Нервные ритмы - памяти Высоцкого В. С

Он – мне ровесник,
на год постарше.
Пел как кудесник!
Бывало страшно,
что нервный голос
вдруг оборвётся.
Что навсегда,
что бард «сорвётся».

А он хрипел:
про  «Скалолазку»
(для юных дев),
про жизнь – не сказку;
про «Джинна»,
про «Кассандру»
про «Олега»;
про «Старшину»,
про «бабье лето».
Твердил:
- я, братцы, не люблю
официоза колею.
То в горы рвался -
проверить друга.
То «надирался» -
бокал «по кругу».
О новом времени
мечтал.
Дожить бы мог.
Не рассчитал.

От скучных шабашей
устав,
хотел слетать
на Магадан.
«Як – истребитель»
стрелой взмывает…
Но там «святых»
не принимают.
И наш герой,
как в старой пьесе,
брал курс другой –
«Москва – Одесса».

Да, был любим
блондинкой рыжей.
Но, мир велик –
«Она жила в Париже».
И поднял он
«На судне бунт».
Ва-банк пошёл -
уж, не вернуть.
К мадонне рвался
через кордоны.
 
Но оказался,
как волк, «в загоне».
Со всех сторон
кольцо сжимали,
под бубный звон.
Чины орали,
кричали «вепри-упыри»:
- «Ату его!
Гони! Гони!»

С душой израненной,
(без крови)
Он шёл к свободе
или к воле?
Не сожалея
и не каясь,
сам рвал Судьбы
тончайший «Парус».

Не долюбил.
Не доиграл.
И не допел.
Но, доказал,
что был поэтом,
не кликушей.
Ведь в 25-ть
вошёл нам в души.
И в 37-мь
пел, словно бог.
А в 42
подвёл итог.

Ушёл.
Совсем.
Терпеть не смог,
как аппаратные
«Пришельцы»,
жрут коньяки
и любят «тельца»;
их «домики
хрустальные»,
их жизнь -
анти-моральную.
Смерть
приурочил
к дням Олимпа.
Три дня
лежал
с гитарой –
нимбом.
В последний путь
несли
с кортежем.
Сумел
вспугнуть
тех -
за Манежем.

На взгорке–могиле
стоит изваяние.
И все, кто любили,
спешат с покаянием.
Не ценим мы тех,
кому всё доверяем.
И очень жалеем,
когда потеряем.
       *
Уж полных десять лет прошло.
Дыханье «гласности» пришло.
И «кони пляшут в гитарный такт».
А в жизни нашей всё не так.
Нам не забыть его. Никак.
Не просто как.  Не просто как…
                25 – 29.07.90.