Обвал сознания, или...

А как ещё назвать произошедшее с нашим восьмым классом на новом, девятом году обучения?!
Перезагрузка? - ну тогда это слово не было столь в ходу и смысл его был из области грузоперевозок, что ли, и уж никак не выражал смятение и бурю чувств, захлестнувших нас.

Итак, из выпускников 8-х классов (а их было три или четыре), вернее, из оставшихся в нашей школе, не пожелавших поступить в техникум или перевестись в другую школу попроще, сделали два класса - 9/1 и 9/2. Причём случайно или намеренно в нашем девятом втором (никаких ашников и бэшников - по нумерам с 1 класса!) был собран цвет школы.
В этом букете ярко пламенели своим незаёмным интеллектом признанные умники из прежнего набора и пара-тройка новеньких симпатичных мальчиков, им подстать.

В этом отношении девчонки проигрывали на старте, зато брали красотой,  патентованных  же дур было всего две. А знаменитая тупостью своей эталонная двоешница попала в девятый первый, притягивая как магнитом наших мальчиков бессмысленно безмятежной голубизной круглых глаз на щекастом личике под шапкой белёсых и мелким бесом вьющихся волос.
  (Впоследствии она быстренько защитилась и стала кандидатом наук, а две дуры из нашего класса прекрасно обошлись и без высшего образования, в отличие от остальных однокашников).

Самой же выдающейся дурой оказалась я, затуманенная не прошедшей за лето любовью уже к фантому — предмет первой любви в списках девятых классов не значился...
Это был удар под-дых! Перенести его более или менее достойно помог шквал новых событий и впечатлений.

Наш класс поделили на две группы - «немцев» и «англичан». Немецкий язык (мой первый иностранный) преподавала Анна Константиновна с нерусской фамилией отнюдь не германского происхождения, дама корпулентная и по-нашенски полная, а потому понятная и не поражающая воображение.
    Зато «англичанка», Виталия Вячеславовна, неизменно была в фокусе внимания именно благодаря своему закордонному шику - девчонки пожирали глазами её точёную головку и элегантные наряды, а мальчишки - стройные ноги в прозрачных чулках, сверкающих лаком туфлях «лодочках» и охотно цитировали Пушкина про «две пары стройных женских ног». А когда ВВ плавно рассекала просторы школьных коридоров, за ней, словно пенистый кружевной след от катера, стлался аромат дивных неведомых духов...

Дух новизны витал и в воздухе, будоражил и всё больше затягивал в бурлящую воронку школьной жизни.
  (Я забросила и балет, и филармонию с детским театром, и подружек дворовых, но фантомные сердечные боли по исчезнувшему из поля зрения «предмету» остались при мне. Словно невидимая стена окружила меня, не давая вырасти в полный рост побегам школьной дружбы, той, что на всю жизнь! - но как были обострены мои чувства и облагорожено восприятие...до сих пор меня волнует аромат палых листьев, их шорох по асфальту и круженье под тёплым ветром осеннего дня...и ещё песенка, из тех давних лет  - «В шумном городе мы встретилсь с тобой...»). Не встретились. И эта «невстреча» оказалась памятнее многих встреч и расставаний в моей жизни...).

Новые занятия, новые лица за партами в классе, новые персонажи на учительской кафедре, симпатичные и не очень, главное, новые!

   ... Первый урок нового учебного года - география. На доске загодя вывешена огромная карта; голубоватые блюдца полушарий пестрят цветными пятнами;  это страны мира, в котором нам предстоит жить.
   
А в классе общение идёт бурное и на полную громкость, хлопают крышки парт, чей-то портфель под гогот и улюлюканье планирует прямо к доске, роняя по дороге писчебумажное содержимое и пару румяных яблок, к неописуемому восторгу аудитории. Такой ор стоит- на звонок никто и ухом не повёл.
А зря... Потому что у доски возникла незнакомая женщина средних лет в перманенте и с огромной указкой в руке. И этой дубиной - хрясь с размаху по первой парте! Пару секунд она озирала ошалевший и притихший с перепугу класс, скрипуче рявкнула: «Кя-амбоджа!» и ткнула своим ужасающим жезлом куда-то в правое полушарие карты, - заодно шарахнула и по нашим отдохнувшим за лето мозгам...

Моё серое вещество ответило впоследствии единственной тройкой в аттестате зрелости  по географии, весьма волнующему и интересному для меня предмету.
Зато с прозвищем географички проблем не возникло:  Камбоджа! И это загадочное сперва название азиатской страны вошло в наш речевой обиход синонимом столь употребительного теперь и всеобъемлющего слова на букву жэ...ну полная камбоджа!

Увы, ничего достойного упоминания, кроме своей выходной арии, Камбоджа нам не оставила, хотя терпела нас два года, по негласной взаимной договорённости; так, блёклое пятнышко на карте нашего захватывающего путешествия в предусмотренный школьной программой мир знаний и непредусмотренными, а потому и восхитительными отклонениями от магистрального пути.

Ярче и плодотворнее всех учителей отклонялась Лариса Сергеевна, преподававшая биологию по всем разделам, от ботаники до анатомии. За глаза мы в прежние годы подшучивали над её благородной страстью (именно так она относилась к своему предмету), и прозвище у неё было длинное, уважительное и заимствованное у неё же - «ЭТОНЕЖНОЕЗЕЛЁНОЕРАСЦЭНИЕ».
А когда она с придыханием произносила свою извечную мантру, её глаза полыхали хлорофилловыми изумрудами!
И плохо же приходилось уличённым в дурном обращении с «расцэниями»...

Это неминуемо вскрывалось и пресекалось на летней «практике» - вместе с ЛС мы батрачили на пришкольном участке: пололи, поливали и подкармливали огородные культуры и дивной красоты цветы. Уставали порой так, что нехорошо и плотоядно поглядывали на эти нежные и зелёные, пожиравшие наши законные летние деньки... Но странным образом виновницу этой каторги, немолодую, скромно одетую женщину с натруженными руками и заскорузлыми пальцами, не знающими маникюра, мы тихо обожали.

Записные обожатели становились приближёнными; им позволялось сколько угодно находиться в солнечном зелёном раю - роскошном кабинете биологии; он размещался в южном торце школьного здания. Это была территория счастья ЛС, царство «нежных зелёных расЦЭний» и тихо копошащихся в стеклянных клетках неведомых непосвящённым зверушек; ну, а рыбы немыслимой красоты просто подразумевались в аквариумах по периметру...
Увы, я никогда не состояла в числе «приближённых»!
  Это они могли даже во время урока без стука и с осознанием собственной причастности (тире величия!), с показной скромностью просачиваться в «святая святых» - дабы рыхлить, кормить и т.д..
Но во втором полугодии восьмого класса произошло невероятное, напрямую связанное с  Ларисой Сергеевной : под её эгидой у нас появилась своя школьная Газета - не опечатка! Это была настоящая газета с большой буквы, пусть и настенная, но вошедшая в анналы школьной жизни, и не только!

Через года полтора, на праздновании первого юбилея школы, именно этот в своём роде артефакт привлёк наибольшее и восторженное внимание бывших выпускников, а среди них были знаменитые артисты, военачальники и тэ-дэ-и- тэ- пэ...
Ещё бы! Наша стенгазета не ограничивалась скучным метровым форматом 1 х 1; фигушки! -  она занимала всю длину школьного коридора, полкилометра или около того, здание-то было старой постройки, с размахом!

С размахом ЛС подошла  и к созданию редколлегии. Редакторов (в их число почему-то входили и авторы, и художники, и фотокоры) было душ 20, не менее! Волевым решением Ларисы Сергеевны (как показала жизнь, судьбоносным!) и я стала редактором на все руки, правда, без фотоаппарата.
 (То-то ЛС снисходительно «не замечала» моих безудержных художеств! Все обложки учебников, тетрадей и - о, ужас - дневника! были испещрены рисунками балерин, красавиц и красавцев отнюдь не пролетарской наружности, но явно смахивающими на своего непутёвого «папашу», наваждение моё...
Лариса же Сергеевна не пилила меня за это - может, и догадывалась, кто знает! - как другие учителя. И нашла отличное применение в мирных целях прущей из меня творческой энергии).

  Да...а источник моего тогдашнего творческого вдохновения с грехом пополам дотягивал лямку восьмилетнего обучения в соседнем классе и стал просто находкой для нашего новорожденного печатного органа, излюбленной мишенью для отважных сатирических выпадов в стихах и прозе, героем карикатур с приклеенной к нарисованному туловищу чёрно-белой фото-физиономией. 

Я же старательно, с трепетом и тайным восхищением добавляла к образу своего «предмета» все аксессуары его «стиляжества»,  за что, помимо привычных двоек по всем достойным уважения предметам, он был бичуем в нашей бесстрашной газете.
Это были, во-первых, узкие, в «облипочку» чёрные брючки, кои, по преданию, только с мылом можно было натянуть на нижние конечности (что наши «аналитики» напрямую связывали с регулярными опозданиями и пропусками уроков нашим великолепным ветераном-второгодником).
Во-вторых, его немыслимо яркой расцветки шарфы в поперечную полоску, небрежно накинутые на пальто неканонического в те времена нахального фиолетового цвета - этакая «пощёчина общественному вкусу», воспитанному на тусклой палитре серо-буро-зелёных тонов...
А как задевало нас снисходительно-добродушное, если не безразличное, отношение объекта воспитания к нашим потугам наставить его на путь истинный! Подозреваю, что ему это даже льстило...а мне льстило его внимание - пусть не ко мне, а к делу наших рук, в том числе и моих! (я с нетерпением ждала его появления у свежей газетной простыни). В скобках... да, в скобках...и боле ничего.

Возможно, это его напускное безразличие, (осмелюсь предположить, не без моего творческого вклада) и сместило нашу сатирическую мысль слегка вкось, но в том же русле. 
Да и сколько же можно «продёргивать» одного персонажа, доить его шарм и пороки без какой-либо «отдачи»! Так наш, неоперившийся во всех смыслах, но жаждущий обратной связи журналистский корпус плавно сменил направление удара (в те времена боевая терминология была шибко в ходу!).
Не удивительно, что редколлегия в полном составе мало-помалу подключилась и к другим, смежным, так сказать, источникам ехидно-завистливого вдохновения. Таким ручейком, впрочем, скоро измельчавшим, втекла на страницы Газеты бурно и всерьёз будоражившая школьную общественность вечная тема: мода и мы!

А кто такие мы - «редакторы» в чёрных повседневных фартучках,  с  коричневыми  атласными бантами в косах  или при партикулярных чёлочках на стриженных под «ноль» головёнках  над псевдо-гимназическими, мышиного цвета форменками...
О, как же трепетно и страстно заботились мы о здоровье наших модниц-десятиклассниц! (То бишь, об их идеологическом здоровье; подозреваю, что ниже приведённый пассаж творчески перепёрли из журнала «Крокодил», блистающем знамени советской сатиры):
 
  « Менингитка-менингитка, прибалтийский вид! В этой самой менингитке на Урале просквозит!» !

С ума сойти, как же нам, девчонкам с унылыми бантами, хотелось поменять свои непробиваемые для уральского мороза и прочих вредоносных влияний цикейковые шлемы со шнурочными завязками под подбородком на эти яркие, легкомысленной расцветки, вязаные из шерсти полумесяцы-менингитки, не сминающие банты, но открывающие всю красу кудряшек и кос....

Но под властным и умелым водительством нашего Главреда ЛС мы ненадолго застряли на мелкотемье. Да нам и самим наскучило тешить свои низменные чувства, потянуло ввысь и вширь. И не зря гормоны бушевали и играли на своих гармонях: титечки девчонок всё заметнее натягивали черные форменные фартуки, а у мальчишек всё заметнее проступал пушок между носом и ртом! - это топливо, сублимированное в творчество, лишь повышало градус нашей газеты.

Подогревало нас и то, что на отсутствие внимания к газете грех было жаловаться. Каждый еженедельный выпуск становился событием: школяры слетались словно мухи на мёд, большую перемену удлинили минут на пять, т.к. дребезг школьного звонка всё равно тонул в гуле возбуждённых реплик наших читателей-почиталей и ругателей. Учителям же приходилось наслаждаться печатным словом (все статьи, заметки и репортажи мы печатали на разболтанной пишмашинке) во время уроков, если были свободные «окна», или после занятий. Ещё бы - кому не интересно увидеть себя глазами учеников, но не на их же глазах в буквальном смысле! Тем более, что цензура в лице ЛС и самых упёртых в чинопочитании редакторов, кроме ошибок в русском языке и явного хамства, на всё смотрела «сквозь пальцы», широко растопыренные...

Как-то само-собой, не без подражания каноническим изданиям вроде «Литературной газеты», «Крокодила» (про «Правду» врать не буду; разве что «Пионерская правда»), ну и «Комсомолки», само собой, у нас потихоньку сложились тематические полосы, постоянные рубрики и даже рекой потекли письма читателей (эпидемия на грани пандемии).
Нас и читателей Газеты интересовало всё, что происходило в мире, стране, в науке и в искусстве, в школе и за её пределами.
Тогда всерьёз, от всей глупости души или же от её природной святости и чистоты, что ли, мы считали, что только от нас зависит Будущее!

А оно уже было на пороге.

И хотя устои ещё не рухнули, но уже пошатывались и явственно поскрипывали, что неудивительно — моя юность пришлась в аккурат на самое начало 60-годов двадцатого века …