Чарльз Спенсер Чаплин

"Между двумя войнами Чарли, Шарло Европы, не только смешил людей - он их защищал. Да, не высокие институты Запада, не философы и мудрецы, а комедиант отстаивал человека. Его принимали за клоуна. Он был рыцарем."
(Илья Эренбург)

Вспоминаю тот вечер в каморке...
Мама читала мне Новый Завет.
Долой безысходность, болезни и корки.
Я рос в нищете для побед.

Мой отец был актером, потом он запил,
Беде было необходимо случиться.
А жизнь обнажила жестокий распил,
Тридцати семи лет он свалился в гробницу.

Маме было все хуже и хуже,
Я был так мал - не понимал. Бегал к Маккарти -
С нищего чердака испариться,
На ужин свалиться,
Все бы играть, веселиться.
Чашку чая не подал, не обнял.
И мне бы домой устремиться...
Истощенную мать отвезли в психбольницу,
Зловещих мгновений текли вереницы.

Я начал бродяжничать, шляться. А что оставалось делать?
Кружишься в ритме танца... Прошлое не подделать.

Я нагостился в приютах: Хэнуэлл, Норвуд.
Я жил в Лэмбетском работном доме. Нас с братом покинул Христос, а потом, и Осирис, а может, и Боги греков.
Я созерцал страх, нищету и спящих в коме
Девятнадцатого, потом двадцатого века.

Я знал свою мачеху.
Поэтому спал на улице.
Но не среди челяди! Знаете,
Люди это не клещи,
Не вещи.
И сколько бы ни было трещин,
Они не бывают смешными и жалкими,
В любой фаршмешалке,
Соковой выжималке,
На свалке,
Затем, - в катафалке.
Что - единственно верное утверждение
В мире без Бога и вдохновения.

Жизнь моя болью отмечена,
Опустынена, искалечена.
И вот сколько лет я боролся с Роком, пахал в условиях бессердечных?
Но знал ли, что как Великий Бродяга буду увековечен?
Уже тогда, еще бы, конечно.
Видимо, Жизнь - это жизнь. И больше сказать о ней нечего.

Эпоха Виктории. Жуткие годы - прощайте!
Встречу старых друзей и срываюсь всегда на обман:
"У нас все хорошо, хорошо, вам спасибо, бывайте",
Я боялся просто, как мама, сойти с ума.

Сам не заметил, как очутился в театре.
Думал: "Ну, все, будь, что будет. Пожалуй, нырну.
Выплыву - выплыву,
Утону - утону.
Главное - ноги не протяну, а там, может, вспорхну."
И получилось так:
Жизнь в искусстве меня проглотила,
Воплотила и к Богу возвратила,
Но вскоре я предал свою страну,
По которой нельзя сказать, что, будто меня вскормила.

Я видел жизнь в красках, наивней, добрее,
Метался волком среди скетчей и тел.
Я ушел из "пощечин", что были меня мертвее,
Бледнее, грубее.
А потом я нашел себя. Я взлетел.

Я смог выжить в среде, в которой
Другие хватались бы за веревку и мыло,
Но вам было смешно и легко со мной...
Было ведь? Было? Было?