Входа Нет
Цирковая сказка
Действие Первое. Дверь
Дверь курит ключ взатяг
и чавкает замком
и пробивает лбы
всем шляпам-торопыжкам;
затягивает петли так –
кто с ходким кадыком –
что кадыки поют
прощальную отрыжку.
А не давись слюной
и не ходи туда,
нет вхожести от родопозволения
куда.
И дверь:
«Когда же ночь?
Когда же саранча
забудется Сто Первым Километром?..
Хочу надраться!..
и
с ночного сквозняка
шататься, как чума
под ураганным ветром…
И выть до самых туч!..
И умолять о взломе…»
Дверь сплёвывает ключ:
«Отвяньте! Нет приёма!»
Первое действие закончилось.
Рабочие манежа начинают менять декорации.
Из оркестровой ложи раздаётся хор.
Хор:
Затворникам общественная жизнь –
зевота.
Раз!
Затворники, как Фридрих Ницше –
брага мимо рота.
Два!
В затворниках – весь мир бежит
мурашкой по хребту:
так человек и дверь
друг друга чуют за версту;
но, не умея встретиться –
съезжают взаперти
с гетеродина к бабке Акулине.
Рти!
Второе Действие. Человек
Зелёным этим коридором
Бежишь по тысяче дверей
И, чёрт возьми, за каждым створом
Тоска и тысяча смертей.
Какой я, к дьяволу, затворник –
Я в понедельник в лоб пробит,
Задушен давкою во вторник…
При этом – вечный неофит.
Да всё враньё! Зелёных стрелок
Сам Мефистофель налепил;
Сто Первых Километров белок
По Нулевому запустил.
И рвутся те, и рвутся се
По коридору в колесе;
По кадыкам лютуют когти,
В местах причинных локти, локти…
И с каждой дверью всё яснее –
Нет ничего за нею!
Нет ничего за нею!
Нет изначально,
Никогда не было.
И кто ты, если не чума или эбола
С эпилептической пеною…
Ни глаз на тебе, ни рта…
И валишься ты из гона
В позе затасканного эмбриона,
И дрожишь всею цепью
Хребта:
«Где ты, моя мистическая,
Которую всеми жизнями
Я собирал из тысячи –
Для этого дня…
Вхожести нет мне, так я бы
Выломал вход по праву,
Как его там… позволения,
Будь ты хоть полынья…
Пал человек – не трогайте,
Не месите убогова;
Ему-то – всего затвориться
От вас,
Лихоимцев…
Он,
Только он и знает,
Последней мурашкой знает –
Где ему, как ему, с кем ему
Скай
Блюскает
По-дримски…
Ах, не развыться бы к тучам…
Единственная моя, лучшая,
Дай пеленг ради такого дня,
Будь ты хоть западня…
Будь ты хоть психиатрической
Брагою фридрихо-ницшеской –
Только не дай загинуть
Тьмы твоей мимо,
Огня…
В этих бегах крысиных –
Нос к носу,
К ноздре ступня…»
Эпилог.
Билеты не возвращаются!
В десятом ряду встаёт представительный мужчина.
Он говорит, как полицейский ревун – для всех:
– Ничего не пооонял! Объяснииите! Всё-таки, дееень-
ги плочены!
Но вдруг – пропадает оркестровая ложа, хор и купол.
В провале восходит Луна.
Встаёт весь десятый и девятый ряд и требует как один:
– Да объясните же!
Тот же миг – с глаз долой арена, свет, кулисы, а из-под
зрителей – кресла, полы, ступеньки… Да ничего нет!
Всюду начинает плескаться рыба в ночных водах; над
рыбой, в полной пустоте, зависает публика. Всё являет
собой воронку цирка, но без цирка.
Наконец, публика вскакивает в пустоте и, шатаясь, во-
пиет:
– Да что здесь происходит! Верните наши деньги!
В центре бывшего манежа появляется импресарио про-
граммы.
– Уууу, невежды! – кричит он с мучительными грима-
сами.
– Уууу, проклятые! – кричит он гадливым тенором.
– Уууу, проходимцы! – кричит он, перекрывая всех.
– Опять вы всё продули! Всё проворонили! Прозевали!
Вон! Забирайте свои деньги вон и убирайтесь вжик! Чтоб
и ноги вашей здеси, и вас здеси!
– О, как же вы меня замууучили! измууучили! промууу-
чили! перемууучили!.. Вон! Вон!
Огромная рыба выскакивает из пучины и в три приёма
заглатывает импресарио, и уволакивает его в глубину.
Раскалённая добела Луна срывается со своего места и
валится в омут – с невероятным клокотанием и шипением
вскипевших вод.
Пропадает всё.
Наступает полная тьма.
Глас во тьме:
– Даже не думайте о деньгах!
– Завтра… Здесь… В это же время…
– Быть по своим местам…
– Согласно действующим билетам!
конец
.
Свидетельство о публикации №117122810124