Таланту Паустовского. Дремучий медведь. Сказка

Сказка (отрывок).

    Все звери и птицы знали, что живёт за рекой, в большом лесу, старый медведь
и прозвище у того медведя – Дремучий.
И был он старый и невезучий.
Его шкура и вправду была похожа на дремучий лес:
вся в жёлтых сосновых иглах, в давленой бруснике и смоле.
Откуда он только вылез?
   И хоть старый это был медведь и кое-где даже седой,
но глаза у него горели, как светляки, –
зелёные, будто у молодого, вечером – прямо огоньки!
    Звери часто видели, как медведь осторожно пробирался на реку,
высовывал из травы морду и принюхивался к телятам, что паслись на другом берегу.
Один раз он даже попробовал лапой воду и заворчал.
Вода была холодная, вот он и осерчал.
Со дна реки били ледяные ключи, – и медведь раздумал переплывать реку -
потом придётся мёдом себя лечить.
Да и не хотелось ему шкуру мочить.
    Когда приходил медведь,
птицы начинали отчаянно хлопать крыльями, деревья – шуметь,
рыбы – бить хвостами по воде, шмели – грозно гудеть,
даже лягушки подымали такой крик - хуже, чем волчий вой, -
медведь аж зажимал уши лапами и мотал головой.
   А пастушок Петя природе удивлялся и смотрел на небо вдали:
не обкладывает ли его тучами, не к дождю ли раскричались звери?
Но Солнце спокойно плыло по небу.
И только два облачка стояли в вышине,  на высоком далёком отроге,
столкнувшись друг с другом на просторной небесной дороге.
    С каждым днём медведь сердился всё сильнее. Он голодовал,
брюхо у него совсем отвисло –
одна кожа и шерсть, и та повисла.
Лето выпало жаркое, без дождей. Малина в лесу посохла. 
Муравейник разроешь – так и там одна только пыль. Всё высохло.
    Беда-а-а! – рычал медведь и выворачивал от злости молодые берёзки и сосенки.
А там был огромный сосновый бор!
   Пойду задеру телка, - рычал медведь, -
а пастушок заступится, я его придушу лапой – и весь разговор!
    От телят вкусно пахло парным молоком и были они совсем рядом –
только и дела, что переплыть каких-нибудь сто шагов –
даже трава на берегу видна взглядом!
   Неужто не переплыву? – сомневался медведь, - да нет, пожалуй, переплыву, раз взялся,
мой дед-медведь, говорят, Волгу переплывал и то не боялся.
    Думал медведь, думал, нюхал воду, скрёб в затылке и, наконец, решился -
 прыгнул в воду, ахнул и поплыл, в воде почти весь скрылся.
     Пастушок Петя в то время лежал под кустом,
а телята – глупые они ещё были – не поймут, что там вдалеке,
подняли головы, наставили уши и смотрят: что это за старый пень плывёт по реке?
      А у медведя одна морда торчит над водой.
И такая корявая эта морда, что с непривычки не то что молодой телок,
а даже человек принять её за трухлявый пень мог .
    Первой после телят заметила медведя ворона – у неё цепкий взор!
    Кар-раул! – крикнула она так отчаянно, что сразу охрипла. – Звери, вор-р-р!
    Всполошились все звери. Петя вскричал,
руки у него затряслись, от страха он вдруг замолчал
и уронил свой рожок в траву, он ничего подобного раньше не встречал:
посредине реки плыл, загребая когтистыми лапами, старый медведь,
он отплёвывался и рычал.
А телята подошли уже к самому крутояру,
вытянули шеи и на плывущую голову смотрят.
Петя молчал и не отрывал от медведя взгляд,
Потом схватил длинный свой кнут,
размахнулся, как его старики учили, чему теперь был рад.
     Кнут щёлкнул, будто взорвался ружейный патрон.
Да не достал кнут до медведя -  ударил по воде, аж пошёл в ушах звон.
Медведь скосил на Петю глаз и зарычал – громко, как мог:   
Погоди, сейчас вылезу на бережок –
все кости твои пересчитаю, мне этакое не забыть,
Ишь что выдумал – старого медведя кнутом бить!
     Подплыл медведь к берегу, выйти из воды по-тихому старается,
Хочет влезть на крутояр к телятам, облизывается.
Петя оглянулся, крикнул: «Подсобите!» – и видит:
задрожали все осины и ивы и все птицы поднялись к небу – он на них глядит:
«Неужто все испугались и никто мне теперь не поможет?
Такое быть не может!»
Подумал Петя: «Не мог я накликать  беду
и людей, как назло, никого рядом нету.»
    Но не успел он это подумать,
как ежевика вцепилась колючими своими плетями в медвежьи лапы,
чтоб его задержать,
и сколько медведь ни рвался, она его не захотела никуда пускать.
Держит, а сама медведю говорит как бы:
«Не-ет, брат, шутишь! Не уйдёшь от своей судьбы!»
    Старая ива наклонила самую могучую ветку
и начала изо всех сил хлестать ею медведя по худым бокам.
    Это что ж такое? – зарычал медведь. – Бунт?
Я с тебя все листья сдеру, негодница, лично сам!
    А ива всё хлещет и хлещет его по бокам.
   В это время дятел слетел с дерева, сел на медвежью голову, как на щит,
потоптался, примерился –  и как долбанёт медведя по темени!
У медведя  в черепе что-то как затрещит -
позеленело у медведя в глазах и жар прошёл от носа до самого кончика хвоста.
Взвыл медведь, испугался насмерть,
воет и слышит один собственный хрип: всё это не спроста!
   А это что такое? – Никак медведь не догадается,
что и шмели залезли ему в ноздри,
в каждую - по три шмеля, и сидят там, щекочут, хоть ори.
Чихнул медведь, шмели вылетели, но тут же налетели пчёлы,
начали помогать шмелям всерьёз
и стали язвить медведя в нос.
   А всякие птицы тучей вьются кругом
и выщипывают у него шкуру волосок за волоском - 
начал медведь кататься по земле, отбиваться лапами,
грязный весь стал, как шелудивый пёс,
закричал истошным голосом что-то похожее на «ку-ка-ре-ку»
и полез, пока жив,  обратно в реку.
   Ползёт, пятится задом, а у берега уже ходит огромный сом,
встретить медведя собирается -
поглядывает на медведя, дожидается.
Как только медвежий хвост окунулся в воду – самый раз наживку брать -
сом её - хвать,
медвежий хвост у сома в пасти – тут как тут -
зацепил его зубами, напружился и потащил медведя в омут.
      Братцы! – заорал медведь, пуская пузыри. – Смилуйтесь! Отпустите!
Слово даю… до смерти сюда не приду! И пастуха не обижу! Спасите!
     Вот бочку воды хлебнёшь, тогда и не придёшь! – прохрипел сом, не разжимая зубов. –
Уж я ли тебе поверю, Потапыч, старый обманщик! Ты хитрить здоров!
    Только хотел медведь пообещать сому кувшин липового мёда,
только за обещания взялся,
как самый драчливый ёрш на Высокой реке, по имени Шипояд, разогнался,
налетел на медведя и засадил ему в бок свой большой и острый шип.
Рванулся от боли медведь, хвост оторвался
и у сома в зубах остался.
А медведь нырнул, выплыл, как бревно, брошенное в реку, 
и пошёл махать саженками к своему берегу.
     «Фу, думает, дёшево я отделался! Только хвост вот потерял без толку.
Хотя хвост старый, облезлый, мне от него всё одно никакого толку».
     Доплыл до половины реки, радуется,
а бобры только и ждут, как он потом их работе обрадуется.
Как только началась заваруха с медведем, они кинулись к высокой ольхе
и тут же начали её грызть –  невдалеке.
И так за минуту подгрызли, что держалась эта ольха на одном тонком шпеньке.
    Подгрызли ольху, стали на задние лапы и ждут.
Медведь плывёт, а бобры смотрят – рассчитывают,
когда он подплывёт под самый под удар этой высоченной ольхи –
время высчитывают.
У бобров расчёт всегда верный, потому что они - единственные звери,
которые делают сложнейшие сооружения от души,
умеют строить разные хитрые вещи - плотины, подводные ходы и шалаши.
    Как только подплыл медведь к назначенному месту, старый бобёр крикнул:
    Давай!
    А ну, нажимай!
     Бобры дружно нажали на ольху, шпенёк треснул
и ольха загрохотала, обрушилась в реку.
Пошла пена, буруны, захлестали волны и водовороты –
бобрам в радость на берегу!
И так ловко рассчитали бобры, что ольха самой серединой ствола
угодила медведю в спину,
а ветками прижала его к иловатому дну.
    «Ну, теперь крышка!» – подумал медведь.
И под водой зарычал то ли «ку-да-в-ре-ку», то ли «ку-ка-ре-ку».
Он рванулся под водой изо всех сил, ободрал бока, замутил всю реку,
но всё-таки как-то вывернулся и выплыл. Но не дали ему отдохнуть на берегу!
    Вылез он на свой берег и – где там отряхиваться, некогда(!) –
пустился бежать по песку к своему лесу - лишь бы от реки подальше куда.
   А позади крик, улюлюканье, как на последнего беглеца.
Бобры свищут в два пальца.
А медведь бежит и думает: хорошо не укусил клешнями, где не надо, рак.
А ворона так задохнулась от хохота, что один только раз и прокричала: «Дур-рак!»,
а больше уже и кричать не могла –
с ветки свалилась, чуть со смеху на умерла.
   Осинки мелко тряслись от смеха, а ёрш Шипояд разогнался,
выскочил из воды над отмелью на песчаном бреге,
вслед медведю лихо плюнул,
да недоплюнул –
где там доплюнуть при таком отчаянном беге!
     Добежал медведь до леса, едва дышит.
Почти ничего от страха не слышит.
А тут, как на грех, девушки из Окулова по грибы пришли.
Ходили они в лес всегда с пустыми бидонами от молока
и палками потолще, что у опушки нашли,
чтобы на случай встречи со зверем – рядом-то  бурелом -
любого зверя чтоб можно пугнуть шумом.
    Выскочил медведь на поляну, девушки увидали его –
все враз так громко завизжали, аж весь лес стих,
и так грохнули палками по бидонам, что медведь упал,
ткнулся мордой в сухую траву и затих.
   Девушки, понятно, убежали,
пёстрые их юбки метнулись в кустах – только их и видали.
     А медведь стонал-стонал,
потом съел какой-то гриб, что подвернулся на зуб,
что за гриб – даже не узнал,
еле отдышался от страха такого,
вытер лапами пот и пополз на брюхе в своё логово.
Залёг с горя спать на осень и сразу же и на зиму.
И зарёкся на всю жизнь:
не выходить больше из дремучего леса – ни в жизнь!
И уснул, упав в берлоге, как высохший хворост,
хотя и побаливало у него то место, где был оторванный хвост.
    Петя посмотрел вслед медведю, посмеялся,
потом взглянул на телят, воспрявших духом.
Они мирно жевали траву
и то один, то другой чесали копытцем задней ноги у себя за ухом.
    Тогда Петя стащил шапку и низко поклонился деревьям, шмелям,
реке, рыбам, птицам и бобрам.
     Спасибо вам! –
сказал благодарно Петя.
Но никто ему не ответил.
     Тихо было на реке.
Сонно висела листва ив, не трепетали осины,
даже не было слышно птичьего щебета вдалеке.
     Петя никому не рассказал, что случилось на Высокой реке -
столько приключений подряд,
только бабке Анисье: боялся, что не поверят.
А бабка Анисья отложила недовязанную варежку, что для него вязала,
сдвинула очки в железной оправе на лоб, посмотрела на Петю и сказала:
    Вот уж и вправду говорят люди: не имей сто рублей, а имей сто друзей.
Звери за тебя не зря заступились, Петруша!
А медведь-то, как думаешь,  сдержит слово, не вруша?

Источник: