Золотые купола...

  Новый день настал внезапно, я его совсем не ждал!, я хотел туда, обратно!, по своим друзьям страдал!
Вот промчалась свора злющих и отчаянных собак, из толпы народа пьющих с незамеченных преград. У костра сегодня грелись под лохмотьями тела', за два года тесно спелись, спи'лись!, у дворов Кремля. Одинокие мужчины вызов бросили опять, в этом небыло причины, даже нечего терять. Из объедков им достались овощные пироги, поперечно разломались под пивные пузырьки. Слабо чувствовали пальцы холод всяких непогод, моложавые тут старцы потускнели от невзгод. У кого сегодня праздник - тот в помойке крепко спал, в ватном, тёплом одеяле место с ночи занимал. Принесла бомжиха Варя горсть картошки и костей, только вот одно не зная, что не хватит пищи всей. Кто в загуле промышляет и придёт конечно пьян, до заката не узнает, кто он?,  и откуда родом сам. Безнадёжнее мест нету, нет и адреса домам, вскоре к скудному обеду водки принесут друзьям. И судьба распорядилась, разместив который год, небом временно укрыла домом изгнанный народ...
 Нет бомжей увы с рожденья!, Кто виновен той беде?!, без особого смущенья лишь осудят их в толпе. А причины их недугов людям вовсе не нужны, им важны углы уютов!!!, что по-сути далеки. Перевёрнут мир всесильный, где нет места доброте, обезличенные души растерялись в суете.
Доедал остаток хлеба и давился торопясь после пьяного обеда непослушник церкви Князь. Изгнан!, за грехи наверно..., он о том не говорит, а молитвами мгновенно всем подскажет, да простит... Прохудилась та одежда, что служила по церквям, здесь сгодилась безмятежно, обтераясь по дворам. Паренёк, годами юный, веру к Богу не терял, лишь ходил частенько хмурый, да бродяжно выпивал.
Обо всех и не расскажешь, можно лишь упомянуть, с жалости слезину смажешь, завершая с центра путь. Хороша' Москва, красива!, вновь сверкают купола!, только, на душе тоскливо, когда ночь опять темна.