Село

            Дожди неожиданно пришли в декабре, когда их совсем не ждали. Слизали маленький пушистый снежок повсюду . Запузырились в лужах, булькая что-то своё. И село промокло насквозь, потемнело домами и сараями. И сразу как-то постарело на десяток лет . Но не ропщет село на непогоду. Много у него терпения скопилось. Вот и притихло оно, пережидает...

            Закисли дороги, зачавкали грязью. Дворняжки лениво, кой где, дают о себе знать коротким лаем. Греется село печками, озноб со стен снимает. Вон и у Трофимыча дымок еле видный с трубы появился. Скоро с маленькой соседкой, Полинкой-лопушком, чаёвничать начнут, разговоры важные разговаривать : у Полинки мечта с Дедом Морозом повязана ; а вдруг привезёт он ей на санях куртку красную невиданной красоты, да шапочку под цвет, с белым помпончиком ? А Трофимыч свою мечту давно в голове держит : пусть бы Полинка выросла побыстрее, пока он живой, и смогла бы за себя постоять ; чтобы мать в пьяной горячке никогда бы не била эту рыжую с конопушками Худышку.

            Марьванна, добрая грустная старушка, снова сидит у окна. Корит дождь за плохие дороги.
- Разве ж приедут её дети по такой раскислятине?

            У Матвея в хате давно темно... Уже на погосте слушает старик, как дробит дождик по криво поставленному в изголовье кресту. Ставни в его доме  заколочены, как в войну проклятущую. На воротах висит амбарный замок. И село по деду потекло горькой слезой. Хороший был человек...Жаль только, никого после него не осталось.

            Само село, где живут люди, разбудившие моё сердце, неказистое, с перекошенными крышами, со старыми завалившимися заборами. Но главное то, что оно живёт... Дышит сипло, иногда ветром кашляет, поясницу канавами горбит. Но живёт домами, где по вечерам загорается свет. Неважно, где старожилы, где пришлые... Дышат вместе и слаженно.

           Неожиданно затосковал баян в домике, аккурат в серёдке села. Усевшись у печки на махонькую скамеечку, голосит мужик про синенький скромный платочек. И вроде даже окна заблестели ярче от его душевной сердечности. Будто кто-то спехом набросал пригрошню звёзд из-за толстых туч.

           Любопытный дождик стучит и стучит по окошкам, подглядывая за чужой жизнью. Залюбовался парочкой стариков, которые сидят в уютной кухоньке, упёршись друг в друга локоточками. Один в толстых очках газету читает, губами шевелит, другая вяжет неторопливо разноцветный носочек, поглядывая на деда с добром. И летает в доме тихая радость. И никому её не зачернить и не украсть...

           Кой- где слышно, как курицы о своём кудахчут, петухов фасонистых завлекают. Замычала корова вдалеке. То ли не подоенная ещё, то ли голодная. Так-то мало по селу хозяйство держат...Дорого, да и не по возрасту многим...

           Кого-то старость уже, как глыбой, придавила, не подымешься. Живут по привычке, потому что так положено...Жить... С зарёй просыпаются, потому как сон плохой, беспокойный и недолгий. И спать ложатся, когда лунная дорожка лениво в речку упирается. Суетятся целый день, снуют, шаркая валенками, будто дел у них видимо-невидимо. А потом встанут посреди хаты, чужими глазами вдаль уставятся- и задышат всхлипами, бессильно бросив руки вдоль тела. Такая уж она, старость. Как у дерева, накапливается из года в год. Виски седеют, лицо  на яблоко печёное похоже. Подкашиваются ноги.

         И приходит пора вспоминать прошлое, будто прикасаясь к нему глазами и больным сердцем, потому что настоящее кончается, а про будущее уже не думается.

         Деревья вдоль домов стареют вместе с хозяевами. Появляются морщинки на старой коре, потом и она отваливается кусками от ствола, обнажая напоследок свою израненную временем душу. И стоят деревья, как напоминание о том, что всё хорошо вовремя; леденея голым телом под последним в их жизни декабрьским дождём...