ГРЕХ

Девятые сутки в пору грозовую
Колышется лес в проливном серебре. –
А в хате окраинной, в муках часуя,
Казачка страдает на смертном одре.
Упругие косы её разметались,
Глаза болевой пеленою застлались.
И шепчет она про себя, и кричит!
И масло в лампаде неровно горит.

По телу ползут её смрадные пятна,
И жар разрастается в слабой груди.
Стенанья её различимы невнятно
И слово одно на устах: "Уходи!"
То шепчет она, то хрипит, то хохочет,
То бьётся в бреду, то бежать будто хочет.
И вот, зажимая в руках рукава,
Приходит в себя молодая вдова...

Глазам её разум вернулся на время,
И губ её сочность иссохла почти.
А мыслей последних тревожное племя
Из памяти что-то ей стало нести.
И взглядом по-волчьи своим одиноким
Глядит вкруг себя с подозреньем глубоким.
Всё смотрит как будто она сквозь людей,
Склонившихся в нежной заботе над ней.

"Не трогай меня! Пусть уйдет он, скажите! –
Казачка вскричала испуганно вдруг. –
Мне больно! Уйди! Что же все вы стоите?
Как страшно мне в холоде замкнутых рук!
Прости меня. Я пред тобой виновата –
Но суд твой суров и жестока расплата!
Убей же скорей – лучше мне умереть,
Чем пытки твои бесконечно терпеть".

"О ком ты? Кому ты сейчас говорила? –
Над женщиной мать начала причитать. –
В болезни, видать, ты свой ум повредила:
Здесь, кроме своих, никого не видать.
Ой, горюшко мне! Ой, беду не исправить!
Кого же ты хату просила оставить?
Страдалица-дочка, кровинка моя...
Здесь только отец, твои братья да я".

Но Ксана в ответ головой закачала:
"Неужто его вам не видно ничуть?!
Да вот же он – рядом, как я и сказала.
Меж вас он уже – вам лишь стоит взглянуть.
Нет-нет! Не пускайте ко мне его больше.
Он – гибель моя. Я не выдержу дольше!
Зачем он так смотрит? Да сгинь же ты прочь!
Последняя, видно, мне выпала ночь.

Молчите... Его вам совсем незаметно.
А он, между тем, снова мучит меня –
Супруг мой, в кого влюблена безответно
Была я с того ещё первого дня.
Он взором меня ни одним не приветил,
Хоть тайну любви моей вмиг рассекретил.
И, страстью пылая смертельной к нему,
Направилась я к колдуну одному...

Ведун дал мне зелье – чудесное диво,
Чтоб я оморочила им жениха,
Сказав, что любая с ним будет красива,
Насколько б дурна ни была и плоха.
Отпотчивать им его только осталось, –
Чтоб сердце любимого мне лишь досталось.
Когда ж пузырёк мне колдун отдавал,
Он жуткую правду питья рассказал:

"Запомни слова, что скажу я, дивчина, –
Волшебный даю я тебе эликсир:
Лишь выпьет его твой желанный мужчина,
Заменишь ему ты собою весь мир!
И разум, и ум ты его затуманишь,
Собой увлечёшь, в свои сети заманишь...
Тобой опоённый, возлюбленный друг
На первых красавиц не взглянет вокруг.

Но только за счастье своё колдовское
Расплаты нельзя впереди миновать:
Тринадцать с ним лет проживёшь ты в покое –
А дальше судьбе будешь долг отдавать.
За то, что пошла ворожбой против Бога,
С тебя через годы и спросится много – 
Супруг омороченный твой пропадёт
И страшною гибелью в гроб он сойдёт".

Но слушать речей я его не желала
И, страстью преступною чахнув своей,
Я в гости уж жертву свою поджидала,
Чтоб зелья подлить заговорного ей.
Я так совершить ритуал торопилась,
Что дверь, отворяя ему, оступилась.
О чём-то беседу я с ним повела
И вскоре вина с колдовством поднесла.

В мгновение ока я стала любимой:
Неделю спустя наша свадьба была...
Единственно мною он был одержимый,
А я из Степана верёвки вила!
Ни разу изменой меня он не предал
И нежности, кроме моей, не изведал:
Был голоден мною безумно всегда...
Но вскоре к нам в дом постучалась беда.

Тринадцатый год нашей жизни совместной
К концу подходил. Я теряю детей.
От хвори безвременной, хвори беззвестной,
Уходит Кузьма, через месяц – Андрей.
И я, только я в эти дни понимала,
Что это расплата за счастье настала:
За грех и мятеж против Господа мой – 
За этот проклятый нектар колдовской!

Я всё поняла, да уж поздно, к несчастью –
Исправить нельзя было мне ничего.
Сама захотела от горя пропасть я,
Да муж удержал и забота его.
А я со стыда и от боли сгорала –
Душа моя в муках своих пропадала.
В глаза не могла я Степану смотреть:
Успела я в них сотни раз умереть.

А вскоре и муж мой ко мне изменился:
Стал грубым и руку впервые вознёс,
Как будто от хмеля любви отрезвился,
Как будто сам чёрт в него злобу принёс!
Бросаться он стал на меня, вечно пьяный.
О, как он кричал, озверелый и рьяный! 
Я после таких "угощений" его
Не чуяла тела порой своего.

Я столько за год от него натерпелась,
Что ненависть выросла в сердце моём:
Такого любить не моглось, не хотелось – 
Теперь было всё отвратительно в нём.
От плётки его, от руки его жгучей
Избавил меня лишь трагический случай.
Он пьяным в тот раз вороного седлал,
И, браги не вынеся, конь зафырчал. –

И встал на дыбы, захрипев от испуга;
Копыта его высоко поднялись – 
Ударом одним порешил он супруга:
Кровавые струи из глаз полились.
Таким обрелось для меня избавленье – 
Так думала я, но его привиденье
Девятую ночь всё приходит ко мне
И кажет мне путь к гробовой тишине.

Он тянет руками во мглу за собою,
Губами зовёт он, целуя меня.
Во мне всё болит. Я не знаю покоя
От ласки, исполненной льда и огня.
Устала я жить, его пытками мучась.
Итог моей жизни – печальная участь...
Девятые сутки со дня похорон
Меня навещает с укорами он.

Оставьте двоих нас. Он нынче за мною.
Сегодня моя здесь последняя ночь...
Я к вам обращаюсь лишь с просьбой одною – 
Прошу я вас мне после смерти помочь:
В могиле одной с ним меня не кладите,
Подальше меня от него схороните...
Теперь уходите. Вам видеть нельзя,
Какая меня ожидает стезя!"

Отмучилось небо к утру грозовое...
Ныряет в подсолнухи тихий рассвет.
Судачат с полночи станичников трое,
Что грешницы Ксаны средь них уже нет...
И впредь никого, ничего ей не надо.
У хаты её сникли розы от града.
И росы блестят на холодных цветах,
Как слёзы казачки на мёртвых щеках...

17-19 декабря 2017 года 23:58