Б. Брехт рассказ

Мой перевод с немецкого))
„Die unwuerdige Greisin“ von Berthold Brecht


                Недостойная старая женщина

     Моей бабушке было семьдесят два года, когда мой дедушка помер. При жизни у дедушки была литографическая мастерская в небольшом городке в Бадене. В ней он и проработал всю жизнь, до самой своей смерти, вместе с двумя-тремя помощниками. Бабушка же всегда занималась хозяйством – ухаживала за старым, уже покосившимся домом и готовила для мужчин и детей.

     Она была маленькой, худенькой женщиной с масляными, как у ящерицы, глазами и неторопливой манерой речи. Сводя концы с концами, она вырастила и воспитала пятерых детей из семи, что она родила. Неудивительно, что с годами она, казалось, становилась все более маленькой.

     Повзрослев, дети бабушки разъехались. Две ее дочери уехали в Америку, двое сыновей также обустроились в дальних странах. В родном городке остался жить только младший сын, здоровье которого оказалось слабым. Он стал печатником и обзавелся уж слишком большой семьей. Итак, когда дедушка умер, бабушка стала жить одна.

     Дети стали писать друг другу письма, решая, как же теперь быть. Кто-то из детей предлагал старой матери жилье, а единственный оставшийся в городе сын был не против и сам переехать к ней со своим большим семейством. Однако старушка равнодушно отвергала все предложения и захотела лишь получать небольшую денежную помощь от тех ее детей, которые были в состоянии поддерживать мать. Продажа старой литографической мастерской принесла совсем немного денег, к тому же, имелись и долги. Дети продолжали писать матери, что не может же она, в конце концов, жить в полном одиночестве, но старушка на письма совсем не реагировала, и им ничего более не оставалось, как смириться и просто посылать ей небольшую сумму денег каждый месяц. В конце концов, подумали дети, в родном городке оставался их брат-печатник, так что старушка не так уж и одинока.

     Что касается самого печатника, то он взял на себя обязанность писать время от времени своим братьям и сестрам, сообщая им новости о состоянии матери. Письма, которые он писал моему отцу, а также то, что разузнал сам мой отец, посетив свою мать, позволяют мне составить некоторое представление о том, как протекала жизнь моей бабушки.

     Судя по всему, с самого начала мой дядя-печатник был разочарован, поскольку предложение о переселении его семейства в дом бабушки было встречено хозяйкой дома с недовольством. Между тем этот самый дом был довольно просторным, а семья дяди, у которого было четверо детей, ютилась в трех комнатах. Но старушка относилась к сыну с холодностью. По воскресеньям она приглашала внуков на кофе, но этим все и ограничивалось. Изредка она ходила к сыну в гости, и как-то раз помогала невестке приготовить варенье. При этом молодая женщина сделала из слов свекрови вывод о том, что той в доме сына было тесновато. В своем письме печатник не преминул возмутиться по этому поводу.

     Когда в ответном письме отец спросил, чем же старушка нынче занимается, последовал довольно короткий ответ: «Пошла в кино». Следует понимать, что это было довольно необычно, по крайней мере, в глазах детей бабушки. Тридцать лет назад кинотеатры были не совсем такими, как сейчас. Тогда они располагались в довольно убогих, душных помещениях, и довольно часто под них переделывались старые помещения для игры в кегли. У входа красовались плакаты, изображающие сцены убийств и прочие трагедии жизни. В кино обычно ходили только подростки или, по вечерам, молодые пары. Одинокая пожилая женщина явно выделялась бы из толпы.
 
     Но дело было не только в этом. Несмотря на то, что сам вход в кинотеатр был достаточно дешевым, удовольствие, получаемое от похода в кино, попадало под категорию «выброшенных на ветер денег». А выбрасывать деньги на ветер было все же непочтительно.

     К тому же, бабушка не только не поддерживала общение с моим дядей-печатником, но и перестала приглашать своих знакомых или ходить к кому-либо в гости. Когда женщины, проживающие в городке, собирались пить кофе, моей бабушки среди них также не было. Зато она стала часто наведываться в мастерскую одного сапожника, которая располагалась в одном бедном и даже весьма порочном переулочке и в которой, в особенности по вечерам, собирались всякого рода не слишком респектабельные личности – безработные официантки и разные безымянные ремесленники. Сам сапожник, человек средних лет, объездил чуть ли не весь свет, но так ни в чем и не преуспел. Поговаривали, что он выпивает. В любом случае, в друзья моей бабушке он не годился.

     Мой дядя-печатник указывал в письме, что на это-то он и намекнул как-то раз своей матери, на что получил довольно холодный ответ. «Кое-что в своей жизни он повидал», – отрезала бабушка, и на этом разговор был закончен. С моей бабушкой было трудновато говорить о вещах, которые она обсуждать не хотела.

     Уже спустя полгода после смерти дедушки мой дядя-печатник сообщил в письме, что теперь бабушка часто обедает не дома, а в гостинице.

     Слыханное ли дело!

     Бабушка, которая всю жизнь готовила для других, а сама обходилась остатками еды, теперь обедает в гостинице! Да что это на нее нашло?

     В скором времени отцу пришлось совершить деловую поездку в соседние края, и, пользуясь случаем, он посетил свою мать.

     Бабушка как раз собиралась выходить из дому, когда в дверях появился мой отец. Она сняла свою шляпу и предложила сыну бокал красного вина и печенье. Настроение у нее было, судя по всему, нормальным – не слишком веселым, но и не печальным. По обыкновению, она осведомилась, хотя и не слишком подробно, о нас и спросила, в частности, едим ли мы вишню. Комната бабушки была безукоризненно чистой, и сама она имела вид довольно здоровый.

     На перемену в жизни бабушки указало только одно – она не захотела пойти на кладбище, чтобы посетить могилу мужа. «Можешь пойти один. – как бы между прочим сказала она сыну. – Одиннадцатый ряд, третья могила слева. А мне нужно кое-куда сходить.»

     Позднее брат отца, тот самый печатник, предположил, что это она, вероятнее всего, спешила к своему сапожнику. Дядя горько жаловался: «Я тут со своими живу в этой каморке, работаю по пять часов в день, получаю мало, к тому же, меня замучила астма, а дом в центре города стоит совершенно пустой!»

     Находясь в родном городе, отец снял комнату в гостинице. Хотя он и ожидал, что мать все же пригласит его к себе, та по этому поводу и словом не обмолвилась. Впрочем, когда дом был полон гостей, бабушке присутствие отца не особенно мешало.
И все же, по всей видимости, свою семейную жизнь бабушка оставила позади, и теперь, на закате жизни, она шла по иному пути. Поскольку у моего отца было хорошее чувство юмора, он нашел свою матушку «довольно бодренькой» и сказал своему брату-печатнику, что пускай пожилая женщина делает все, что хочет.

     Но чего же она хотела?

     В следующих письмах сообщалось, что в четверг, в обычный будний день, бабушка решила прокатиться на телеге. Телегой называлась большая, с высокими колесами повозка с лошадьми, в кузове которой вполне могла уместиться вся семья. Иногда такую телегу нанимал наш дедушка, чтобы прокатить в ней нас, своих внучат. В те дни бабушка всегда отказывалась ехать с нами и оставалась дома.

     После истории с телегой бабушка учудила поездку в К., довольно большой город, находившийся в двух часах езды по железной дороге. Там устраивались лошадиные скачки, и вот на них-то и поехала моя бабушка. Теперь мой дядя-печатник уже всерьез обеспокоился и решил, что необходимо вызвать врача. Отец читал письмо, качая головой, но вызывать врача посчитал все же лишним.

     В город К. бабушка поехала не одна. Она взяла с собой молодую девушку, чуть ли не «слабоумную», по выражению моего дяди-печатника, которая работала судомойкой в гостинице, где бабушка иногда обедала.

     С тех пор эта «калека» стала играть в нашей истории определенную роль.

     Казалось, бабушка не чаяла в ней души. Она водила ее с собой в кино, брала ее с собой к сапожнику, который между тем объявил себя социал-демократом, и даже, как поговаривали, играла с ней на кухне в карты за бокалом красного вина. «Теперь она купила этой калеке шляпу с розами, – отчаявшись, писал дядя-печатник. – И это при том, что нашей Анне нужно платье для первого причастия!»

     Письма дядя стали совсем истерическими, речь в них теперь шла только о «недостойном поведении матушки». Все остальное мне известно со слов отца.
 
     «Поговаривают, фрау Б. большая любительница развлечений», – как-то сказал отцу, подмигивая, владелец гостиницы, в которую зачастила бабушка.

     На самом деле, даже в эти последние годы моя бабушка не жила в роскоши. Когда она обедала не в гостинице, то обычно готовила себе что-нибудь из яиц и выпивала немного кофе с ее любимым печеньем. Перед каждым приемом пищи она позволяла себе маленький бокал дешевого красного вина. Дом она содержала в безукоризненной чистоте, причем не только кухню и спальню, в которых она и проводила время. В тайне от детей она взяла ипотечную ссуду, и никто так и не узнал, что она сделала с этими деньгами. Вероятно, она дала их сапожнику, потому что после смерти моей бабушки он переехал в другой город, где открыл довольно большую мастерскую по пошиву обуви. Можно сказать, моя бабушка прожила две жизни – одну за другой. Первую жизнь она прожила в качестве дочери, жены и матери, а вторую – просто в качестве фрау Б., одинокого человека, у которого нет никаких обязанностей и есть скромные, но достаточные средства. Первая жизнь длилась шесть десятилетий, а вторая – не более двух лет.

     Отец разузнал, что в последние полгода бабушка позволяла себе некоторые вольности, которые другим вряд ли пришли бы в голову. В полном одиночестве она могла прогуливаться по пустым улицам городка в три часа утра. Поговаривали, что как-то раз в гости к бабушке зашел священник, чтобы составить одинокой женщине компанию, и бабушка пригласила его в кино!

     Бабушка совсем не была одинокой. В мастерской у сапожника собиралась, судя по всему, веселая и разговорчивая компания. Там у бабушки стояла собственная бутылка, из которой она и наливала себе красное вино в маленький бокальчик, слушая, как остальные ругают власти города или что-нибудь рассказывают. Эта бутылка стояла там специально для бабушки, хотя время от времени она брала с собой напитки и покрепче. Бабушка умерла совершенно неожиданно, в один из осенних вечеров в своей спальне, но не лежа в постели, а сидя на деревянном стуле у окна. Рядом с ней была та самая «калека» – тем вечером бабушка пригласила ее, чтобы пойти в кино. Ей было семьдесят четыре года.

     Я видел сделанную на память внукам фотографию, на которой бабушка запечатлена на смертном одре.

     На фотографии изображено крохотное личико, покрытое множеством морщин, широкий, с тонкими губами, рот. Довольно хрупкая, но только на вид. Она вдоволь насладилась долгими десятилетиями, прожитыми в подчинении, и несколькими годами независимости, и свой кусок жизни она съела весь – до последней крошки.

1939