МОЙ 1953 ГОД

 Мне восемь лет. Я уже учусь в третьем классе школы №1 имени Энгельса. Вроде тогда, а может, и позже, не помню, сводный «греческий хор» принимаемых в пионеры клянётся - «Я, юный пионер Советского союза, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю...»  - верность тому и сему и прочее.
Я, как и все, тоже держу правую руку поднятой наискосок в пионерском салюте и вдруг отвлекаюсь на простую мысль: как это - перед лицом своих товарищей? Мы стоим ровными шеренгами и не видим лиц друг друга, только затылки, а декламируем дружно клятву, глядя на большущий портрет товарища Сталина в простенке между окнами спортзала, где проходило действо. Он товарищ, конечно...ну какой он нам-то товарищ - он же Вождь!
    Сидит в Кремле, такой красивый, не спит, всё думает о стране и курит свою трубку. Всё же хватило у меня тогда ума (что случалось не часто) не поделиться своими соображениями ни с кем.
А прошло совсем немного времени и 5 марта нас согнали, отменив уроки, в тот же спортзал (он вмещал чуть ли не всех учащихся) и мы под траурный марш Шопена и «Жертвою пали в борьбе роковой...», сопровождаемые всхлипываниями учителей, молча глядели на тот же портрет, но украшенный чёрно-красными лентами. Такие же ленты нам всем повязали потом на рукава пальтишек и шубеек, и отпустили по домам. Скорбеть.   
А мы с ребятами из нашего двора - ну как упустить такую возможность! - чуть ли не дотемна «скорбели» у ограды Детского парка: лепили снежных баб, валялись в пышном и липком снегу, вымокли до нитки, промерзли и только тогда разбрелись по домам. И никто нам не мешал таким вот образом предаваться горю по поводу смерти Сталина.
Дома влетело всем по первое число. Мне - за сопли и мокрую одежду. Соседским - ещё за что-то, судя по длительному дружному рёву лупцуемых.
Мама молча стянула с меня все мокрое, затолкала в ванную комнату и заставила отсидеть в горячей воде, благо ванная была свободна (экзекуция у соседей ещё продолжалась) и шепнула - папа дома. Помалкивай.
Я вошла в комнату и обомлела — я никогда не видела отца в столь раннее время и в таком виде. В расстёгнутом кителе он сидел за столом, уставясь невидящим взглядом в какую-то точку. Я прыгнула ему на колени, он обнял меня, поцеловал и я ощутила запах «лекарства» - так у нас называлась прозрачная жидкость в стеклянном графинчике, - водка, проще говоря. Кстати, выпивал он крайне редко тогда.
Второй раз я застала папу в таком виде уже спустя несколько месяцев. Только был он в пижаме, а не в кителе - как, не пошел на работу? Заболел? (Графинчик из-под «лекарства» был опустошен наполовину). Мама с распухшими от слёз глазами на мои вопросы долго отмалчивалась, а потом сказала - беда, Люсенька, у Ивана пропал пистолет.  Всё обыскали… не нашли. А за это трибунал!
Непонятное слово, но уже будто слышанное, страшное, от него несло настоящей бедой и гибелью. Спасаясь от рёва младшего брата на кухне над остывающей манной кашей и тяжелой тишины в комнате, я забилась в свой уголок в коридоре, где под ворохом верхней одежды на вешалке, за оградой большого велосипеда я обычно думала свои думы и выплакивала все свои обиды.
Устраиваясь поудобнее, отодвинула ногой какую-то тяжеленную штуку, наклонилась рассмотреть. В неярком свете коридорной лампы тускло блеснул ствол пистолета. Без кобуры. Гулко хлопнула входная дверь, кто-то быстро вышел из квартиры. Или мне показалось.
   ...Доча, ты же спасла меня, умница моя!
 (А времечко-то  было тревожное, детвора распевала «враг народа Берия потерял доверие, а товарищ Маленков надавал ему пинков, не хотел он жить в Кремле,  а теперь живёт в земле»).
 ...Но тогда мне и в голову не приходило размышлять о чьём-то подлом поступке или жестокой шутке в отношении папы, всё затмил этот миг освобождения от неведомой беды - я спасла отца! Это было мгновение счастья...
Таких мгновений в детстве моём было немало, наверное. Я росла в любви и в заботе, и привыкла к этому, но память сохранила далеко не все драгоценные минуты ощущения полноты бытия, что я и называю счастьем.   
Самое первое воспоминание: я стою в детской кроватке, держась ручонками за веревочную сетку, а в доме шумно, светло и радостно, у нас гости, и комната плавает в ласковых солнечных лучах, наша большая комната, выходящая окном на север! И я прыгаю в кроватке от распирающего меня, до тех пор незнакомого мне восхитительного чувства...