Безымянный солдат

 

Как, скажи, воевать без патронов?
Пшиком? Яростью? Пылом сердец?...
По любым, по военным законам,
Без патронов – уже не боец.

Без гранат, без горючих бутылок…
Вон, одиннадцать танков горят,
Да и в нас понаделало  дырок.
Полегла половина ребят.

В блиндаже завалило комбата,
Первый  номер кончался, икал…
У меня  оставалась граната,
Только где то девался запал…

Говорил же ему, недоумку,
Снаряжай все подряд, не филонь!
Разодрало гранатную сумку,
От осколка прореха – в ладонь…

Перекрученный ствол автомата,
Оттопырен нелепо приклад,
ППШ* измочалило знатно,
Только  белые щепки  торчат.

Вот и всё… наша песенка спета,
Кулаками бессильно хрустим,
Две минуты - последнюю ленту,
Дожуёт работяга – «максим»…

Меж окопами рвутся снаряды,
Я к дрожащей землице приник…
Нам остались штыки да приклады,
И  «великий, могучий язык»…

Хлам, узлы маскировочной сетки,
Хоть лопатку – иначе каюк!
У напарника выдернул «светку»*,
Из бессильных, мертвеющих рук.

Вытер кровь с оцарапанной ложи,
…как по мне – и фасон, и размер…
Без патронов, понятно, но всё же,
Не тяжёлый горбыль ПТР*.

Он забрался ко мне из траншеи,
Призывая на фрицев конец…
На карачках, в дымящей шинели,
Разбитной,  рыжеусый  боец.

Скинул каску, содрал «непотейку»*
- Поступаю к тебе в караул!
Подтянул за цевьё «трёхлинейку»,
Тронул мёртвого, горько вздохнул.

Взял за ногу, примерил к подошве,
Свой корявый, тяжёлый башмак…
- Хороши у парняги  сапожки,
Я себе приберу, али как?

Исподлобья  с насмешкой глядели,
Желтоватые, злые глаза…
Я скривился. - Последнее дело,
Обирать своего  мертвеца.

Сплюнул вязкую, чёрную копоть…
 Монотонный,  ленивый обстрел…
От земли  приподнялся   на локоть,
Молодой ты ещё… - просипел.

- Ни за что мародёрить не стану!
- Не ори. Тоже мне… Нет, так нет.
Поглядел на меня хитрованом,
И достал  из кармана кисет.

С безобидной своей прибауткой…
- Самый случай,  маленько курнуть,
Мастерил под огнём самокрутку,
Суетливый, как белая ртуть.

На губе – воспалённая рана,
Старый шрам в половину лица.
Он, в обличие грязном  и рваном,
Походил на бродячего пса.

Что не может прожить ни минутки,
 Дав покой осторожным глазам.
Послюнявил газетную скрутку,
- Из недавних? Призвали? – Я сам.

- Доброволец.  - Ну, если охота.-
Закурил… - Эх, кума-простота,
Сразу видно, что ты в переплётах,
Не бывал до сих пор ни черта…

Ты не дуйся, а дядьку послухай,
Мне  примета одна говорит,
Что  придётся сегодня понюхать,
Как у смерти подмышкой пахтит…

Затянулся своим горлодёром,
Балагурил бывалый солдат,
- Ты штыком поворачивай скоро…
Раз! Ужалил и дёргай назад!

Прозеваешь, и в теле залипнет,
Так не выдерешь, только  с ноги…
Не зарвись. Кто отбился – погибнет.
И соседа в цепи береги.

На «уря» не надейся – не дети.
Сбил дыхалку, задохся – капут!
Горлопанов хватает на свете,
Только долго они не живут. 

Разливаются жидким  поносом,
Как трусливы и глупы враги…
Только немец –вояка серьёзный.
Может, всё же отдашь сапоги?

Ты пойми,  я же чистую правду.
Всей работы – на пару минут.
Щукари с похоронной команды,
Мимо энтих сапог не пройдут.

Понимаю, обидно за друга,
Был бы ранен…так вроде готов.
А покойнику, что та обувка?
В рай пускают, поди, босиком…

Над окопами  с гулом взметнулся,
Раскалённый, дымящий полог.
Выжидательно  глянул, ругнулся,
И продолжил, как был, монолог.

- Атакуете  вы, молодые.
Напролом, как телки, на убой.
Ты выглядывай немца по силе.
И  к нему.  Не спасуешь – он твой!

Не устраивай с ним переглядок,
Просто – выбрось его из людей…
Человек ниже пояса – мягок,
Вот туда, его, стерву, и бей.

Если нет куражу штыкового,
Пошукай, чем возможно пальнуть.
По первой, человека живого,
Очень сложно, железом пырнуть.

И ещё – поглядел воровато,
От разрыва прижался к стене,
- Чтобы там ни болтали – а надо!
Без неё… не прожить на войне.

Поболтал возле самого уха.
Ловко чёрную пробку скрутил,
Жирно хлюпала злая сивуха,
Замутило – едва проглотил…

Заскакали в глазах человечки,
Унимая поганый  мандраж.
Засветили горячие свечки,
Завязался колючий кураж!

Что тебя, на  осколки и пули,
Отрывает от  мокрой земли!
- Во, ракета! Сейчас  атакуем!
Боже правый! Не выдай! Пошли!

Торопливо втянул горлодёра,
Плюнул, дунул и сунул в карман.
Провернул, по привычке, затвором,
- Разберём на запчасти герман!

Так и есть. Подпустили поближе.
Чтобы минами не забросал.
И полезли по глинище рыжей,
На воняющий толом  отвал…

Побежали.  Без крика, без спешки.
Разгоняясь, клонили штыки,
Только в горле сжимаются клещи,
Только бьют по земле каблуки.

А напротив, чужая шеренга,
На секунду смешалась, легла.
Поднялась, заостряясь от бега,
И навстречу штыки понесла.

«Пропаду! Опозорился! Струсил!»
Стиснул зубы, аж челюсть свело…
А  в паху тяжелеющий  узел,
Словно бы кипятком прорвало.

В голенища горячим потоком…
«засмеют, поделом! Ох ты ж… ё…»
Рядом топает  давешний дока*,
Держит  «мосинку»*, словно копьё.

На бегу оглянулся, - Эх, паря!
Тыловые сопрут сапоги…
По первой,  все в штаны  напускали!
Отстираешь !  Наплюй и беги!

Неказистый, линялый, короткий,
Нахлобучивши каску до глаз,
Тонконогий, в дурацких обмотках,
На бочине шинель порвалась…

Пули,  травы  сухие  срезали,
На подковках*-  потёртый металл,
Странно – вижу такие детали,
Что ни в жизнь до того не видал!

Вижу пойму  озёрной долины,
Две дороги, где приняли  бой.
Вижу лучики жёлтой щетины,
У фашиста над верхней губой.

Вижу справа и слева, вскипает,
Лязги, вопли, ругательства, стон!
Вижу, как исступлённо сверкает,
Проникающий в тело рожон.

И назад – не соврал, шелудивый!
Как из масла! И снова - туда!
Удивился… ничтожная сила,
Кровь на выдохе…  льёт, как  вода!

Слева, тень! От локтя!  С разворота!
Под ремень! Как бурдюк распластал…
До чего же воняет, босота!
И чего ж ты, собака, сожрал?!

В смеси страха,  дерьма и задора,
Медно-кислый, кровавый  металл.
Немец  дёргал «собачку» затвора,
И прыжками, спиной отступал.

 Отлетели очочки-стекольца
изгибалась от боли спина,
Выпадали белесые кольца,
Из набухшего красным сукна…

Как позорное, белое знамя…
Брызги! С хрустом  проломленный лоб!
А вокруг  размоталась клубками,
Рукопашная, в душу и в гроб!

Рвали глотки, впивались зубами!
Повисали мешком на штыках!
Мат, проклятия…Мамочка! Mami*!
Изрыгали на двух языках!

За спиной заорали свирепо,
Рассыпается мир по кускам!
Мне на голову рухнуло небо,
И влепила земля по зубам…

Колыхался, ворочался, лязгал,
Кровожадный, свирепый разгул,
Я очнулся от рвотного спазма,
Опростался и воздух  втянул.

Сквозь пульсацию бешенной крови,
Звон пропеллеров издалека,
Надо мною прошли  «петляковы»*
Очень много… не меньше полка.

Ускользало сознание рыбкой,
Боль крутилась  в башке колесом,
Я валялся едва не в обнимку,
С долговязым, немецким стрелком.

Чертогона* колючие ветки,
Мокрота – из под немца течёт…
Одиночные, щёлкали редко.
Это «гансам»  давали расчёт.

Кто то хаял фашистскую стерву,
Кто то охал от боли, смеясь…
Мимо двигались танки резерва…
Молодцы, подоспели, как раз.

Кто то гадскую мать поминает,
Вместо мозга – осколки стекла…
Сколько я провалялся  - не знаю.
Только жив.  Значит - наша взяла!

Память…тонкая нить, волоконце…
Заплывающий, дёргало глаз.
Ошалелое,  в ужасе, солнце,
Из за леса глядело на нас.

Потихоньку, упёрся руками,
На колени подняться сперва…
Поменялась земля с небесами,
Закружилась моя голова.

Вот сейчас. Разбухает и  лопнет!
Всё. Пошёл! Раскисать не моги!
«Где то давешний, рыжий окопник,
Будет жив – сам отдам сапоги»…

Мы его отыскали  на фланге,
Среди скорченных, стынущих тел.
Помогли проходящие танки…
Ещё горлом невнятно хрипел…

Облепили кровавые корки,
Скулы, пальцы, сухую полынь…
Он лежал на пологом  пригорке.
И смотрел на небесную синь.

- Окружили, гляди ка ребята.
Видно, думали взять «языка».
Три немецких, здоровых солдата,
Три винтовки, три  плоских штыка.

Я представил… ох, лучше не надо…
Как он дрался, изранен, охрип…
Одному прилетело прикладом,
Вместо носа – раздавленный гриб.

Как он дрался – отчаянный воин,
Как надеялся – вдруг повезёт?!
У второго  раскрылся на горле
дополнительный, розовый  рот…

Третий немец  держал «парабеллум»
с отведённой затворной скобой.
Насчитали  мы восемь ранений,
всю обойму!  Одна за другой!

Он всадил, словно в контур мишени!
Отступая, упал, отползал,
На дрожащие падал колени,
Задыхаясь, стрелял и стрелял…

Перед смертью не в силах поверить…
Как? За что?! В исступленье  каком?!
Дотянуться до жилистой шеи,
Почернелым от крови штыком.

Дотянулся, настиг, расквитался!
Восемь, в теле сидящих смертей!
На полынный пригорок  забрался…
Ближе к небу…  оно веселей.

Укатилась пробитая каска,
Плешь, неровная щётка усов,
Недовольная вроде  гримаса,
Дескать, нате вам…снова здоров.

Отдохнул, отлежался, и будя.
Без него и война – не война.
После боя никто не осудит,
За трофейный глоточек вина.

Взять «бычок»* из кармана шинели.
Огоньку  кремешком  высекать,
Он, похоже, и мёртвый, не верил,
Что придётся в могиле лежать.

Как ему захотелось , подняться…
Ещё часик урвать у войны…
может быть – надо мной посмеяться…
за промокшие насквозь штаны…

А когда уложили страдальцев,
у могилы, в шеренги, по пять.
на винтовке синюшные пальцы,
не смогли, чертыхаясь, разжать…

- Не отдал. Вот тебе и махорка…
прошептал  незнакомый  майор.
Так его и зарыли -  с винтовкой.
В общий, братский, могильный бугор.

Был вояка. Добротный, толковый…
Настоящий – о чём разговор.
Документы,  залипшие комом,
Изорвало  от пули, в упор.

Рядовой, безымянный, пехоты,
Госпитальный скиталец, остряк,
Он явился из маршевой роты,
Прямо в наш, безпатронный бардак.

Может, где то бумажка писалась?
Как садился в тылу, в эшелон?...
Где то в штабе…  От штаба осталось,
Три воронки и «батин»* погон.

Так, увы, происходит всё чаще,
Смерть-поганка, хохочет в глаза.
Даже слово -  «без вести пропавший»
На какие послать адреса?

Кто заплачет, в  судьбину не веря?
В неприкаянный, вдовий удел…
На могиле – звезда из фанеры,
Ну, а ты…  сапоги  пожалел…

18. 11. 2016.  Пятаченко Александр.

ПРИМЕЧАНИЯ.   «светку», «светка» - солдатское прозвище  СВТ -самозарядной винтовки системы Токарева.
ППШ – пистолет-пулемёт Шпагина.
ПТР – сокр. Противотанковое ружьё.
 «непотейка» - прозвище х/б  или шерстяной,  вязанной подшлемной шапки.
«дока» - в смысле, сведущий, опытный человек.
«мосинка» - винтовка системы Мосина, она же «трёхлинейка».
Mami ( нем.) – мамочка.
«петляковы» -  советский пикирующий бомбардировщик Пе-2 конструкции Петлякова.
Чертогон, он же бодяг, чертополох. –  многолетнее степное растение. Род растений семейства Астровые, или Сложноцветные, распространённых в Европе и  Азии.
«бычок» - затушенный окурок папиросы. Он же «чинарик» и «фитилёк».
«батин» погон – в смысле, погон командира батальона. Уважительное солдатское прозвище «батя», относительно командиров среднего звена.