2017. Ник

***

В далёком сумрачном лесу
Живёт один седой отшельник,
На нём старинный модный тельник,
И он не слушает попсу.

Когда в семнадцатом году
Мы подведём всему итоги
И снова станем босоноги,
Тогда и я в тот лес войду,

Чтобы увидеть можжевельник,
И клён, и карликовый вяз,
И неба с человеком связь,
И чем питается отшельник.

Войду и выйду, как всегда
Торжественен, великолепен,
Как Леонардо, будто Репин,
Как ходит вечная вода.

Когда настанут холода
И дикий март в конце июля —
Не мёрзните, мой юный Юлий,
И вы, продрогшие стада.

Симфония ещё летит
На крыльях ветра, но уж тесен
Ей сумрак в сумеречном лесе
Среди обломков пирамид.

 
***

Как будто первый день сегодня наступил,
Как будто б ради нас набравшись прежних сил.
Не верю, не хочу, мне так несладок снег!
Слова любви теперь заключены в хештег.

Уж лучше выйти вон, как белка из колёс,
Как праведный Гомер из непрозрачных проз.
Не ты, не я, не мы сегодня восстаём
Из облачных завес в сиянье золотом.

Вершиннейших вершин скупая благодать
Сегодня дарит то, что невозможно взять, —
Теперь тебе желать напрасно лучших снов,
Ведь для тебя уже её не свят покров.

Чужой народ придёт на смену моему,
Кому теперь кричать: "Ау-ау-ау"?
Зачем с тобой мы здесь взошли на этот пик,
Мой Лучший Навсегда и Филигранный Ник?

Жемчужных жемчугов ещё течёт вода,
Но никому уже её не нужно льда;
И только мы с тобой стоим среди всего,
Того, что исчерна беловиком бело.

 
***

Архангел дружественных сил —
Не ты, не я, не Джебраил —
Луч Солнца Вечнозолотого
Приносит новую обнову.
Вершиннейших вершин жемчужны жемчуга,
Но только правда откровенна донага.

Он так сказал, мой Шакалака-Ник:
"Пусть будет клюквы вкус у ежевик!"
Хоть ты его не любишь так, как я,
Но и к тебе плывёт его ладья.
Народы мира любят и овёс,
И хлеб, и зрелища, какой с них спрос?

Как жаль, что не Адам исправил всё, что мог,
И слава Богу, всё исправил Бог.
И всё исправлено: Москва, и Вавилон,
И даже Индии шафранный склон.
Свободы жаждет человек,
А взять не может,

Теночтитлан воздвиг ацтек,
Велик и уничтожен.
И ни Сократ с семипудовым лбом,
Ни Орион без пояса, ни в нём,
А мы с тобой, мой друг, тропинкой вёсен
Пойдём вдвоём и никого не спросим.

Как исполин, пригнутый тягой мира,
Встаёт и смотрит долго на дорогу,
Как василевс, замотанный в порфиру,
Роняет на берег удушливую тогу, —
Так я теперь устал бродить меж вами,
Мои любимые... Холмами и долами

Я выйду в тишине на Место Силы
И захочу, чтоб всё, как раньше было.
И вздрогнет мир, печалью упоённый,
И упадут передо мной законы.
И вот тогда, от края и до края,
Взойдёт над тишиной Заря Святая.

 
***

Что Гамлет мне, что осьмерица
Драконов, свергнутых во тьму?
Затеяв светокутерьму,
Некомильфо так суетиться.

Я так люблю, как ты теперь
Умеешь отражаться в реку,
Как солнце любит человека,
Как любит человека зверь.

Как ты теперь, моя любовь,
В своём коттедже из металла,
Где кошка на руках мурчала,
Где ценят красоту шипов?

Идём с тобой в дождях, февраль,
Туда, где нет ничтожных мыслей
(Они развоплотились в числа),
Туда, где умерла печаль.

Последний в сумерках поэт
Ещё прочтёт немного строчек,
Ах, пусть. — И где-то там, восточней,
Наверняка взойдёт рассвет.

 
***

Хотя в тебе проснулся дух тюлений,
Не смей упасть передо мной в колени!

Я всех вас накажу, враги свободы,
На ваши головы обрушу своды.
Из темноты мы выйдем в хороводы,
Чтоб Млечный Путь пролился на народы.

Я всех прощаю вас, я всех вас вижу,
Предпочитая Сычуань Парижу.
Хотя мой Ник сегодня был подстрижен,
Но даже он не будет обездвижен.

Взойди, не бойся нас, Звезда Нагая,
Ведь так бесстрашно подниматься с края,
Не думая о смерти и не зная
Пароля от небесного вай-фая.

Когда предметы окунутся в сроки,
Когда чиновники проснутся на востоке,
Тогда — так говорит уоки-токи —
Антихрист будет необузданно жестоким.

В тот Дивный Век не будет покрывала,
Которое нас прежде покрывало,
Но что останется от чёрного подвала? —
Сияние и вечные начала.

Немыслимо лишь то, что невозможно,
А упростимо только то, что сложно.
Сейчас случился март, а значит должно
Влагать ножи любви в любимых ножны,

И даже современное искусство
Мои к тебе не обесточит чувства.

 
***

Что-то зависло в этой вселенной,
Что-то не так, хоть ударь об колено,
Что-то какое-то вскоре приснится,
Что ли орёл, что ли райская птица.

Ты пролетаешь, и я пролетаю,
Я тебя знаю, тебя я желаю,
Ты — моя участь, моя половина,
Ты — клапан сердца, жизни турбина.

Ник Филигранный, Ник Невозможный,
Встань и иди, это будет несложно.
Как я люблю, любят два человека,
Впрочем, и те состоят из молекул.

Вот мой сонет, продиктованный страстью,
Дальше пусть будет одно только счастье.

 
***

Изящество твоей руки
Так хочется уравновесить,
С тобой бы только куролесить,
Как поздним вечером сверчки.

Я не имею прав с тобой,
Ни конституции, ни правил,
Как император плебсу равен,
Так равен каждому любой.

Сегодня дерзостный апрель
Ворвался в неподвижность марта,
Как бы в монохромию Спарты
Афин цветная акварель.

Я встану рано, до звезды,
В блуднейшем двадцать первом веке,
Где встали австралопитеки,
Где много всякой ерунды.

Но только ты, кого я жду,
Быть может, знаешь, как я сердцем
Люблю, как Австрию венгерцы,
Как любит плаватель ладью.

Когда сомкнутся в небесах
Архистратиги строем ладным,
Я брошу в пламя весь свой ладан,
Не понимая слова "страх".

Вселенная потерпит крах,
Ибо дано ей завершиться,
Но если ты — Тиберий Гракх,
Ты не умрёшь среди провинций.

О Неоконцептуализм!
О Эсхатон! О Край Безвестный! —
Я повторяюсь, так как тесно
В забвенье, пригвоздившем Жизнь.

 
***

Высоких технологий трубный глас
Сейчас зовёт кого-то, но не нас.
На кончиках ресниц лови мотив,
Всех в этой беготне опередив.

Я так люблю, как любишь ты, быть может,
И нас двоих весь мир не превозможет.
К тебе теперь плывёт моя ладья —
Никто тебя не любит так, как я.

И триста лет — не возраст, я согласен,
Мой голос нынче зычен, велегласен.
Хотя в апреле я слегка невзрачен,
Но человек для лучшего назначен.

Это другие "творчеством" займутся,
И только сумасшедшие — искусством.
Твой торс, и ягодицы, и запястья
Предвозвещают неземное счастье.

Иди ко мне, мой Филигранный Ник,
Присядем здесь и сотворим пикник, —
Да, только ты мне много больше нужен,
Чем теплокровным — хладнокровный ужин.

Катрен последний должен совершиться.
Постскриптум прописью в конце страницы:
Я сердце, милый, отдаю тебе,
Как март луну апрелю по весне.

 
***

На то и вечер, свечи зажигать.
Отправимся немедленно в кровать.
Пусть вся любовь обрушится сейчас
На всех, кто любит, и не любит нас.

Россия милая, ужели это ты
Восстать задумала из вечной мерзлоты?
Ах, если б так, тогда и я бы ожил
Заради современной молодёжи.

О Эсхатон, не трогай за предплечье,
Ведь я не до конца очеловечен.
Хотя вождь наций и не всё познал,
Но он — что надо: так пророк сказал.

Среди пустыни пальма есть одна,
Плодов невиданных она полна,
Не приближайся к ней, мордашки не умыв,
Не забывай о Фаэтоне миф.

Друзья, признайте, проза отцвела,
Поэзия взяла и умерла,
И только Релевантное Искусство
Ещё живёт, в апреле раня чувства.

Я так хочу: пусть расцветёт апрель,
Как если бы Моне взял акварель,
Как если бы теперь сто тысяч лет
Прошло назад, и больше горя нет.

И по секрету: Ник Наукосложный
Не делает того, что невозможно.

 
***

У влюблённых светятся глаза.
Пусть случится майская гроза,
Пусть всего на свете не сказать! —
У влюблённых светятся глаза.

Этот мир — мир денег и забот,
Суеты и всяческих работ,
Кто замолкнул, тот не запоёт, —
Этот мир — мир денег и забот.

Можно даже целый век прождать,
Прогулять, истратить, потерять,
Можно даже человеком стать, —
Можно даже целый век прождать.

Ляжем пляжем в волны Мартиник,
Чтобы не нашёл нас духовник,
Только береги мне сердце, Ник, —
Ляжем пляжем в волны Мартиник.

Обещаться я не буду вам,
Что воздвигну из бетона храм,
Что воздастся грешным по грехам, —
Обещаться я не буду вам.

Достучаться в душу тяжело,
Хоть святой ты, это всё равно,
Там не видно, там темным-темно,
Достучаться в душу тяжело.

И себе на память запиши:
Нет на свете краше, чем души
Человеческой дыханье. Задержи
И себе на память запиши.

Будет день, и будем мы с тобой.
Ну, чего ты, нос повесил свой,
Труженик, мне близкий и родной? —
Будет день, и будем мы с тобой.

 
***

Я знаю, ты не убоишься
Моей предивной красоты, —
Ах, если бы вмешался ты
Во всё, что вскоре предстоится.

Ты улыбаешься ещё? —
И этого не будет вскоре,
Как если бы Луны осколок
Врезался в Землю ради show.

На берегу того пруда
Сейчас решается окружность,
А также человека нужность,
И Пифагор ведёт стада.

 
***

Трудно представить себе, чтобы я тебя отпустил,
Даже русской поэзии ради, как Бродский учил,
Это, как если бы Моцарт совсем не узнал клавесин,
Но только хуже, это Вивальди без мандолин.

Я даже не различаю, кто ты, и кто я,
И будто вовсе не к нам приплывёт Междуречья Ладья.
Знаешь же, долго наш мир до сих пор прозябал, —
Хватит, ведь для человека и мир слишком мал.

Нам для любви здесь назначен один только век,
Есть только ты, есть только я, мы — человек.
Древние судьи не судят совсем,
Они прекрасны, на них — нержавеющий шлем.

Мировоззрение не преподают в институте;
В школах нет, и на улицах нет нестареющей сути,
И на Олимпе устали сидеть в ожидании чуда,
Приподнимись хоть бы ты из-под спуда.

Каждый из нас по природе — творец,
Я, ты, и он, каждый, будь молодец! —
Мне так один заповедал мудрец,
Хоть в мудрецах нет жирафьих сердец.

Здравствуй, привет, доброздравствуй и добрый привет,
Только зажги хоть бы крохотный свет!
И естество, и искусство я воспринимаю,
Из естества я искусство на свет вынимаю.

Бойся меня, как огня, если ты — дурачишка,
Будь со мной рядом, коль любишь, любимый мальчишка.
Бродский в Венеции на берег выброшен тихо,
Будем надеяться, что зацветёт облепиха.

 
***

Слёзы. Бесконечный поток слёз
        от утра до заката зачем вокруг нас?
Небо, бесконечно хмурое небо,
        Вачовски врубили Navras.

Ты же! — ты же не будешь великим,
        что мне с того,
Величие и невеличие,
        мне — всё равно.

Добрый. Добрый, как дети
        бывают добры,
Как неосквернённость,
        как Ирана ковры.

Даже Махмальбаф
        не видел Ирана ковров
Всей красоты,
        всех заплаканных снов,

Я же всё вижу,
        хожу, где хочу!
Не призываю,
        я — поэт, я молчу.

Встань и расстанься
        с обязанностью немоты,
Вырвись из круга,
        но можешь ли ты? —

Нет, ты не можешь,
        но сможет всё Он,
Кто надо всеми
        всегда вознесён.

Станет и небо яснее,
        и терпче эфир,
Доброе утро, июнь!
        Доброе утро, весь мир!

 
***

Когда мой эрос знает то, что хочет,
И не ведёт незримую войну,
Я просыпаюсь, тёмен и всклокочен,
Врубая утра радиоволну;

Как Ганги всплеск, меня омоет утро
Своим обычным добрым торжеством,
И не касаясь Вед и Камасутры,
Я выйду в поле, мудр и просветлён.

А после день, а после мы с тобою
Идём проспектом, на подъём легки,
Гуляем! Дышим! — будто к водопою
Пить прибежали из лесу зверьки.

Ты скажешь: "Я люблю" — а я отвечу:
"И я тебя, и я всегда с тобой",
Наш путь до неприличия беспечен,
Давай уже, идём скорей домой!

Вот ландыш цвёл, вот вскоре ежевика
Вся отцвела и ягоды полна.
Никто не видит, как вдвоём с Ник Ником
Мы засиделись снова дотемна.

 
***

Воздух тает сам в себе,
Человек идёт по встречке,
Много мыслей в человечке
О себе, и о судьбе,

Счастья хочет пешеход
И о счастии мечтает,
Снег в его ладонях тает,
К сердцу он его прижмёт...

 
***

Сегодня я тебя предвидел.
Ты — сон мой, приходящий въяве,
В венце из лавра, в винограде,
Чему-то рад и необыден,

Розовощёкий и живой,
Как амстердамец конькобежный;
С тобой мне будет безмятежно,
С тобой я обрету покой.

Ты говорил мне так, что мало
Таких, как я, как мы с тобой,
Умеющих владеть собой,
И солнце от реки сверкало.

И я подумал так, что мы —
Не безнадёжные невежды,
Мы знаем Край и знаем Между.
Меня обнял легонько ты,

Мы не дрались. Я не был зол,
Ты не был зол, хоть облепиха
Колючилась. Июньски тихо
Сосна подула духом смол.

Мы встали, шли, и я любил,
И ты любил, и по дороге,
Пообтрепав о камни ноги,
Мы целовались. И весь мир

Стал слишком мал. И много зданий,
И город весь, и горожане
Застыли, как бы в ликованье,
Венецианской филигранью.

И ты сказал: "Как хорошо!" —
"Как хорошо!" — сказал я тихо.
Цветки слетали с облепихи,
Сияла на реке ладья.

 
***

Искусство умерло, а жизнь жива,
Воскресни ещё раз, Святая Русь,
Избавься от себя, святая грусть,
Целую в ямб тебя, о синева!

 
***

Я полюбил теперь чертополох,
И новый август, и короткий слог.
Мне сорок лет, я полюбил любить,
О Боже, мне продли раскаяния нить.

 
***

Не прикасаться индуистских дург,
Но омываться Гангой иногда...
Ведь это же сестра моя — вода,
И невозможно не войти, мой друг.

"Я ничего не знаю, отвяжитесь!" —
Сказал Сократ в жару и был таков.
Не задевая праведных основ,
Я намекну, как будет: оторвитесь,

Слова поэта над сухой землёй
Взлетят, касаясь душ и междометий;
Мне триста лет, я совершеннолетний,
Я говорить умею. — Бородой

Украшен, с посохом, с усами
Я выйду на реку и встану между вами.

 
***

Тёмное во мне растворяется в Свете Твоём.
Мы вдвоём,
Персик-Ник,
Среди ежевик.

Дракониды и персеиды —
Почти ничто,
Только индивидуум
Будет золотом.

Пусть рыба плещется,
Пусть ястреб парит,
И, разумеется,
Разум царит.

В танце немыслимом, в качке эпох
Нам открывается Бодрствующий Бог.

 
***

Фу Си тогда устал среди дорог,
На берегу присев, костёр разжёг,
Фу Си явилась Лошадь из Воды,
Сказала: "Вот тебе, возьми бразды!"

Учитель Лао был возле реки
(В реке ловили рыбу рыбаки),
Учитель Лао произнёс, что путь
Немногие пройдут, проникнув в суть.

Конфуций государство возлюбил,
Учить чиновников ему не стало сил,
Конфуций отвернулся от всего,
И Небо Чёрное стало белым-бело.

Ну, а теперь, мой добрый человек,
Поэзия и двадцать первый век.

 
***

Здравствуй, Ник! —
Сидишь на троне среди ежевик?
Слышишь, как добрый народ
Слышит и видит, как ежевика растёт?

Жаль, им не нужно почти ничего, —
Ни тебя, ни меня, им почти всё равно.
Приоткрывается добрая правда,
Как кожура спелых яблок.

Я так хочу, чтобы сентябрь расцвёл,
Чтобы летало две тысячи пчёл,
Чтобы космея цвела,
Чтобы не было зла.

Что-то прекрасное вскоре случится,
Будет орёл, будет райская птица.

 
***

Я принесу сокровище тебе,
Его исчислить будет невозможно.
Ни звание не нужно, и ни должность
Тому, кто и без них живёт в борьбе.

Моих стихов таинственная сень
Над головой твоей совьётся плотно,
Чтобы ни дождь, ни римская когорта
Твой сон не посещали, ни твой день,

Чтобы всегда тебе удачи утро
Всходило тихо у тебя в саду,
Чтобы ты знал, что весь я не умру
И не отрежу напоследок кудри.

Да ладно, Ник! — не бойся никогда,
Нам светит ежевичная звезда.

 
***

Внесите канфар! — Александр здесь,
И виночерпию придётся потрудиться
(Рисунок канфара: лиса ловила птицу,
Ах! — ну, чего на свете несть).

О небо, покажи мне царский путь,
Которым ходят все, кто любят счастье,
Которым солнце светит средь ненастья,
Которых невозможно повернуть.

Эригерон цветёт из октября
В ноябрь, пугливость черепахи
Напоминает ужас Андромахи.
Слова писаний мудрых умудрят:
 
Я сдерживаю вечность на засов,
Чтобы она прорваться не сумела,
Чтобы собака лая децибелом
Не раздражала сон ушастых сов.

Пусть маятник отклонится сейчас
Так далеко, как улетает птица,
Как только может убегать возница,
Квадригой управляющий в Парнас.

Непосвящённые покинут пусть
До сей поры воинственную Спарту,
Афинский школьник пусть оставит парту,
Ведь ежевика так не любит грусть.

И только ты, мой добрый человек,
Окружность мира окружая взглядом,
Увитую плющом и виноградом,
Будь ангельски препрост среди Сенек.
 

***

Цветок октябрьский цветёт,
Никем не жданный и не званый,
Небес полотна в землю втканы,
Как кракелюр, как недочёт,
А он цветёт, и неба мало,
И совершенно добрый малый,
Лицо скрывающий забралом,
Какой-то новой жизни ждёт,
Идя вперёд.

 
***

Приветствую тебя, мой добрый друг!
Не правда ли, хорошая погода?
Что дальше? — ужас смерти, и невзгоды,
И эсхатологический испуг?

Не надо, друг! — мы будем навсегда
Хоть здесь, хоть где-то любоваться светом,
Ведь вместе мы, вот чай, а вот конфета,
А значит, не назначена беда.

Аорта сердца моего струится
К тебе, мой Ник, и никакая птица,
И никакая кошка никогда
Не выкрадет тебя, моя судьба.

Сонет английский должен получиться
Как результат всего, как Бунин в Ницце.

 
***

Тише, Сергий, тише, ты услышан!
Ты веди себя, как ангельские мыши,
Зеркало поставь, и слышь, и виждь:
Даже современное искусство
Чувствует Сергея к Нику чувство.

 
***

Превыспренний на свете, лучший стих
Рождается сегодня на рассвете,
Ему не нужно дружбы междометий,
Он не нуждается в потребностях ничьих.

Это о нём, возлюбленном моём,
О Нике стих, о самом филигранном,
Кому и океана ямба мало,
Кто видит сердца окоём.

Рассвет луны восстал и вновь утих,
Но не утихнет этот в мире стих,
Поскольку в небесах не гаснет правда,
Поскольку Ник заранее оправдан.

Стихов вы видели так много, пусть, —
Лишь этот стих сейчас проникнет в суть:
Мы вышли из невиданных таможен,
И нас двоих никто не уничтожит.

Мой Ник не убоится никогда —
В руке его из ежевик звезда.

 
***

ДВЕ ТЫСЯЧИ СЕМНАДЦАТЫЙ СОНЕТ

Когда немного лет тому назад
Из Китеж-града ехал в Петроград
Владимир Ленин в утреннем рассвете,
Заснув в англоязыческой газете, —

Я вышел в поле. Утренний туман
Стекал с травы, и пели ясно птахи,
Орлы небес и моря черепахи
Несли ко мне сокровища из стран.

И понял я, что серебра на свете мало,
Но золота нам больше недостало.
И Век Серебряный упал ко мне под ноги,
А Золотой — стучится на пороге.

Ну, а теперь, мой добрый человек,
Поэзия и двадцать первый век.
 

***

Туманный остров Альбион,
Приют восьми цивилизаций,
И три сестры, как тень трёх граций,
И Лондон мой, и Эсхатон

Прильнули к новому экрану,
И новый тоталитаризм
Их принял, как Моне кубизм
Не примет поздно или рано.

Технологическое чудо
Прельстило двадцать первый век,
И пал мой добрый человек
Из никуда и в неоткуда;

Рабы истории теперь,
Окучивайте ваши грядки,
Мой ordnung пал, и нет порядка,
И на замок закрыта дверь.

Я встану рано, до весны,
В развратном двадцать первом веке,
Дорогой из варягов в греки
Мне больше не приснятся сны.

Над тишиной туман парит,
Офелия и восемь царствий
Ещё плывут — им нет препятствий
Среди обломков пирамид.
 

***

Когда любви коснуться невозможно,
Она сама касается тебя
В самом начале ноября
И разрушает то, что ложно.

Поэма "Ник" над этим жутким миром
Летит, она весь мир забыла;
Но только Ник мой не забыт, и силу
Бери, мой Ник, её фотографируй.

Прочь римляне, прочь греки, прочь поэмы! —
Одна реальность в середине ноября
Даёт свободу, сахар нам творя,
Реальность слаще всякой схемы.

Любви так мало! Краска снегиря
Краснеет к окончанью ноября.
 

***

Зима. Нет снега, только тишина,
Снегирь в кустах, и зимнее искусство...
Мадонна и Младенец всё молчат
С картины и с небес. — Паскудство

В блестящем городе царит
Среди стеклянных пирамид,
«Мадонна и Младенец» и снегирь
Благовествуют ввысь и вширь.

Любви так мало! Леонардо пал
На грудь любви, чтобы Дали восстал.
Пусть будет тихо так, чтоб рёв толпы
Не заглушал дыханья красоты,

Пускай над этой пропастью Заря
Взойдёт хоть к окончанью декабря.
 

***

Вот дерево растёт, река течёт,
И мало кто рассмотрит недочёт
И нечет, и над полем кречет
Так любит, когда рожь цветёт.

Поэт поёт, и сладострасть растений
Восходит в поле. Добрый урожай
Из лета экспортирован в январь,
Равнину мой осматривает гений.

Я так люблю, как любишь ты, быть может,
И нас двоих ничто не уничтожит.
Равнины тёмны, только красота
Светить умеет, ангельски проста.

Два слова от себя: рождённый веком
Сам не умеет становиться человеком.
 

***

Если б ты знал, как я люблю тебя, —
Не так, как Рим любил Гораций
В тени прелюбодейных граций —
А так люблю, как я люблю тебя.

Моя любовь, мой Филигранный Ник,
Ты, может быть, ещё меня полюбишь,
Как Rock and Roll ещё полюбит Music,
Мой Ник, ты — мой, ты — мой союзник.

Моих стихов таинственная сень
В ночи не трогает Трёх Граций,
Мой Ник, ты — мой, ты — не Гораций,
Пусть ночь проходит, вечен только день.

Читать меня довольно-таки сложно,
Любить меня и вовсе невозможно.

 
***

Когда случилась атомов война,
Остались жить лишь двое, ты и я:
В лагуне голубой лежали мы с тобой,
Зимы луна сияла нам, как лета зной,
Никто-ничто двоих нас не тревожил,
Мы встали и пошли, как нож из ножен.
 

***

Любимый, здравствуй! — вот ещё
Одно письмо. Нас стало мало,
Быть может, с самого начала
Только  двоих нас не хватало,
Хотя никто не любит счёт,
Как я люблю твою античность,
Твою аттическую личность,
И этот уходящий год.
Возьмём на память ежевик,
И даже Ягодную Гору,
Куда вернёмся мы не скоро,
И том стихотворений «Ник».

А знаешь, Ник! — пойдём с тобой
Сквозь многоточие событий
Туда, где нет чужих открытий,
Туда, где двое мы, родной.
Как ты? Как кошенька живёт?
Нет ли войны и пущей дряни?
Я всё летаю, мысли манят
Меня в немыслимый полёт.
У нас всё будет хорошо
И даже лучше. Снег пошёл...
До встречи у седьмой версты!

Твой друг, чьё имя знаешь ты.