Новогодняя поэма

                Алёне Соколовой
                На её стих «22 декабря»
                И Валерию Погорельцеву
                1
22 декабря 1996 года
           "... и орел не взмахивал крылами,
           звезды жались в ужасе к луне,
           если словно розовое пламя
           слово проплывало в вышине..."
                Николай Гумилев "Слово"

Любезная Алеша Соколова
(Е... М......, то бишь), слова
запомнил я поэта Гумилева,
расстрелянного за живое слово,
моя душа впитала, голова
высоко оценила. Я сегодня,
сего - двадцать второго декабря,
в морозный день (и блудня я, и бродня...
к тому ж - весьма потенциальный сводня)
прибрел и приблудился я не зря
вечор (вчера), в субботу двадцать перво-
го декабря, к Валере Ильичу
(любезному ж), известному врачу,
лечившему мою язвищу-стерву
небезуспешно, и теперь хочу...
(я, кстати, все хочу на этом свете,
да и на том , куда не тороплюсь
при всём при том),- я здесь еще хочусь
и по наклонной вниз качусь, в поэте
себя я реализовать стремлюсь.
На станции Илеть сегодня - 30
(не плюс, а минус),- снега нынче тьма
белейшего, чистейшего, - годится -
швырком из бани шпарить ягодицы,
балдеть, орать, совсем сходить с ума...
В.И. был увлечен приготовленьем
всего того, что к этому ведет:
он в бане в зев печной швырял поленья,
ну а в дому - варенья и соленья
(из самого младого поколенья)
готовы были сами прыгнуть в рот,
и разве только полный идиот
в апофеозе банном не плеснет
в себя под это всё чего покрепче...
Ах! как грибочек прян,
       лучёчек репчат!..
И, Боже сохрани, чтоб кто был пьян!..
Но был во всем один большой изъян:
в тот день нас как-то подло и упрямо,
и неразумно обходили дамы
(никто в прямую, правда, не был зван...)
Тут наш В.И. (скажу вам anter nous)
единственно, пожалуй, в чем плошает
при всех своих достоинствах, а ну...
ну а (то бишь)достоинств в нем хватает...
Ну а что дам за фалды не хватает,
так - слишком обходителен, ему
врачебный кодекс то не позволяет,
а он его уж слишком свято чтит.
Вот и обходит, и не посетит..,
а счастливой была бы та хозяйкой,
что оценила бы достоинств сонм
героя моего... Вошла бы в дом
и вовсе не спала б у стенки зябкой,
а, разогревшись в баньке на полке,
могла бы спать себе за русской печкой,
а печка у Валеры - это нечто!..
гостеприимна, как его душа!..

(Ей Богу же, не смыслят ни шиша!)

А впрочем, что ж в пустую говорю,
как будто все достоинства лишь в печи…
Довольно! – оставляю эту прю…
Перехожу к прямой и веской речи
(иначе, чую, вместо брачной сечи
осадой нудной вас переморю…)
Валерия я знаю много лет.
в душе, конечно, всяк из нас поэт
а мы сошлись как раз на этой почве…
Большим врачом он стал куда как после..,
но – как поэт он прежде вышел в свет, -
потом уж скрылся в медицинской тени
(отчасти, правда, в суете сует...),
но отошел от Слова не из лени,
и вовсе это дело не бросал,
а временами, всё-така, писал,
и к текстам подбирал свои мотивы,
и песенки его хоть не ретивы,
но в сущности своей они нелживы,
а лично я вот этим дорожу...
Они прелестны, я вам доложу!

Кого не видим нынче мы на сцене!...
Но зачастую истинный талант
От нас сокрыт, как инк в высотах Анд,
и нами не рассмотрен, не оценен...

Я - лишь матрос, я с корабельных вант
оповещаю о земле открытой...
Признаться, лишь теперь осознаю,
что всех богатств, в ея глубинах скрытых
мне не объять…
       и этим речь мою,
пожалуй, оборву,-
      многоречиву
быть, я подумал, все же не учтиво...
Но та, что поимеет чуткий нюх,
героя моего
      оценит плоть и дух!..
..................
Покуда же Ильич готовил баню,
я, все-таки визитов в ожиданьи,
лопатой к дому расчищал подход:
авось, да кто на баню забредет...
................
Я легкий снег швырял, играл словами
в уме... и - глубже, выше - там, во мне
вздымалось, дыбилось знамение и знамя...
... а облачко, как розовое пламя,
тянулось бесконечно в глубине.

22 декабря 1996 года, полдень

                2
24-25 декабря 1996 года
         "... поезд мой,
         в лес мчись"
                Борис Гинзбург
         "Ошкар-Олинскому поезду"

         "волком бы лечь на снегу,
         дыбом бы шерсть на спине..."
                Владислав Ходасевич

... И вечер был...
И поезд шел в леса
заснеженные.
Наддавал мороз...
Я вслушивался в жизни голоса.
В любимый мною перестук колес...
Врывался ветер в тамбурную дверь,
раскрытую свободно (поезд мой!..),
швырялся снегом с крыши дикий зверь
(пантера или рысь...), и волчий вой
уже, казалось, слышался во мне...
(Однако, он воспоминаньем был...)
К бегущей сбоку, позади, луне
я голову воздел и волчьи взвыл...
Я выл свободно, - не до рвоты - псом,-
а с волчьей первобытною тоской...
С ума сошел бы тот, кто бы тайком
услышал человеческий такой,-
такой звериный первобытный стон...
... Луну тряхнуло стуку в такт колес,
вершины елей покачнулись в тон
железок грузных лязгу... Слёз мороз
и ветер снежный - пару - по слезе
из глаза каждого повылезали, я
утер глаза, сопливый вытер нос
и вспомнил, что в Илети ждут друзья...
Там теплый и гостеприимный дом,
где гость Валеры, друг степей калмык
с калмычкою красавицей женой...
Я как-то сразу сердцем к ним приник.
Какое счастье, что не извели,
как ни старались, маленький народ...
Народ великий духом, расцвели
к своим степям вернувшись. Вот-вам-вот!
Наперсники разврата! Не сломить
достоинства и духа нипочем!
Но, впрочем, я увлекся..., стало быть...,
а я-то, - сбоку хата, - ни при чем...

Всю ночь вокруг луны держался круг,-
расплывчатый, но ясно зримый нимб...
Я различил его не враз, не вдруг,
но после уж всю ночь следил за ним.
На воздух выходил я по нужде,
а то - курнуть, и телескоп - крыльцо
использовал, дабы увидеть, где
луна и луч, замкнувшийся в кольцо...
Луна перемещалась, горизонт
вначале покидая, а потом
обратно ниспадала, - словно зонт,-
с чудесным нимбом... "Не грозит потоп
всемирный нам...",- подумалось мне вдруг...
Я снова, покурив, вернулся в дом,
в ковчег бревенчатый... На печке Ной, мой друг,
уверенно и тихо спал. Подъем
он знал, когда ему необходим,
и оттого спокойно и бодро спал,
и был ему не нужен этот нимб...
А я, его узрев, уверен стал...
К утру и я немножечко поспал...
А, может, нет... Нет, впрочем, - да, поспал
достаточно.  Потом тихонько встал,
пошел, умылся снегом, бодрым стал...
Луна склонялась низко. Иссякать
стал нимб и растворяться в дымной тьме...
Внезапно мне подумалось опять
(из памяти припомнилось ли мне?),
что где-то... кто-то... как-то говорил,-
мол,- к урожаю, к счастью этот нимб...
Но как же крепко это я забыл!..
Или не знал... Да - выдумал, палим
безумной страстью видеть все и знать
о всем (не всех!), работать, жить, любить,
и - Боже упаси!- не выйти в знать,-
обыкновенно, - лишь собою быть...
Покуда я вот так вот рассуждал
сам про себя, луна за горизонт
ушла...
К морозу - нимб! Мороз - нажал!..
И было утро..

3 января 1997 года
26 декабря 1996 года

              3
             «...Брабантским кружевам
             не стоило завидовать убранству
             осиротелых лип и тополей..."
                Алена Соколова

Ох и холодно нынче с утра !..
        Мерзнет бросовый пес,
весь подернутый инеем,
        у магазина, где хлеб
так задешево можно купить...
        А российский мороз
занавески ажурные
        кружев брабантских
            для наших потреб
на окошки навесил,-
        как раз - то, что надо,-
            свои постирал,
и, покуда не высохли,
        их заменяет узор,-
этот вечный шедевр
        одноразовый,- не повторить
даже и при желании...-
        и у Творца просветляется взор...
Пса продрогшего,
        БОМЖа голодного,
                я запустил
в магазин - пусть погреется,
        хлеба вот, правда,
                забыл отщипнуть...
Да и то сказать,-
        палец мороженный
               снова застыл
там, в ботинке,
        а дома кота и собаку кормить
чем-то тоже бы надо,
        да не позабыть и себя...
Слава Богу, - сегодня послал мне
        рублёвку на хлеб -
алкаша я помог протрезвить, уши потеребя
бедолаге,
        и мать отстегнула...
                Судеб -
и его, и её, и моей непрерывная связь
закружавилась
       странным узором российской зимы,
напружинилась, разгорячилась и круто
                свилась...
Зришь ли, Господи, нас?
            Это он... и она... - это мы!

26 декабря 1996 года