Сирота

Вдоль дороги, брошенные  танки,
В чешуе горелой, чёрно - рыжей.
Развесёлый перебор тальянки,
Май. Победа.  Веселись,  кто выжил.

Между веток обожжённых  клёнов,
серый пепел  тяжело  клубится,
Белые полотнища  с балконов,
Свешивались, как самоубийцы.

Посреди изломанного сквера,
Под частушки,  матерки  и свисты,
На броне  растерзанной «Пантеры», 
Танцевали пьяные танкисты.

Синий спирт хлестали, как водицу,
- Чтоб душа  шкворчала!  Жги, Серёга!
Бурые, закопченные лица,
Стянутые струпьями ожогов.

Гармонист ворочает мехами,
- Дай,  браток!  На полную катушку!
Словно он опять  за рычагами,
 Или на врага наводит  пушку!

Красный нос, задорная картошка,
Губы, шрамом вывернуты криво,
Драная, походная гармошка,
Выводила  хрипло и визгливо.

Через  грудь – верёвка свежей раны,
Места не найти на  человеке.
Смеживал  мечтательно, дурманно,
Розовые, плёночные веки.

-  Наливай!  Отвоевались!  Живы!
Дома  накопилось  столько дела!
Музыкант  запнулся, зафальшивил.
Как проснулся, глянул ошалело.

Дикими, безумными   глазами.
- Что же ты, зараза, травишь душу!
Задыхаясь бранными словами,
Саданул  о землю дорогушу.

Побелели пальцы.  Мёртвой  хваткой.
Впился  в  обгорелое железо,
Выпятило  острые лопатки,
Под дерюгой чёрного комбеза.

За руки товарищи  держали,
Утешали, по солдатски, грубо
Только слышно – брякают медали,
И скрипят  закушенные зубы.

Лютая,  неистовая  сила,
Дёргала,  корёжила  танкиста.
- Сирота, - шепнул  штабной водила,
- Всю семью умучили  фашисты.

Трое деток, мать, жену – извольте.
От избы – труба да головешки,
А братьёв  повыбило  на фронте.
Вот такие ягодки-орешки.

- Родненькие… сынка… дочи…  дети…
Скрежетал,  мотая головою,
- На что мне, на этом, белом  свете?
Мужу, папке, воину – герою.

Подносили  бедному водицы,
Тарахтел зубами в горло фляги,
- Мало  воют  фрицевы вдовицы!
Мало, их, собак, мотал на траки!
 
Извлекая жалобные звуки,
Подцепил гармошку на колени,
Опускал натруженные руки,
Запевал,  - Ох, сени мои, сени…

За помин, стакан тягучей  водки,
 Не  своя, в Германии разлита,
Поводил, отчаянно и горько,
Забубённой головою  бритой.

Тронулись  и мы, пора к востоку.
Каменели  судорогой  глотки,
Затихая, слышался  далёкий,
Перебор  гармоники-сиротки.
 
Сколько их, скитается  по миру,
Горемык,  судьбою  обделённых.
Свесили немецкие квартиры,
Белые, бессильные  знамёна.

Пятаченко  Александр.  15. 08. 2017г.