Мой маленький народ. Передача наследства. 3

/Продолжение/

Вот какая штука: я никогда не был, да и вряд ли являюсь сегодня, стопроцентным интеллигентом. Но как акула чует запах крови за десять километров, так и я чувствовал НАСТОЯЩУЮ интеллигентность (дальше под интеллигентностью я буду понимать только такую интеллигентность) за весьма скудной информацией о человеке. И это уникальный феномен: если его нет, то без помощи Учителей он точно не появится, да и наличие Учителя – не гарантия: требуется еще активное внешнее ВОСПИТАНИЕ.

Кто-то из интеллигентов (возможно, великих актеров) отметил уникальную черту интеллигентности: неинтеллигентному человеку СЫГРАТЬ интеллигента не дано, сколь бы хитер и ловок он ни был! И мне на мое счастье хватили ума это понять! Но с этого момента начинается... ГОРЕ ОТ УМА! Быть-то интеллигентом хочется, да где ж его взять?!.

А ведь, помимо прочего, в большевистской России явление интеллигента считается отрицательным, подверженный бесконечным насмешкам и издевательствам. Быть интеллигентом было позорно. Оказывается, не только я, но и окружавшее меня общество понимало, что такое интеллигент. Только разница между мною и обществом состояла в том, что я ХОТЕЛ быть интеллигентом, а общество – НЕТ: оно было активно заряжено против «интеллигентных штучек» (словечко изобретенно, если не ошибаюсь, Лениным)! Это я усек еще лет в тринадцать, а потому всю жизнь свою мечту тщательно скрывал... Но ни в тирнадцать, ни в двадцать, ни даже в тридцать лет я себе вопроса не задавал: почему даже в Москве интеллигентов днём с огнём не сыскать?! А их образ, перебравшийся в мое подсознание в пять лет из журналов «Нива», меня постоянно к себе влёк.

Но какое-то почитаемое подобие интеллигентности в обществе всё же существовало. Оно складывалось из двух «интеллигентных штучек»: правил приличия и, по крайней мере, двух-трех курсов институтско-университетского или книжного образования. Интеллигентность таким людям, как правило, прощалась, ибо с ними легко было общаться. Хотя далеко не всегда за такой «вялотекущей» интеллигентностью просматривалась интелллигентность «контрастная», настоящая. Но все же такие люди существенно нивелировали тоску по настоящей интеллигентности.

...После расставания с Ильей Александровичем освободившуюся нишу заняли Сонины однокурсники, диссидентствующие историки: Саша Островский, Юра Туточкин и Дима Крикун.

Саша был, как и я, сын крестьянский, обладал феноменальными знаниями, был блестящим специалистом по фашизму («украденному у ленинских большевиков»).

Родители Юры были чиновниками, сам Юра был любознательным, а университетская среда сделала его вполне приличным человеком.

И только скромница Дима выделялся из них мягкостью своего поведения и недюжинным философским самообразованием. Он жил в подвале дома, почти примыкающего к зданию Лубянки, а его мама была старой, больной интеллигенткой.

Мы встречались у нас в Пушкино раз в месяц, но ГБ уже приставила к нашему дому своего «специалиста» (медработника, который регулярно приходил «к маме», страдающей гипертонией). Наша сладкая компания просуществовала много лет и закрылась в связи с началом нашей с Соней открытой правозащитной деятельности, а подставлять ребят нам не хотелось...

Мой путь к фундаментальной интеллигентности осложнялся не только отсутствием строгого воспитания, но и многими сословиями, которые в порядке убывания по значимости составили такой список: точные науки и изобретательство, патриархальное крестьянство, гриновская этика, социокибернетика, диссидентство. Не считая таких мелочей, как все виды искусства, отшельнический быт и др. Так что интеллигентности найти прочный уют в такой компании разных Я было непросто. Но она, тем не менее, какими-то прыжками развивалась...

Нескольких интеллигентных людей я встретил в Московском университете: замдекана мехмата (фамилию не помню); известного математика Петра Сергеевича Моденова; трех известных профессоров с мехмата (читавших нам курсы матанализа, высшей алгебры и аналитической геометрии)...

В 1965 году в букинистическом магазине на Сретенке мы с Соней познакомились с загадочным и весьма интеллигентного вида Вадимом Николаевичем, начавшим поставлять нам в огромном количестве и за сущие гроши запрещенные книги всех времен и народов. Его условие было простое: мы не должны интересоваться его личностью! И пять лет (пока полностью не обессилили) мы щепетильно выполняли его просьбу. Но зато, похоже, у нас была самая богатая раритетная частная библиотека. Жаль только, что многое пришлось сжечь...

И в том же году мы познакомились (тоже через бук) со студентом философского факультета Николаем Боковым, уже весьма активным, но, как мне показалось, осторожным диссидентом. И с этого момента мы с Соней наполовину уходим в подпольную политику.

Полгода спустя я устраиваюсь на работу (завхозом) к психологу А.Н.Леонтьеву на философском факультете МГУ, но вскоре перешел на работу (научно-техническим сотруднком) в сектор истмата Института философии АН СССР. Пожалуй, это было наиболее интеллигентное общество (не считая правозащитников) во всей моей жизни. И тем не менее, дух пролетарского «перевоспитания» на большинство из них наложил свой отпечаток. Наиболее интеллигентом мне показался Анатолий Иванович Крылов, пришедший в наш сектор после его увольнения из Генерального штаба за критику инициативной атомной аванюры СССР по развязыванию Третьей мировой войны. Наука существует не для того, чтобы общество знало, что с ним хотят сделать...

Несмотря на презрительное отношение к интеллеигентности у большинства советского общества, в последнем, тем не менее, существовала существовала недовыкорчеванная наследственно-гуманитарная прослойка людей, обладавших исторической памятью. По понятным причинам она концентрировалась в кино и театре. И в 1967 году острый интеллигентский нарыв лопнул фильмом «Доживем до понедельника». Это был открытый вызов совку! Фильм, вроде бы и не шибко оппозиционный советскому режиму, просто взорвал общество, разделив его на две весьма контрастные части: людей чести и совковое быдло, сохранившиеся и поныне. Вячеслав Тихонов и Ирина Печерникова представили нам пример прекрасных интелигентов. К счастью, совок этого не осознал и не потребовал от власти фильм запретить...

Но с этого момента советский народ распался на два народа: Пятую колонну и патриотов. Вся социально-общественная жизнь протекала и протекает только в Пятой колонне, а патриоты стремились и стремятся к стабильности и (под руководством власти) к тотальному уничтожению любой инакости. Поэтому, в частности, публикация моего дальнейшего анализа российского общества представляется совку опасной и потому безнадежной – практически на все российские сайты доступ автору закрыт. Причем навечно. А выступать под вседонимами давно не в моих правилах.

/Продолжение следует/