Старик и граната. Дорога 1941 года

Ковыляя  пыльным  трактом,
Разорённого села,
подобрал старик  гранату,
ух, тяжёлая была.

Сел перемотать портянку,
Вправить  сбившийся каблук.
Вдалеке горели  танки,
Жирный, чавкающий звук.

Стон железа,  вонь  резины,
Громы  пушек за леском,
А  она лежит в низине,
Чушка серая с кольцом.

Холодком  лизнуло  спину,
Ведь шарахнет, будь здоров,
Среди брошенных  корзинок,
И растерзанных узлов.

Потерял её служивый,
Поспешал, не стал искать,
Или бросил нерадивый,
Чтобы легче отступать...

Эх, вояка горемычный.
Сам в минувшую войну,
Изучил чужой  обычай,
И в окопах, и в плену.

Нахлебался до упаду,
Немец-перец, волчья сыть!
Мне бы эту ретираду,
На погосте перебыть.

Чтоб позорища не видеть,
Бородёнку сгрёб в кулак,
Проглотив  тоску-обиду,
Внуки-внуки… как же так!

Кто бежит, кто ковыляет,
Из перин клубится пух,
Причитанья   раздирают,
Загустелый, тяжкий дух.

Острый дух - палёной шерсти
Сладко-тошный -  кровяной,
Бомба, килограммов двести,
Яма, клочья… боже мой!

Люди, лошади, коровы,
Вперемешку  и в навал,
Грузовик блестящий, новый,
Как в дробилке побывал.

Стёкла в битой паутине,
Мух жужжащие  клубы,
В раскуроченной  кабине,
Паренёк без головы.

Рёв  с  небес, немеют руки,
И откуда вы взялись!
Два пятнистых, белобрюхих,
Низко-низко  пронеслись.

Растопыренные лапы,
Воет, словно Сатана!
Вся защита от проклятых,
Пропотевшая  спина.

Забавляются, поганки!
Воля вам, вошли во вкус,
Сбросили на полустанке,
Смертоносный, тяжкий груз.

Ветер  с дымом заплетает
Лохмы   рыжего огня,
Богородица святая,
Охти,  грешного меня!

Тощим колосом убогим,
Под смертельною косой,
Дед стоял среди дороги,
И грозил врагу клюкой.

Капли – бомбочки, как бусы,
Алый шар толкает в грудь!
С кровяным, железным вкусом,
Ком под горлом… не глотнуть.

Чуть поближе – точно, крышка!
Задымилась   борода.
Бабы, девки, ребятишки,
Разбегались  кто куда.

Проревели над колонной,
Завертели серый  прах,
На бортах – тузы,  драконы,
От крестов  рябо в глазах.

Развернулись – и по новой!
Пулемётами стригут.
Бьются на земле коровы,
Кровью брызгают, ревут.

Мёртвые, живые – в кучу,
Переполненный  кювет,
Санитарную «летучку»,
Искрошили  в винегрет.

Не приблизиться к машине,
Тут оглохнуть был бы рад.
Крик  сгорающих живыми!
Что там ад! Какой там ад!?

Бочки, россыпи патронов,
С кровью смешанный бензин,
Гулко хлопали баллоны,
У пылающих машин.

Помнится,  попы  пугали…
Страшный суд. А вот где страх!
Мертвецы в огне вставали,
Отжимаясь на руках.

Жар хлестал наотмашь туго,
С треском волосы свивал,
Кто то звал... ребёнка, друга?
Кто то  жалобно стонал.

Лётчик  раненный бесился,
- Самолёт бы! Хоть какой!-
Выл контуженный и бился,
О дорогу головой.

Словно выколотить душу,
Вдруг собрался человек.
Долгий стон, надрыв тягучий,
жирной сажи  липкий снег.

Сунув  кукиш   супостату,
После будем горевать,
Дед, кряхтя, поднял гранату
Неча немцу оставлять.

Не кажи свой голос громкий,
не губи простых людей,
полежи пока в котомке,
вместе с парой сухарей.

А солдатик из обоза,
ухмыляясь, показал,
как взводить, её, занозу,
и куда вставлять запал.

Губошлёп, а гоношистый,
В форме, новенький, как «хруст»*,         
Не видал ещё фашистов,
А туда же – Не боюсь...

Так не бойся, бей, не милуй!
Хватит пятиться, родной!
Или мне, с последней силой,
Подпирать тебя спиной?!

Роют ров - звенят лопаты,
Плачут дети – нет воды.
Так и брёл старик с гранатой,
нёс довесок от беды.


Тяжело, а бросить жалко,
как ни как – боеприпас.
От моста – пеньки, огарки,
Переправа сорвалась.

Толпы  берег заливают,
Вправо-влево – нет пути,
Топчутся  и  напирают,
Крики – Стойте! Осади!

Нет пути! Камыш, затоны,
Горы разного добра,
Злобно давят на клаксоны,
Матерятся шофера.

На руках несут понтоны.
Сваи бьют на берегах,
Взвод измотанных сапёров,
Еле – еле на ногах.

Переранены ребята.
Только начали труды,
А своих уже десяток,
Уложили у воды.

Под палатками, чтоб мухи...
…это что ещё за вид!?
Ох ты, старческое ухо,
Думал, в голове шумит.

Весь от пыли поседелый,
Угловатый, тяжкий танк,
Крест – обрубок  чёрно-белый...
вывернулся на большак!

На катках просел, с натугой,
Сбил телегу, как пинком,
Медленно  повёл по кругу,
Куцым,  пушечным жерлом.

И пошёл! Давить! Корёжить!
Брань чужих, визгливых слов.
две взлохмаченные рожи,
как кукушки из часов.

Дверцы из угластой башни,
Вопли  - Рус Иван – капут!
По кровавой, зыбкой каше,
Ленты гусениц ползут.

Едет адова машина!
Пулемётами частит,
Мягко, словно по перинам,
Плющит, ёрзает, 1хрустит.

Вверх – откос, песок- обманка ,
И шарахались гурьбой,
Кто-то  в гусеницы танку,
Кто-то в реку, на убой.

Кто то плакал и просился,
Тыкал беленький платок,
А за танком волочился ,
Ком из тряпок и кишок.

- Ах, подлец! Вот так! По людям!
Как бессильны кулаки...
Кровянистые лоскутья,
Жирно липли на катки.

- Что же деется, зараза?!
В ту, давнишнюю войну,
вы меня травили газом,
и мурыжили в плену!

А теперь внучата  ваши,
В бога, в душу и в качель!
К нам явились, кушать кашу,
Сапогами выбив дверь!

Нет  уж! Хватит!  Нате, суки!
Торопливо вбил запал,
Ох вы, руки мои, руки,
Где бы силушки занял...

На бросок не размахнуться,
Жил  не хватит – тяжела,
Виновато  улыбнулся.
Только в чём его  вина?

Что у старого солдата,
Два Георгия, медаль,
Были дети, внуки, хата,
А осталась  боль-печаль

Что душа его рыдает,
Как старуху закопал.
Что так медленно сгорает,
Изготовленный запал?

Скособоченный, лохматый,
Ярый, выпученный глаз!
Сунул в серое гранату!
Ахнул пламень, свет погас.

Над железною громадой.
Пламя дымное рвалось...
Сорок первый. Переправа,
Души, битые насквозь


07. 10.  2016г.
Пятаченко  Александр.