1 сентября 1939. Уистен Хью Оден

Вольный перевод

Я сижу один в пивной -
угол Пятьдесят второй -
я растерян и напуган
тем, что снова мир поруган,
тем, как рушатся надежды,
отчего всё так, как прежде:
вновь на пиршестве рабы
века подлого; невежды,
суетным и важным между,
льют на мельницу судьбы
воду страха; не стыдясь,
оскорбляя и бранясь,
сеют мрак вокруг себя,
на костре пылают жертвы
и разносят запах смерти
первой ночью сентября.

Обьясните  эрудиты,
не предвзято и открыто,
проследив событий цепь,
с Лютера до наших дней,
как случилось, что культура
превратилась в авантюру,
как сошедшее с бумаги
материнское имаго
довело до торжества
психопата-божества,
Линц - до срока завершенье
всех потуг в одном стремленьи -
обучить своих детей
без раздумий и затей -
отвечать всегда ударом,
да, история недаром
ничему не учит нас,
зря Иисус планету спас.

Умирающий в изгнанье,
Жизнь влача на подаянье,
Справедливый Фукидид
написал, что власть смердит:
идеала нет ни в чем;
демос к власти ль привлечен,
власть ли у аристократов;
но страшней других диктатор,
он поправ свободы все
снова мир ведёт к беде.

Небоскрёбы-гулливеры
смотрят сверху вниз надменно,
словно мы должны на веру
их владычество принять.
Мне ответьте, правомерно
в этой бойне беспримерной
в эйфории пребывать?
Если в отраженьи мира
только ложь, то им - кумирам -
оправданья не сыскать.

Кто они - все эти лица?
В примитивных сих границах
замкнут целый мир для них, -
нет затей уже ль  иных? -
здесь пьют пиво и смеются,
за беспечностью попсы,
их сердца быстрее бьются
в страхе черной полосы.
словно маленькие дети,
что привыкли спать при свете,
на пороге темной ночи,
чтоб испуг преодолеть,
станут няню звать, а впрочем
можно просто не смотреть,
Бог накажет всех, ей-ей,
грешных и дурных людей.

Как воинственна их ложь,
сколько в ней привычной страсти,
всех дорвавшихся до власти,
больше логики в ней, что ж,
чем в Нижинского посланьи,
там любовь была в изгнаньи,
здесь же чувств на медный грош,
да, не хватит в сердце места
всеобъемлющей любви,
запах чувствую инцеста,
нет, нельзя любить весь мир,
будет вам Лукуллов пир.

Из консервативной тьмы
невозможно докричаться
до провинции. Толпе
так приятно заблуждаться,
как молитву, заговор,
все твердят с недавних пор
словно утреннюю клятву:
Я жене и детям верен,
Труд и нужен, полезен.
Где им всем меня понять,
Ведь глухого не дозваться,
бесполезно поднимать
не желающих подняться.

С головы не упадёт
Ни один, надеюсь, волос
Что имею? Только голос,
он меня не подведёт,
им могу изобличать
ложь, не стану я молчать.
На весь мир провоглашу
правду, с уст падёт печать,
Вас поверить лишь прошу,
стоит только мне начать.
Истине всегда открыт,
тонкий луч моей надежды
пусть угас, но вновь забрежжит,
разожгу тогда огонь,
он взовьётся точно конь,
и растопчет отрицанье,
а отчаянье в изгнанье
Удалится, только тронь...