МилицОнеры Финал

 
Мой соавтор этой миниатюры: Валерий Казаков в народе (Нестор Иванович).

Часть 6.  ФИНАЛ

Дед размашисто перекрестился и перекрестил меня.
- А Вы что, в Бога верите?
- Это с войны милай... На войне все верят.
И я пошёл. Смело так, как герой - панфиловец на танк. С авоськой в одной руке и коньяком и шоколадом в другой,  вместо пистолета.
- Шаги считай!
Прошелестел мне вслед старик.
Я послушно начал считать:
- Один, два, три...
- Четыре, пять... - 12...
На пятидесятом шаге я споткнулся о корень, тихонько выругался и, воровато оглянувшись, вытащил из кармана весь шоколад.
Сделав пару торопливых глотков, утер со лба выступивший пот. Простоял озираясь.
- Пятьдесят один, пятьдесят два...
Через сто шагов я включил фонарик и запел:
                Наша служба и опасна, и трудна,
            И на первый взгляд как будто не видна.
                Если кто-то, кое-где у нас порой,
                Честно жить не хочет.
           Значит с ними нам вести незримый бой,
           Так назначено судьбой для нас с тобой:
                Служба - Дни и ночи...
Дальше я слова не вспомнил и начал с первых слов про службу.
Впереди открылась поляна с дубом.
Продолжая не громко петь, я аккуратно присел, вынул банки из авоськи, аккуратно расположил их горловинами к дубу, снял крышки. Ощущение было такое, словно я уложил в траву не тривиальную стеклотару, а боевые мины. На лбу снова выступил пот.
Медленно, как учили, я принял горизонтальное положение. Опустил крышки в правый карман, свинтил крышку с бутылки и знатно приложившись к ней,  забормотал:
- Люблю коньяк! Ох и люблю коньяк я!
Зашуршал обёрткой шоколада, отломил кусок и зачавкал.
- Ох и вкусно! Ой, ну какой шоколад! Шик, блеск!
В неверном свете фонаря обозначилось какое-то шевеление. Сначала показалась головка в крохотной белой фуражке. Потом на свет показался человечек. Он чутко принюхался, замер ненадолго и засеменил к открытой банке, (я снова запел про опасную службу). Приблизившись к жерлу снова понюхал. Здесь свет был ярче и я ясно разглядел как затрепетали крохотные ноздри маленького существа.
Человечек снова замер и, наконец, отбросив все сомнения, зашёл внутрь.
Там он упал на четвереньки, рискнул и начал жадно, как оконченный алкаш, пить из коньячной лужи. Напившись человечек стал жадно есть то шоколад, то сахар, то лимон (личико человечка при этом забавно кривилось).
Тем временем из под корней начали вылезать другие человечки и вскоре их набежало преизрядное количество. Они запищали и затеяли массовую драку.
Я поставил банки вертикально, закрыл крышки, Допил оставшийся коньяк и с чувством выполненного долга, вернулся к дедушке Мичурину.

Ох и порадовал сынок! Ой и угодил ты старику! Как отблагодарить то тебя, милай?
Дед восторженно и счастливо вертел то одну банку с "МилицОнерами", то другую...
Во мне неожиданно, что-то вывернулось наизнанку, не то, в хмельной башке или душе... Не знаю... 
Я вдруг почувствовал, как это выглядит со стороны и какой мелкой, отвратительной   видится вся эта мышиная возня... Ему... Богу... Когда ОН, смотрит на нас, людей, Оттуда...
   - Спасибо, дед! Оставь пиво себе!
   - А что так?
   - Я показал на банку с перепившимися в хлам "МилицОнерами" и сказал твёрдо:
   - Я больше не пью.
   - Понимаю... Вот и прошлый мой помощник...  Завязал.
   Дедушка неожиданно задумался...
   - А давай я тебе что-нибудь подарю!
   - Давай!
   - Подари Дегтеря...
   - Нет сынок... Пулемёт я тебе не дам...
   - Тогда ничего не надо. Ты мне и так подарил этим днём много чего хорошего.
   Мы вышли из парка, вместе дошли до дедовой голубятни, а дальше я пошёл один.
   И только дома уже, проходя мимо зеркала я заметил, что так и шёл по улице в мятом, красно-погонном кителе и мятой фуражке на голове с рантом под подбородком.