зарубежные критики о творчестве Виктора Пелевина

The New York Times
Автор: Лизл Шиллингер

«Пелевин, интроспективный русский „словесный фокусник“,  за последние двадцать лет сделал себе имя странными беспокойными художественными произведениями, привязывающими социальные и политические реалии к философиям обоих миров (как западного, так и восточного), сплетая их сетью научной фантастики и литературных аллюзий. В широком смысле Пелевина беспокоит смысл (или все возрастающее его отсутствие) человеческого существования. Более узко он сосредоточен на переменах, произошедших в России с момента восхождения к власти и падения Горбачева, среди „поколения, запрограммированного жить в одной социально-культурной парадигме, а оказавшегося в совершенно другой“. Также он окрестил эту группу „поколение П“ от слова „Пепси“, поскольку „когда-то в России и правда жило беспечальное юное поколение, которое улыбнулось лету, морю и солнцу — и выбрало „Пепси““. Что происходит с этим поколением, когда в его жизнь вторгаются „Кока-кола“ и капитализм, а затем снова возвращается авторитаризм? „И когда в реальном мире рушатся какие-нибудь устоявшиеся связи, — пишет Пелевин, — то же самое происходит и в психике“.

               
ВИКТОР ПЕЛЕВИН
Generation П

О КНИГЕ
Для человека, столь искусного в набоковской игре слов, как Пелевин, не может быть совпадением то, что в русской версии „Священной книги оборотня“ он выбирает именно это слово (которое значит „меняющий облик“, или, буквально, „принимающий свой прежний облик“), а не верволк, которое он уже использовал в одном из своих прежних рассказов об оборотне. Не делает ли автор своим выбором некоего заявления о современной России? Есть ли мораль в истории Пелевина? И кто же на самом деле эти подменыши? На все эти вопросы лучше всего ответит А Хули».

Источник
 

«Нить Ариадны», The Guardian

Автор: Джеймс Лэсдун

«Пелевин — исключительно изобретательный писатель с острым, желчным глазом и анархическим чувством. Ранее он работал в духе сатиры комического сюрреализма, восходящей через Войновича к Гоголю, и, хотя он уже писал о киберпространстве, похоже, что в этой аскетически виртуальной Вселенной он чувствует себя несколько не в своей тарелке. Его лучшие идеи, даже самые смелые, основаны на взаимоотношениях с материальным миром и несут в себе явственное чувство жизни в конкретном месте и времени. Автор заслуживает похвалы за то, что отважился на что-то совершенно новое, но необходимо признать, что здесь он не на высоте.


ВИКТОР ПЕЛЕВИН
Шлем ужаса


О КНИГЕ
Да, некоторые идеи находят весьма интересное развитие (очень самобытны и забавны несколько сцен, где люди ведут себя так, будто ими манипулируют видеоигры). Да и в матрицу своих центральных метафор — Дарт Вейдер, человек в железной маске, коровье бешенство, Хэмптон Корт, интернет, мозг, даже сайт его газеты — он собирает бесконечное количество потенциально любопытных предметов. Но там, где Борхес из этих элементов мог бы построить убедительное повествование, Пелевин принимается за них с умной, но вялой шутливостью; время от времени блестящий, но чаще уходящий в высокоинтеллектуальную абракадабру. Все это не лишено привлекательности, но не соответствует талантам автора».

                ***
 

«Внутренняя Монголия», London Review of Books

Автор: Тони Вуд

«Родившись в 1962 году, Виктор Пелевин не застал событий, сформировавших прежние поколения советских граждан. Революция, Гражданская и Вторая мировая (Великая Отечественная) войны к тому времени стали предметом учебников и панно в вестибюлях метро, историями, достоверность которых невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть. Его современники выросли с удобствами и неудобствами советского строя: они не боролись ни за то, ни даже против того, что после 1991 года было выбито у них из-под ног.

У этого поколения не было проводника, даже лживого, по мучительным и запутанным событиям, последовавшим за крушением Советского Союза. Не было ясно, что за опыт является общим для всех них, и даже с кем именно он у них общий. Многие сегодняшние россияне испытывают ностальгию по коммунизму, но часто не из-за политических убеждений. Просто „коммунизм“ — значит „предсказуемость“.

               
Чапаев и Пустота
О КНИГЕ

Пелевину свойственны беспощадный черный юмор, сатирический талант и фантасмагории, отсылающие к Булгакову. Его прекрасное владение языком улиц соединяется с даром необычных сравнений: небо, „похожее на ветхий, до земли провисший под тяжестью спящего Бога матрац“; ствол ружья, привязанного за спиной у солдата, „похожий на голову маленького стального индюка, внимательно слушающего разговор“; „сквозь туман еле просвечивает“ за окном „ржавый зиг хайль подъемного крана“. Сравнения часто доводятся до такой степени, что становятся широко аллегоричными или намеренно нелепыми».

                ***
 

«Под шинелью», The New York Times Book Review

Автор: Джон Бейли

«Русские писатели ХIX века (вторя Достоевскому) говаривали, что все они вышли из гоголевской „Шинели“. Сегодня многие из более молодых авторов могли бы сказать то же самое о Юрии Милославском. Это российские писатели новейшей эпохи, „постсемидесятники“, обладатели самого черного юмора, лучшие знатоки темных улиц, главные специалисты по нигилизму и развенчанию иллюзий. И не только иллюзий по поводу ветхой советской системы, но и по поводу тех, кто ей противостоял, героических диссидентов, этих „разных Солженицыных“, как туманно называет их герой романа Виктора Пелевина „Омон Ра“».

                ***
 

«Слишком много лает, но почти не кусает», The Washington Post

Автор: Джефф Вандермеер

«В интервью Paris Review Набоков определил введенное им в английский язык слово „poshlost“ как, среди прочего, „банальный мусор, вульгарные клише... подражание подражанию, поддельное глубокомыслие, грубую, идиотскую и лживую псевдолитературу“. Пелевин не груб и не идиот, но похоже, что его личный Рубикон — некая неспособность перестать использовать других для выполнения задачи написания своего романа. Поэтому читатель вынужден терпеть булгаковские наблюдения, глупые двойные отсылки („Внезапно я понял, что Пушкина убила омонимическая тень Данте“) и отупляющие отрывки диалогов в форме вопросов и ответов о разных кинофильмах. Многие читатели поймут, что все это свидетельствует о странном отречении от ответственности со стороны автора.


Священная книга оборотня
О КНИГЕ

Пелевин, похоже, не понимает, как его заимствования создают „поддельное глубокомыслие“. Или что его философские мысли были бы интереснее, изложи он их в форме эссе. Или то, что слишком низкий темп повествования не дает его юмору по-настоящему заискриться. И в то же время в те редкие моменты, когда Пелевин избавляется от всего мусора, он показывает замечательный талант, внушающий мне желание почитать его еще. Например, безусловно жутковатая и в то же время смешная сцена, в которой Александр и Михалыч (в форме оборотней) вызывают нефть из земли, не уступает творениям лучших русских абсурдистов».

                ***

Каждый по-своему воспринимает творчество Виктора Пелевина...
Пелевин любит носить черные очки...

                ***

                а что за черными очками?
                словесный фокус?
                интелект?
                фантасмагория?
                а может, юмор черный
                ответа на вопросы нет...