Я всё помню

Думается: этот вечер какой-то аховый,
Ничего не выходит дельного или личного.
Остаётся только куртку плотней запахивать
И смотреть на асфальт, промокший и переливчатый.
Только клонит куда-то, к стеночке прижимаюсь и
Так стою, привалившись щекой и вдыхая копоть…
Ближе к ночи, уже в квартире, подмышку градусник,
Посмеяться над тем, как «буду с тобой до гроба».

Так банально и предсказуемо, так непрочно всё,
Что в моей голове, то засухи, то муссоны!
Я хотела бы написать тебя между строчками,
Но строка моя непостоянна и невесома.
Вот дышу я, косясь на зеркало запотевшее,
Будто пробую разглядеть себя на изнанке!

Вспоминаю все твои фразочки надоевшие,
Словно зуд и зелёные точечки от ветрянки…
Вспоминаю, смеюсь заливисто и наигранно,
Убеждая, мол, я смогу себя снова взращивать!
Только имя моё не станет однажды титрами –
Я ведь просто непозволительно длинный плащик и–
На ветру меня тянет, мотает и бьёт карманами,
Задыхаюсь почти, но выравниваюсь. Дышу.

Я всё помню. Твои все тонкости филигранные,
За которыми так привычно упрятать шум…
Нет, не требую от тебя возвращенья быстрого,
И не важно сейчас, кому ты, куда, кого.

Просто я сейчас падаю навзничь – почти от выстрела –
От безумного слабоумия своего!

Это даже уже не конец, а начало повести:
Вот живу себе я, жду чуда, читаю, сплю.
И полосками всё пытаюсь сокрыть неровности
Шрама с глупым и нервным словом на букву лю.
И уже никаких истерик и обещаний –
Тот, кто ближе, чем нужно, заведомо хуже всех.
Ем на завтрак – овсянку, на ужин – зелёный щавель,
В промежутке между оными – звонкий смех.

Эта повесть такая глупая, а особенно
Для того, кто врастает корнями в земную твердь.

Я тебя убираю на полку – конструктор собранный –
И настолько тебя не люблю, что хочу сгореть.