Путешествие

Кто с котомкой за рёбрами, кто с чемоданчиком -
Всем маршрут по полвека, всем дорога сквозь дым.
Мимо МКАДа и Ада плывём, мимо дачников,
Игнорируя серпантин.
 
У нас карты в вине, а винА у нас в сердце,
Кем-то выращена, нами выжжена прочь.
В плясках дам - лейтмотив между стрессом и сексом:
"Ты хорош, но не сможешь помочь".
 
Экипаж сотрясается в едком отплясе,
Профурсетки елозят о чёрствый наждак,
А в конце победителем единогласно
Избран богоугодный простак.
 
Моя мать совершила почти невозможное:
Перешла через насыпь зеркального рва
И, хромая одною, направилась к мокше
Из вольера плюгавого льва.
 
А над Серпуховым пролетали матросы,
Всё ругались и в шнапсе топили изъян.
И один из них бился над странным вопросом:
"Я, рождаясь, уже, что ль, был пьян?"
 
Их в порту тыщу лет как не ждут и не помнят,
Их причал зарос мхом, вместо гавани - степь,
Близнецы-мальчуганы их одноутробные
Размежевались, как цепь.
 
В городах всей страны шли дожди из асбеста,
А перформеры жгли не словцом - кунштюком,
Умирая в созвездиях муз неизвестных,
Но успев сеять чувство тайком.
 
Замените пластинку.
- Джонни Кэш вам наскучил?
- Если б он! Сама речь, монолог, агитпроп.
Здесь у дискурса цель - всеповальнейший случай -
Через рот затыкать чужой рот.
 
И летучие мыши забивались под веки,
Заполняли мешки полустёршихся душ.
Не за солью - за Солью Земли шёл к соседке
Обнаглевший ужравшийся муж.
 
- Такова доля...
- Чья? Генофонда? Района?
- Человека. Друг другу - то вязь мы, то высь.
- Вы хотели сказать, от раба к фараону?
- Я хотел - и сказал, - что тщета - сама мысль.
 
Как устало к полтиннику мы подбегаем.
В дверь стучим, где молчок. И страшимся вперёд.
Так страшимся, что в дурости меж берегами
Бьёмся в них, как форель в голый лёд.
 
- Уж позвольте. Мой дядя-то...
- Самый бесчестный!
От родных жди ножа, да и вовсе родни
У нас нет. Вся галактика - общие чресла,
Колыбель - это самые дни.
 
Под нагорьем грунтовые воды мурлычут,
В них листок - капитан, а зима - его рейс.
Снег нетаявший взбух, как ярмо зуботычин,
Бурый, точно бы Третий рейх.
 
С тёрки неба лохмотийки белого сыра
Рассыпаются чинно на сервиз фонарей,
Бледно-синего вечера. Улицы стынут,
Запевая, как сонм звонарей.
 
Ни Тверская о прошлом шальном не печётся,
Ни Таганка, что вымокла, егозя,
Повернуться не хочет к эпохам перчёным,
Даром что отвернулась не вся.
 
Долго плыть ещё этой рекой незадачливой,
Да и якорь внизу. Капитан, каб не сесть!
Но надежду вытаскиваем со дна ларчика,
Что единственное у нас есть.