Васька

На кухне обнаглели мыши,
- У-у,  дармоед, - бранилась мать…
Кота не видно и не слышно,
Одна забота, жрать да спать!

По данным видам многоборья,
Василий –  первый чемпион,
Ещё любил, гордясь собою,
Прогуливаться на балкон.

Большой, огрузлый, белой масти,
Ложился, благостно зевал,
Двор и кусок проезжей части,
Лениво сверху озирал…

Внизу трезвонили трамваи,
Спешил народ по мостовой,
Нахально  воробьи орали,
Махал руками постовой…

Как будто отбивался в драке…
сужали голуби круги,
Бродили по двору собаки,
Его заклятые враги.

Царила ранняя прохлада,
Из кухни – запахи  еды,
Простое утро  Ленинграда…
Всего неделя до беды.

- Какие мыши, тётя Тася?
У нас  такой могучий кот,
Вчера  цикады испугался,
И закатился  под комод…

А про мышей – подумать страшно,
Не зверь, а вылитый  фашист, -
Смеялся долговязый Пашка,
Задира, бабник, футболист.

Военный лётчик – френч, пилотка,
Сигарка тонкая в зубах…
На лето закатился к тётке,
Ходил в завидных женихах…

Совал ему лягушек в миску,
С дивана прутиком гонял,,
пенял за леность , звал «троцкисой»
как на собрании, вещал…

- Ленив!  Гордец!  Украл сардины!
Пора бы вытурить взашей!
Но Валя, внучка бабы Зины,
 любила   Ваську без затей…

Как раз затей – вагон и больше…
Для  Айболита  пациент,
Для кукол – верховая лошадь,
Навяжет бантов – мочи нет…

Особо обожала  тискать,
В две пятерни  сгребая  шерсть,
Счастливо лепетала,  –  Киска!
- А что мой котик хочет есть?

Катала котю по квартире,
Как много на пути углов!
Кормила  Васеньку  пломбиром…
До отмерзания усов...

И ни шипения, ни взгляда…
Не оцарапал, не пугал,
На зависть стоикам  Эллады…
Терпел, крепился и вздыхал…

Терпенье вскоре пригодилось,
Терпенье выбрали до дна,
Как всё ужасно изменилось,
С простым понятием  - «война»!

Покоя нет ни днём, ни ночью,
Шаги военных патрулей
Исчезли вкусные кусочки…
Еда – десяток сухарей

Воздел аэростаты город,
Гасил огни, окошко – цель!,
Снаряды, бомбы, стужа,  голод,
Играли судьбами людей.

Привычная пустая каша,
Из пригорелых отрубей…
Скучала   Валя,  –  Дядя Паша,
Пускай приедет поскорей.

Пришлось обманывать ребёнка,
- Летает, бьётся за тебя
Пришла на Пашу похоронка,
Как раз  на праздник Октября...

Ноябрь стоял, от горя чёрный,
По Невскому везли гробы,
Декабрь выл усохшим  горлом,
Бабуля умерла, увы…

Пропали мыши и собаки,
Облезлый, жилистый клубок…
Василий жил в ногах хозяйки,
Но больше ничего не мог…

Январь, морозы и метели,
Такую взяли ломоту,
Что если бы ворон не съели,
Они бы дохли на лету…

Тревоги выли  днём и ночью,
Крутила гибель метроном,
Полдома вымерло, а прочим,
Ползти в ближайший  «гастроном».

С оглядкой  на пустое небо
Терзает голод  потроха…
Как может называться хлебом?
Сто грамм опилок и  жмыха…

Упрямый  дух держался в теле,
Обстрелам, голоду назло,
Василий ползал еле-еле,
Подолгу пил,  его рвало…

Февраль сказался новой драмой,
У булочной, невдалеке,
Мазурик кинулся на маму,
Хватил кастетом по руке.

Последствия того наскока –
У нас  ни  хлеба, ни тепла…
А тут ещё одна морока –
Валюша с лёгкими слегла…

Худущий  доктор  участковый,
Одной ногой  уже в гробу,
О чём-то с тёткой долго спорил,
Грел варежки , обняв трубу…

В трубе метели завывали,
Ревун  тревогу  затрубил…
Обрывки речи долетали…
«Бульон», «решайте» ,«нету  сил».

Василий по углам тревожно,
Бродил в  предчувствии беды,
- Вот порошки, будь осторожна
Их принимают – до еды…

До! Разумеется, не вместо!
А после, слабенький отвар,
Обережёт желудок детский…
Не вздумайте давать сухарь!

У двери доктор долго шаркал,
Безбожно выпустил тепла…
Скрипит замок. Вошла  хозяйка…
И молча на руки взяла.

Несла, поглаживая, плача,
Просила,  родненький,  поймёт…
- Прости меня,  душа кошачья…
Валюше…  супчику…  помрёт.

Кастрюля исходила паром,
Буржуйка свиристит трубой,
Смотрела, медлила с расправой,
Глаза…всё знает…боже мой!

Лежал, не издавал ни звука,
Дрожал присохшим животом,
башкой боднул её под руку,
потом…как в присказке… с котом.

В горячке Валечка стонала,
Горела смертная печать,
Еда… на кухне закипала,
А как ещё её назвать.

Еда.  Как смерть. Или как пуля.
Нейтрально, просто, так то, брат…
Я до сих пор, бывало, чую,
Тот небывалый аромат.

Лекарства…Васька, божья милость?
Сопит в подушку… будет жить,
Температура отступилась,
Очнулась Валя, просит пить…

Тянула тонкие ручонки,
- Братишка,  Васю позови…
Блестели детские глазёнки,
Не от болезни, от любви.

Прозрачная, едва дышала,
Сосудов сеточки впросвет,
Едва  стянула одеяло,
Искала Ваську…Васьки нет.

Вернулась на кровать –устала,
Отёк  свинцовый на ногах.
А мать по стеночке сползала,
Передник  тиская в зубах…

 От горя и стыда сгорая,
Для вида сунулись в подвал,
А Валечке  опять соврали,
- На  фронт Василий убежал…

Ему в солдатах будет каша,
набраться силы воевать,
Не просто так, а к дяде Паше,
На истребителе летать…

На кухне тётка колдовала,
Едва дышала от тоски…
Останки бережно собрала,
Похоронила… по людски.

В душе блокадный лёд не тает,
Жестокий отголосок бед,
Валюха   ласточкой  порхает,
Счастливые шестнадцать лет.

С утра терзает фортепьяно,
Стравинского сменяет Бах…
Висит картонка над диваном,
Там лётчик  с Васькой на руках.

Когда судьба сгущает краски
Когда накатит маета,
Я вижу мученика  Ваську,
В глазах у каждого кота…

09 . 0. 2016. Пятаченко  Александр