Ницше и я

      Об облегчении жизни.

Главным средством для облегчения жизни является идеализация всех ее событий; но нужно, на примере живописи, отчетливо уяснить себе, что значит идеализировать. Художник требует, чтобы зритель не смотрел слишком точно, слишком строго, он принуждает его отойти на известное расстояние, чтобы наблюдать оттуда; он вынужден предполагать совершенно определенное отдаление наблюдателя от картины; более того, он должен даже предполагать столь же определенную меру остроты зрения у своего наблюдателя; в таких вопросах он отнюдь не должен колебаться. Итак, каждый, кто хочет идеализировать свою жизнь, должен не смотреть на нее слишком пристально и отгонять свой взор на известное отдаление.

(Фридрих Ницше "Человеческое, слишком человеческое")


      Это всего лишь одна часть из того, что даётся нам столь трудно - дистанция, предполагающая, что мы разорвём, сможем разорвать, рискнём разорвать сковывающие нас узы каких-то сращенных с нами отношений, которые нами не узнаются, хотя и пропитывают нас. "Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстояньи" - Есенин о том же. Приподняться над чем-то, чтобы увидеть это что-то и чтобы появилась возможность к нему отнестись, а не быть рабом его "текучки".
      Жизнь течёт, постоянно, и нас ухватывает и несёт в различных челнах - кого за что ухватила. Но можно упереться рогом и не идти... нет, невозможно. Сопротивляющихся судьба ведёт насильно - говорили древние греки. Стать против потока не выход - тебя снесёт катастрофическим давлением всего против тебя. Представьте себе, что вас несёт мощным потоком воды, а вы вдруг уцепились за какую-то корягу и пытаетесь застыть - вся мощь воды тотчас же обрушится на вас и конечно вырвет вас вместе с корягой. Ленивых судьба также подгоняет - ведь они слишком медленно и вяло текут, она шлёпает их или бичует, смотря по соотношению.
      Но облегчение потока получается не из сопротивления ему внутри, а тогда, когда мы выскакиваем из него - приподнимаемся над ним. Это есть суть идеального. И только идеальное разворачивает человека в обратном отношении к потоку жизни. Приподнялся, увидел и почувствовал что можно сделать. Что-то понял. Поэтому - облегчение жизни, её гнёта.
      Не смотреть слишком пристально здесь также означает не впадать - в мелочи жизни, суету, страхи, - нам нужно как бы скользить над многими омутами, ямами, водоворотами. Погибнуть ведь можно везде и причём задаром, и близких людей погубить.
      Взгляд художника интуитивно ищет в жизни опорное, главное и нас за собой ведёт по нашей возможности - "через тернии к звёздам" или как поводырь ведёт слепого мимо оврагов и ям. Мы пристраиваемся к мускульной силе художника, не имея собственной и смотрим его глазами, наслаждаемся его чувствами поскольку он уже может, а наши способности всегда впереди нас и лишь как возможности, и мы можем так и не догнать их по всей жизни.
Вот почему всё искусство как таковое - великое облегчение существования как данности. Имея доступ к искусству мы можем танцевать(ещё одна тема, не дающая покоя Ницше), быть звёздными. Ницше здесь только раскрывает через что происходит это облегчение - через полагание Дистанции. Через масштабный, принципиальный Отрыв.
      Но вторая, обратная сторона этой величественной темы человечества - возвращение, и эта обратная сторона как обратная сторона Луны захватывает Ницше несравненно больше, чем все исторические человеческие отрывы - "вечное возвращение" - под таким именем Ницше вообще вписал себя в мыслительную историю. Потому что даже "воля к власти" была для него не более чем одной из манифестаций его феномена как мыслителя, а "вечное возвращение" - было маниакальной идеей, полностью поглотившей его.
      Как вернуть на родную планету Земля всё оторванное, всё с таким трудом некогда установившее для себя дистанцию? Как идеальное превратить не просто в Идеал, а в земную реальность? То есть как по существу переориентировать наш исторический и личный взгляд на облегчение жизни во взгляд на её претворение. Ведь недаром идеальное всегда имеет свою теневую сторону и прозвано "бегством от жизни".
      Искусство приносит утешение - делает предсмертные выводы Ван Гог. Но мы помним, что некогда в своей юности, полный сил и надежд Ван Гог не столько хотел рисовать, сколько, скорее, изменять вокруг себя не устраивающую его действительность. Он был пастырем, который был вынужден бросать свои проповеди и элементарно помогать бедам простых нищих шахтёров и их семей, за что и был изгнан со своего "пастырского места" - то есть за подлинное, реальное милосердие, жаждущее изменить этот мир, положить конец страданиям, хотя бы в отдельном локальном месте. Но поскольку мощнейший поток жизни и тут переломал этот могучий хребет, а силы любого гения - тотальны и не равны нашим, или точнее сказать они актуально бесконечны в отличие от наших вечно потенциальных бесконечностей, постольку даже гений был вынужден утешиться одним УТЕШЕНИЕМ - то бишь искусством. Однако сила реальной жизни в Ван Гоге всё равно толкнула его в конечном счёте на самоубийство. Его выстрел в себя был только наглядным фактом того, что свершилось с ним намного ранее - ещё в юности Ван Гог самоубился о мрачную стену наших бесчеловечных реальностей.
      Поэтому, если для кого-то хотя бы утешение и облегчение жизни - уже мечта, то для кого-то, оно же - самоубийство, ибо человек хочет в конечном счёте не быть утешенным, а возвратиться в лоно исконной своей реальной жизни человеком и победителем. Человек хочет пребывать в своей жизни как в своём добром доме, как в месте истинности своего обитания. И никакое утешение не сможет заглушить его окончательную тоску по родному дому.
     "Вечное возвращение" - мания не одного Ницше.