Письмо

Жизнь идет – и подходишь к той фазе,
когда от нее спасаешься в джазе,
а впрочем, и в небе, затканном облаками,
равно как и в листе с «теми еще» стихами.

В декабре все предметы прячутся в снеге –
так иной раз чудак забывается в смехе.
В декабре так редки случаи контражура,
но привычней теперь посиделки у абажура.

Что еще? Стала в кране вода холоднее,
и труба дымохода стала чернее.
Да и сам ты от холода будто бы сжался,
в час, когда с гололедом сражался.

Говоря откровенно, многое изменилось:
что любилось, теперь отдалилось,
что хотелось объять – расхотелось объять,
как и то, что когда-то хотелось понять.

Грусть, говоришь? Она и роднит с небесами,
Она отразилось в лице, в синеве под глазами –
и что есть лицо, как не набор выражений,
телесный симптом душевных движений.

Как накопитель дум я ничего не стою;
в потемках человек отмечен густотою –
я в них стою – отсюда, между прочим,
ночное небо как скопленье многоточий.