Видение Иоанна на Патмосе

В застенке палачами изувечен
до состоянья жалкого куска,
я сослан был за дерзостные речи
на островок не больше пятака.

С одною мыслью – «поскорей бы умер!» -
я продирался через бреда мрак
на жестком лежаке в замшелом трюме,
и разум вспять мой пятился, как рак.

Смертельная рука не додушила,
безжалостно за горло взяв меня.
Команда весла скользкие сушила,
чтоб выбросить, в воде не хороня.

На берегу, забитый и забытый,
услышал я из черной бездны глас.
Звезда Полынь, горька и ядовита,
передо мной на долгий срок зажглась,

неделю кряду висла в тучах рваных,
взяв ноющую душу под контроль,
и поползли виденья караваном,
мне сообщая хитрый свой пароль.

…В том, видимо, был камень преткновенья,
в том Небеса благоволили мне:
жадней готов внимать ты Откровенью,
чем забытье сгущается сильней.

И, одинокий, городам и селам -
никем не слышан – но хрипеть готов
о том, как всадники, влитые в седла,
смертельных понукают скакунов.

Какая бездна в мир их порождала,
моя не разбирала голова.
В руке ученика стило дрожало
от страха записать не те слова.

Я диктовал в те дни ему упрямо,
не замечая, что орел с небес
в оконную впился когтями раму,
чтоб неотлучно наблюдать процесс.

Раскинув два крыла, он был огромен,
каким его рисуют искони,
и братом мне назвался в вышнем громе
за неимением иной родни.

Под суховеем тихо шелохнулась
тугая ветвь у запертых дверей,
процессией тяжелой потянулись
строй саранчи и выводок зверей.

В сражениях заморских поистаскан
и грабежом повальным утомлен
неисчислимой ратью в алых касках
брел бесов о(ка)ловянный легион.

Когда они прошли стеной сплошною,
внезапно воцарилась в мире тишь.
Орел небесный, занятый лишь мною,
не обращал внимания на мышь.

Но, стоило ей вновь по половицам
до мелкой норки в свой пуститься путь,
сорвалась с места яростная птица -
чтоб корку хлеба щедро протянуть.

2. 01.18

(С) Картина Тобиаса Верхахта, XVI век, Фландрия