Буран, или мечта о полёте

‘ули ты живёшь, дурачок, в России?
Кровь сосёшь как вошь, дрочишь как мессия.
Грудь не то в крестах, а не то в рванине.
Пляшешь на хребтах, плачешь на равнине.
У тебя большой, у других не очень,
а только за душой – россыпь червоточин,
а только впереди – сор да буераки,
да хилые вожди на хромой собаке. 

А тебе полёт в мозг вошёл раденьем,
снился космолёт с самого рожденья.
В детстве – стратоплан, в юности – ракета,
но грохнули «Буран» – и конец банкета.
Но грохнули страну, понесли по кочкам,
кулаком в десну, сапогом по почкам,
стали по‘ую звёздные орбиты,
влезли в колею бл‘ди да бандиты. 

Ты сперва бухал, а потом ибашил.
Пёр как самосвал, вырастал как башня.
Первый миллион заработал в тридцать,
стал Наполеон – просто удавиться.
А твоя мечта, будто содержанка,
вроде и чиста, да грязна огранка.
Вроде и даёт, только не рожает. 
В жопу этот мёд, сев без урожая! 

Ты купил гектар в глубине Сибири,
выстроил ангар – как рожок в пломбире.
Всюду патрули, злобная охрана.
Вскоре подвезли остов от «Бурана» –
выгнивший внутри, засранный снаружи.
Эх вы, скобари, долбаные в души,
как же вы могли? Траченное семя
траченной земли в проклятое время. 

Заперся. С тобой – ад спецификаций,
схемы вразнобой, книжек – у‘баться,
чертежей вагон, ржавые детали.
Ну, Наполеон, стало быть, погнали? 
Ты погнал в карьер, ты не спал неделю,
мех и инженер сходу обалдели.
Но взялись глотать кофеин горстями,
и ты гордился, бля‘ь, этими чертями!
Ты гордился, бля‘ь, хоть орал как сволочь,
начал расчехлять сам в себе чудовищ,
что пёрли из глубин разума зерг-рашем.
Ты орал: «Не спим! Пашем, суки, пашем!».
Ты орал: «Не ныть! Космос нас заждался!
Можно водку пить, если задолбался!
Русаком беги иль стелись волчицей,
но вмажь на ход ноги и лети как птица!» 


*** 
Месяц и другой, – а там и год как смыло,
ты теперь изгой, старая кобыла.
Инженер и мех сгинули бесследно –
долгий неуспех в гонке беспросветной
лупит по мозгам круче самогона.
Ты теперь один. Ну, ещё икона.
Ну, ещё мечта, сосны, дух смолистый,
синяя звезда, снег и просверк льдистый. 

Просверк? Что за хрень? Что за наважденье?
С шапкой набекрень, в чёртов день рожденья
ты к нему ползёшь, накидавшись в стельку.
Вроде узнаёшь драную шинельку.
Вроде – человек? Разбери-ка спьяну!
Может, дровосек шёл клеймить деляну?
«Эй! – кричишь, – баклан! Здесь моё владенье!». 
Тает как туман странное виденье. 

Утром, трезв и бодр, к северо-востоку
ты, как хренов бобр, вперекор потоку
прёшь через снега. След ночной змеится,
за спиной «Сайга». Пусть баклан боится! 
Вот конец пути. В оху‘нной яме
видишь конфетти толстыми слоями:
перелив фасет, сколы канифоли...
но центральный цвет – ледяной до боли.
Режет как стекло, слепит точно сварка –
спину запекло, аж вспотел под паркой.
В брюхе холодок, в яйцах – звон хрустальный.
Северо-восток! Здесь п‘здец тотальный. 

Ты «Сайгу» с плеча, ты готов к сраженью.
В яме, клекоча, – тихое движенье,
мелкая волна, краски побледнели...
Глядь – стоит Она в драненькой шинели.
Белая как труп, тонкая как спица.
Гордый росчерк губ – типа, не боится. 
«Взяли, наконец, царские шакалы!
Ну, стреляй, подлец!» – и ничком упала. 

Жар и долгий бред, ворох междометий,
в них – как санный след: «Восемьдесят третий...
бомбы и поджог... я – народоволка!..
каторга... рывок в старой шкуре волка,
сухари, цинга... Люба, только прямо!..
чудная пурга... конфетти и яма...» 
На девятый день жар уходит с потом.
Ты торчишь как пень с булкой и компотом,
ждёшь и трусишь, блин, как тупой дрочила.
Жесть, адреналин! Ох, глаза открыла. 


*** 
Вы теперь вдвоём возитесь с «Бураном».
Люба для тебя – как котёл с ураном,
Люба для тебя – как «Восток» для Юры.
Чертит на полу странные фигуры,
но фигуры вмиг делаются явью.
За вот эту вот за повадку навью
ты готов на всё. Ты сдурел от страсти.
А «Буран» растёт. Такелаж и снасти,
сопла и шасси, крылья и турбины,
шланги, провода, точные машины,
пневмо-, гидро-, сверхпрочные сосуды
Люба создаёт, словно ниоткуда. 

Ты опять не спишь, день и ночь на сборке,
клеишь термослой, красишь переборки.
Кофеин в тебе – ядерным расплавом,
кажешься себе роботом трехглавым,
кажешься себе, сука, репликантом.
Гр‘баным в конец слесарем-гигантом,
руки – как ключи, ноги – телескопы,
и пердячий пар сварочный из жопы... 

Ты бы долетел, видимо, до точки:
в черепе вовсю били молоточки,
сердце шло вразнос, пульс за двести с гаком...
но спасла Любовь – взглядом, жестом, знаком. 
Ты спустился вниз – дёрганый и резкий,
попинал ногой у шасси подвеску,
возле гидросхем малость покрутился,
вышел за порог – и ничком свалился. 

Ты, как богатырь, спал три дня, три ночи.
Даже чуть опух, но «Буран» закончен.
Люба без помех завершила дело,
и на радостях как бы захмелела.
Как бы понесло девушку теченье –
мотыльки внутри, и из глаз свеченье,
налились соски, запылали уши... 
Тут, пожалте, ты – хоть бы и опухший. 

Первый запуск вы к чёрту отложили.
Грохотал ангар, ангелы кружили,
дул в трубу Господь, рушились державы,
звуки горних сфер до восьмой октавы
плыли в вышине яро и невинно. 
...Лишь на пятый день завели турбину. 

Рёв, тайга дрожит, лёд ломают реки, 
вы ушли с Земли, может быть, навеки.
Вас уносит прочь, звёздные бродяги,
космолёт «Буран» на любовной тяге.

Декабрь 2017г.