

И я взрослел и мне хотелось,
В семью достаток принести.
Впервые стал я очень смелым
И променял те сапоги.

Тогда в СельПО у нас меняли,
Не только наши сапоги,
Меняли яйца, масло, сало,
На леску, нитки и крючки.

Отец лежал по осложненью,
Я в сноведении своём,
Его  увидел с вожделеньем:
Отец, и снасть, и водоём.

Отца мы вместе забирали,
Мамуля, бабушка и я.
Совета дедушки спросили,
Не у него, а у креста.

И вот всё дома, по секрету,
Отцу я тайну рассказал.
О том, что я к заходу лета,
Снасть приобрёл и разметал.

Отец в калошах, к зорьке ранней,
Со мною, шасть к большой вербе.
Взмахнул рукою, с дикой болью,
Осколок дёрнулся в ноге.

Уплыла снасть, рекою смыло.
С вербы упала ли слеза,
Я тёр глаза и вслух ругался:-
"Будь трижды проклята война!"