Змеевик времени. Глава 16

ВСТРЕЧА  С  КАЗИМИРОМ  МАЛЕВИЧЕМ


                После этого  корпоратива  на природе с соотечественниками,  друзья  решили трогаться в путь, будучи в полной уверенности, что завтра будить их соберутся мужики со всей  округи, и  полевая страда будет сорвана к чертям собачьим!..

               Завели мотор и медленно двинулись по краю рощи.  Показались  деревеньки, до боли похожие  на пейзажные полотна старых мастеров.    У каждой избы виднелся большой огород, длинная жердина колодца да  крепкое  сооружение для скота, из которого доносилось разноголосое мычание.  По дворам  вольно топталась  домашняя птица, а над  печными трубами вился ароматный дымок. Народу было не видать, все были при деле.  Откуда-то  донесся  колокольный перезвон, не иначе – к обедне, подумал Федяй, какие еще в деревне часы.

               Только вывернули на просёлок,  как  их автомобиль вляпался по днище в  огромную,  бескрайнюю лужу, настоящую  царицу полей, в которой завяз бы и «Кировец»!   Единственной силой, способной преодолеть  это  естественное российское препятствие,  оставалась  только  «нечистая» сила  в  виде  «гипер Z-поля»...

               Моня  переключил  содержимое  стиралки  на  змеевик, слегка продвинул ползунок реостата и наклонил по рейке.  «Запор-эксплорер»  мягко загудел, чвакнул всеми четырьмя колесами,  вылезшими  из  жирной  черноземной  грязи  и  плавно заскользил  над ней.
       
               И тут  впереди они увидели беспросветно увязшую открытую повозку.  Лошадь выбивалась из сил, пытаясь вытащить ее, но силы были явно неравны.  Раскисшая лужа стойко  держала повозку за колеса, поглотив их по самые оси, извозчик  в отчаянии  оглашал  окрестности  изощренно-витиеватыми  напутствиями  в адрес  лошади,  ее  сородичей  и  всех  российских дорог  впридачу.
 
               Федяй  плавно подрулил к  экипажу сзади и уперся в него  передним бампером «Запора». Повозка подала вперед, обалдевший  от неожиданности извозчик  сменил тональность  выражений  на  радостную, но  используя при этом все тот же  мудреный  набор  словосочетаний...   

               В этот момент из  повозки высунулась голова пассажира в широкополой шляпе.  Он с радостным недоумением  оглянулся на своих неожиданных спасителей, затем поднял  руку с зажатой в ней бутылкой  и  допил  до дна.  Пустая посудина по дуге  полетела  в чей-то огород.
 
               Благополучно  преодолев  лужу,  конный экипаж резво поскакал по полю, позвякивая бубенчиками.  Вскоре ямщик остановился рядом со  старым кряжистым дубом, пассажир в широкополой шляпе вышел,  отпустил  повозку  и  стал глазеть на  приближающееся странное сооружение.   Федяй медленно подрулил к дубу  и  заглушил мотор.

– Приветствуем  вас! –  радостно  произнес  Моня, вылезая из кабины, – вот, путешествуем, обкатываем,  так  сказать, изобретение.

– Оччень  рад, господа, оччень! Приятно видеть таких энтузиастов в наше непростое время!  Позвольте представиться:  Малевич  Казимир Северинович! С кем имею честь, господа?

– Федя! – шагнул он вперед  и протянул руку, потом поправился: –  Федор Пиндюрин,  руководитель проекта,  а это мой компаньон,  – Моисей  Рубик!
 
– Весьма рад, господа!  Но, позвольте полюбопытствовать, что это за чудо техники?!  Какие  невиданные  формы,  а эта спираль  наверху – как  апофеоз творческой мысли, стремящейся пронзить пространство, но скована тяжелыми  веригами!..  Мне  всенепременно  надо это зарисовать, господа!
 
– Насчет... «вериг» – это вы  точно подметили, уважаемый Казимир  Северьяныч,  – ухмыльнулся Федор, – а  спираль  действительно  апофеоз!

– А позвольте полюбопытствовать: вы из  Питера, или  Москвы?

– Коренные  москвичи,  Казимир Северьич,  вот,  добрались в ваши края,  и, чувствую, очень кстати!

– О, без сомненья, господа! Сидеть бы мне  в этой чёртовой луже до вечера, пока бы мужики не подошли!

– А вы, я  себе так полагаю, художник? – поинтересовался Моня с хитрой улыбкой.

– Да, поражен  вашей  проницательностью, молодой человек!  А как вы решили, что я рисую?

– Ну, кто же не знает  квадрата  Малевича!  – решил поддержать светскую  беседу Федор, но тут же  прихватил себя за язык.

– Простите, сударь, вы сказали ... «квадрат?»

 
– О, я дико  извиняюсь! В наших технических кругах, далеких от искусства, любая картина в раме есть квадрат, в крайнем случае, прямоугольник!  – начал выкручиваться Федор.

– Квадрат...квадрат, квинтэссенция формы и содержания,  – Малевич  вдруг посерьезнел  и  вприщур глянул на стушевавшегося Федяя.

– А ведь вы  талантище, милостивый государь! Вы подсказали ответ, мучавший меня уже года два!  Это же искомая  переходная  форма  от кубизма  к  космогеометрии  пространства!  Квадрат – как базисный элемент  мира,  как нуль-форма  бытия!..
 
– Вы гений, Федор, это нужно немедленно отметить,  прошу вас со своим другом ко мне на дачу!  И никаких отговорок, господа, я решительно настаиваю!

– А и мы вже безмерно рады  за ваше приглашение! – решил разрядить обстановку Моня, –  лично я-таки давно обмечтался посидеть за одним столом с  самим  Казимиром  Малевичем!  Будет шо рассказать!..

Федор гостеприимно распахнул дверцу «Запора»,  и Малевич с трудом втиснулся на заднее сиденье  рядом с бидоном первача.

– Вы уж извините за тесноту, уважаемый Казимир Савелыч! – оправдывался Федор, – первый  эксперимент, ограниченный бюджет!  Следующую модель смонтируем на базе  «Кадиллака!»

– Простите великодушно, а что это ... «Кадиллак?» –  вежливо  переспросил  Казимир.

– Ну, это нечто однотипное с настоящей моделью, только немножко   комфортнее!..   Ну, поехали!

           Федор прибавил газку, Моня двинул реостат, колеса немного оторвались от земли и машина тронулась в путь,  Они  выплыли  в  проулочек и, сопровождаемые заливистым  собачьим лаем  изо  всех  дворов,  двинулись в сторону  железной дороги.   Скоро показались  изящные постройки за белым штакетником с  утопающими в цветах верандами.  Запахло самоварным  еловым  дымком, где-то среди  деревьев  шумно резвились  детишки, строго  окликаемые по-французски,  и все это многоголосие звуков  перекрывало  томно-гнусавое  шипение  граммофона.

– Сюда, господа, направо, пожалуйста! – показал рукой Казимир,  и они  вьехали  в заросший яблонями и кустами сирени крайний участок. Федор остановил машину около  большого двухэтажного  дома с мезонином и  ажурной белой  террасой,  где среди сиреневых кустов виднелись стройные колонны беседки.

– Прошу в дом, господа! Хозяйка  отъехала в город,  мы тут совершенно одни,  располагайтесь!

– Это ваша дача? – поинтересовался Моня.

– Нет, моего друга  Ивана Клюна, чудеснейший человек, я вас познакомлю вечерком!

             Они вошли в просторную  гостиную, пронизанную полуденным  солнцем,  розовые занавески на больших окнах спускались до пола и были  изящно подхвачены  витыми  кистями.  Тяжелый буфет  красного дерева  громоздился в углу, рядом стоял широкий диван с резной  спинкой, отделанный мягкой кожей.  Над  большим круглым  столом  свисала  на цепях бронзовая люстра синего хрусталя.

               Но главным украшением комнаты были картины по всем стенам, множество полотен разного формата,  многие  без  рам.  Одна из работ, стоящая у окна на мольберте,  заинтересовала  Федю, и он начал пристально ее разглядывать.  На неоконченном полотне  была изображена  пятнистая корова,  рядом  с которой парила скрипка...

                Федор пожал плечами.  Хозяин меж тем хлопотал с закусками, доставая  из  буфета   жбанчики со всякой снедью. Моня активно ему помогал,   украшая  жирную селедку  кольцами   сочного лука,  потом принялся строгать копченый окорок  на фарфоровые тарелки с сине-золотыми ободками.

                Тут Казимир сокрушенно  заметил, что из спиртного, к величайшему  сожалению,  осталась  только бутылочка  домашней сладкой  хозяйкиной настойки.  Клюн  именно сегодня обещался  привезти из города  «Смирновской!»

– Да не берите в голову, маэстро! Отведайте наших  экспедиционных запасов!  – успокоил его Моня,  и  направился к припаркованному под розовым  кустом  «Запору». Нацедил двухлитровый бидон, да и дедовы огурцы оказались весьма кстати.

– Господа!  – Малевич  поднял хрустальный бокал, убедившись, что у всех налито.  – Хвала  Господу  нашему, что  ниспослал мне сегодня встречу со столь даровитыми представителями земли русской!  За ваш ясный ум, Федор,  осветивший  мое художественное прозрение,  за вас, отважные господа  первопроходцы!  Виват!!

              Все потянулись чокаться и комната  наполнилась хрустальным перезвоном.  Казимир  лихо осушил бокал, после чего медленно сел, выдыхая  воздух  и  закатив  глаза  на  люстру.

– Что это за  напиток? – сипло произнес он после того, как обрел дар речи,  – убойнее ничего  вкушать не доводилось, смею уверить!

– Это  канадский  «шмурдель»,  средство от обледенения  и  мигрени! – пояснил Моня, – применяется как  унутрь, так и наружно. Я вам  после нацежу графинчик, от любой инфлюэнции – первое средство. Фирма веников  не  вяжет! Но чтоб наше застолье продлить, рекомендую слегка разбавить.

– Так  ваша  фирма  называется  эээ... «Запор-эксплорер?»  Я прочел на борту  вашего  самодвижущегося  аппарата,  но что такое  «Запор?»    Милль пардон, но прежде приходит  на ум  некая  медицинская  ассоциация.  Не  благозвучнее  ли  обойтись  одной  латинской  « Z », и, если не против, "Expedition", иначе вам не будет отбоя от любопытствующих?

– Это  сложная аббревиатура  из имен  соучредителей, Казимир Сельвёрстыч, но я  полностью разделяю  ваше  художественное мнение относительно  благозвучия! –  согласился Федор, смачно закусывая ветчиной  с хреном.
 
– Вы себе даже представить не можете, как  же вы  угадали  со  своим предложением, Казимир Севрюгович!..  – поддержал  тему подкосевший  Моня, набивая рот марокканскими сардинами.

              Малевич, воодушевившись неожиданным признанием, тут же претворил новую идею в жизнь, взяв с мольберта  палитру с кистями, тюбик краски и тряпку с ацетоном.  Через мгновение  на борту красовалось новое, стремительное название, выведенное достаточно твёрдой рукой признанного мастера!   
               – И непременно автограф, господин художник! – взмолился Моня.
Малевич с удовольствием расписался на борту и даже поставил дату.
После этого все дружно выпили, чокаясь о борт переименованного драндулета.
 
             Над Немчиновкой  мягко  стелился вечер, дачники зажигали керосиновые светильники, усаживаясь за  самовары.  Со станции просвистел  гудок уходящего  пригородного  поезда. На  вечернюю дойку с  выпаса  возвращались коровы, благодушно мыча и  лениво жуя на ходу.  Завершал  это  шествие пьяненький пастух,  одной рукой держась за коровий зад, а  в другой  волоча по грязи длинный,  ободранный  кнут.  В воздухе  потянуло навозом  и парным молоком.

             С жары и выпитого наши герои  развалились на  террасе в плетеных  дачных  креслах  с  бокалами в  нетвердых руках.  Моня  врубил свой  магнитофон Panasonic и слушал Джо Дассена. Мэтр Казимир, окончательно ушедший в свою ирреальность, ничего не видя и не слыша вокруг, раскрасневшись  от  четвертого  бокала  «шмурделя» и от распиравших  его  идей, погружал  осовевшего Федяя во всю неисчерпаемую глубину  открывавшейся  художественной  перспективы...

– Дорогой мой Федор, мы с вами  вторгаемся в новый живописный реализм, пространство концентрируется в геометрию, и ей перенапрягается! Эти фигуры  словно  плывут  в  чудовищно  сжимающем их поле неведомых космических  сил...
 
– А как же, простите, парит эта скрипка в коровнике, что у вас на мольберте?! – Федяй повел бокалом в сторону окна.
 
– О, как вы изъясняетесь, не берите в голову, мой юный друг!  Моя  Муза  здесь несколько  заплутала,  пару лет назад  у меня был очередной кризис жанра,  я покажу вам...

С этими словами  он вышел в смежную комнату и вернулся с тонкой лакированной  дощечкой.

– Вот, извольте полюбопытствовать, моего тогдашнего вдохновенья  хватило  лишь на то, чтобы  разломать этажерку и, за  неимением холста,  записать это  нахлынувшее озарение!..

Федор взял в руки  деталь этажерки и  увидел на ней  одинокую, угловатую  бабу с ведрами.

– Ну, это чистый соцреализм,  где уже скрипка подразумевается меньше всего!

           – Что ещё за соцреализьм, Федор? Никогда не слыхал.
          
           – Полный отстой, маэстро! Забудьте. Если не возражаете, я возьму эту дощечку на память, в знак нашей дружбы?

           – А, забирай! Заодно и ту бабу с мольберта, видеть её не хочу!

           – Так о чём я? Да, да, к черту эту  утопию  бытия, этот исход к безысходности...  Сегодня мы  врываемся  в новую эстетику  пространств!  Кубизм  себя исчерпал  в своих надгробиях.  Перед нами плывет белая, свободная бездна, перед нами бесконечность!  Я  рву  синий  абажур  цветовых ограничений,  я устанавливаю  семафоры  супрематики!  Прав мой друг, поэт-футурист  Крученых,  за  его обществом  «Супремус»  будущее!

В это время на крыльце послышались  тяжелые шаги и  на веранду вошел высокий  человек в  белой  косоворотке, белой шляпе  и объемистым саквояжем в руках.   Казимир встал ему  навстречу, расставив руки:

– Ура,  господа, встречайте  моего друга  Ивана Клюна!  Вот он, собственной персоной,  прошу любить и жаловать!
Пожав  собравшейся  компании  руки,  Иван  осведомился:

          – По какому поводу пирушка? По  Москве черт  знает  что  творится, какие-то типы на улицах машут флагами,  кидают провокационные листовки,  бьют друг другу морды!  Ничего понять нельзя!
 
– Х-хватит  политики! – запротестовал Казимир, – штрафную  Ваньке!  Не будет  опаздывать!..

           – Вы же знаете, как ходит этот чертов поезд из Москвы! Подгадать совершено немыслимо!

            – Держи бокал, пьем за наших отважных инженеров, за их мужественный автопробег по нашему бездорожью,  а также – за новую эру  хужожественного  осмысления  мира,  – за супрематизм, господа!!

– Казимир, особенно не надирайся! – забеспокоился Иван, – ты забыл, что у нас завтра дела в Москве,  в  товариществе художников!  Я заказал наутро извозчика к раненему поезду. Проспим,  ох, чувствую, проспим-с!..

          Тут Федор выступил с инициативой:

          – Господа, имеем честь вас подвезти завтра до Москвы, сами туда собирались!  Кстати, Казимир Саврасыч,  не найдется ли у вас немного свеклы и дрожжей?

– Помилуй, Федор, друг мой!  Давай  уже без отчества, не  стоит так себя утруждать!..  А что касаемо твоей просьбы,  то у моего Ивана на даче есть все!  Даже  засахаренные греческие ананасы!  Рекомендую, господа!  Ананасы  в  «шмурделе»,  новинка  сезона!!.. А скажи-ка, дружище, на кой черт  тебе  свекла, да еще с дрожжами?   Побойся Бога!.. Ты уже бредишь!

             Ананасовая добавка ничуть не облагородила  горючее  Z-машины, скорее сделала  общий букет еще мерзопакостнее,  но  запредельная крепость  напитка оправдывала любое глумление над исконной рецептурой!
             Иван Клюн сполз со стула от второго же бокала на голодный живот и  весь этот неожиданный для  него  дачный  банкет  продолжал  полулежа  на  коврике  у стола, участвуя в дискуссии лишь глубокомысленным киванием...
 
             После очередного тоста, Казимир  схватил мольберт и потащил всю пьяную братию на двор.  Живописно разложив  сомлевшую публику под розовым кустом на фоне  авто с прицепом,  он  принялся с  воодушевлением  писать групповой  портрет  на пленэре.  Поскольку холсты в доме закончились,  пришлось  для такого случая отодрать заднюю стенку все той же многострадальной этажерки.  Такого искрометного вдохновения Казимир не испытывал уже давно,  кисть так и порхала  по доске, и уже через полчаса картина была готова!

            Моня  подошел  к  полотну  и, первым оценив  творение,  восхищенно изрек:
          – Кезя!  Ты гений,  я  себя-таки узнал!  Больше всего я боялся предстать перед потомками в виде квадрата, моя мама  этого бы не пережила!

          – Господа, пусть этот групповой портрет  будет моим прощанием с  обрыдлой реальностью  бренного мира,  а супрематизм, как духовный  астрал  формы  я  выразил  в  линиях  вашего  таинственного аппарата, на фоне которого  вы  изволили  возлежать!

           Выпив  по последней  за очередной шедевр  маэстро,  вся компания завалилась спать.
       
           Ранним утром  Федора разбудило разноголосое петушиное  кукареканье  со стороны деревни.  Солнце только еще  вставало,  на улице было свежо,  и запахи  цветов на  лужайке  чувствовались  особенно остро.  Спать уже не хотелось.  Он  поглядел на своих  приятелей, храпящих  в разных  богемных  позах, и поразился  странному зеленоватому свечению под потолком  комнаты. Такой же  призрачный свет исходил в полумраке  из  бидона  с  остатками   лихого  «первача».

            Федяй  подошел  к  мольберту  со вчерашним экспромтом  Казимира.  Рисунок  и вправду удался,  Федяй с Монькой  получились очень похоже, а их «Запор»  предстал этаким космическим челноком  со сверкающей медью  спиралью на крыше!  Подумав на  почти уже трезвую  голову,  стоит ли оставлять свои физиономии в прошлом, и как это все может отразиться  в дальнейшем,  Федор  снял со стены    квадратную  картину.
 
             Вытащив раму,  он наложил ее на казимирово творение и, используя её как трафарет, замалевал все квадратное пространство внутри рамы  чёрной масляной краской.  Водрузив  раму на место,  он стал любоваться произведенным эффектом. 
             На него  не  глядел, а  бросался   из белого фона  черный  квадрат, безжалостно сожравший в себе и розовый куст, и теплую  компанию  под  ним,  и все живые краски  дивного подмосковного вечера...
             Холодная  черная  дыра  наподобие той,  что  уничтожает миры  у Стивена  Кинга, неслась из картины!  Квадрат и отталкивал  и  притягивал одновременно, как манит и пугает  разверзшаяся у ног пропасть.  Федор начал понимать, как хотел  в  строгую геометрию свернуть мир Казимир Малевич,  но не мог понять... зачем? 
             Голова начала трещать,  надо было срочно  поправлять интеллект.  Из  всего прочувствованного перед лицезрением черной дыры нуль-пространства,  Федор  сделал единственный для себя вывод, что «супрематизм» – это  диагноз  и  художественное  направление в психушку...



                /продолжение следует/