6. Трагедия Ивановых

6. Трагедия Ивановых
Леонид Зенин
Предчувствие неприятностей, которые мог совершить Гулов, заставили Наташу немедленно одеться и покинуть баню. Она бежала в лазарет и всё время твердила: — Ну и баня! Ну и баня! Ой, господи! — произносила она, почему-то вспоминая маму, которая часто обращалась к богу. Во что-то надо было верить: в то, что помогало.

— А Гулов коммунист, и Филак коммунист, но какая большая разница между ними — небо и земля. Рассказать Филаку, он парторг. Ведь это было насилие. Но поймут ли? Она была в бане вместе с человеком, которого ненавидела. Он враг их семьи. Это он послал её в Минск, ради того, чтоб овладеть ею. Может, это любовь — он признался. Но ненавистно произнесенное жестокое слово — «сука», говорило обо всём. Я ненавижу наглость и никогда не поддамся. Милый Коля, предательства никогда не будет.

В душу её закрадывались подозрения. В этой сводной бане виновата и Поля. Почему она так долго не приходила? Почему именно Гулов принес воду и пришел голым в пальто Поли, готовый к насилию, весь сгоравший от влечения и страсти. Она вспомнила его лицо и черные пронзительные глаза, которые сверкали в бледной темноте, как у кота.
— Но сын мой, сын мой! Спаси меня. — Она волновалась за документы и фото, потеря которых грозила трудностями и даже невозможностью найти семью, своего маленького сына. Она спешила проверить, на месте ли сверток. Он спрятан под топчаном, она его несколько дней не проверяла. Она положила его вниз под подушку. Прятала в углу землянки и хорошо помнила, что в последний раз повесила его под топчан.

Она не вошла, а ворвалась в лазарет и бросилась к топчану. Её руки лихорадочно щупали доски, приближаясь к изголовью, где должен был висеть сверток. Свертка не было. Она снова прощупала топчан как бы с головы до ног — свертка не было. Она сбросила всё с топчана, проверяя каждую вещь, лежавшую на нем. Отодвинула и начала щупать бревна в углу землянки
— свертка не было. Она, находясь в состоянии стресса, положила всё сброшенное с топчана на место. Ей не верилось, что свертка нет. Нет фото семьи и сына. Для неё было потеряно всё. Его украли. Она вышла из своей загороженной комнаты и прислонилась к углу перегородки и растерянно — подозрительно смотрела на двух, сидевших у лампы больных мужчин, не понимающих, что случилось с их доктором. Она моргала глазами и молчала. Они не смели ничего спросить, видя в полумраке ужас на лице Наташи.

Дверь скрипнула, в землянку вошла Поля, неся с собой узел с простынями и нестиранным бельем.
— Поля, — нетерпеливо спросила Наташа вошедшую, — где сверток?
Та взяла за руку Наташу: — Успокойся. — От неё пахло вином. — Не знаю, найдется. — Она посадила Наташу на топчан. — Найдется... Небось, засунула куда-нибудь? — со строгой улыбкой заключила она. — Что произошло-то?
— Нет свертка с фото сына.
— Но ты его прятала везде!
— Но здесь, под топчаном, был?
Они принялись всё разбирать и перебрасывать, так что Наташа уже начала не верить сама себе. Как будто запамятовала.
— Ну, когда в последнее время ты видела его? — спросила Поля.
— Дней десять...
— Ты помнишь, матрацы набивали сеном, может кто взял.
— Зачем?
— Всякое бывает.
— Так кто мог это сделать? — И она тихо шепотом спросила: — Гулов? Поля в ответ пожала плечами: — Не знаю.

Они отодвинули топчан от стены и стали шарить каждое углубление. И вдруг Наташа в прогале у изголовья обнаружила лежавший сверток.
— Вот он! — вздохнула Наташа. — Я никогда его сюда не клала.
— Может забыла, ведь бывает в нашей суматохе.
— Нет... Я подвешивала его.
— Так при уборке могли задеть и кто-то из больных переложил его.

Наташа попыталась вспомнить, когда была уборка, но так и не вспомнила. В душе у неё отлегло. А она так рьяно обвиняла Гулова в том, что это его работа. Он хочет оставить её одну, чтоб она забыла о сыне, о муже, даже маме. Неужели он думает сделаться её мужем — этот пятидесятилетний старик, сумевший окрутить Полю, тридцатилетнюю дородную цветущую женщину. И теперь была на очереди она — Наташа. Но всё для него произошло неудачно. Она надкусила ему губу, и это видимо было страшно больно. Она легла на топчан и не верила тому, как смогла укусить, как смогла перейти грань безграничной не человечности. Причиной этого была ненависть, которая рождалась предчувствием беды. Она с омерзением вспомнила всё происшедшее. Это был продуманный сговор, и в этом сговоре участвовала Поля. Наташа убедилась в этот же вечер, после того, как успокоилась. При бледном свете Наташа заметила кровь на груди пальто Поли. Теперь она была в раздумье.

Отряд готовился к передислокации на соединение с другим отрядом, более крупным. Этим занимался Филак, он ездил один на связь, пропадал по нескольку дней. Гулову, видимо, не доверяли. Из-за весенней распутицы поход отменялся. О нем знали в лагере, но куда пойдет отряд и с кем будет соединяться, осведомлены были только командир и Филак. Когда потеплело, люди стали ходить в лес. Гулова не было целую неделю. Затем он появился со злым выражением лица, таким однажды Наташа видела его. Встречались они редко. Наташа избегала его. Она ходила в лес одна, чтоб поесть кислицу — зеленую травку и полизать сок с берез, что делала она когда-то в детстве. Однажды она зашла в кусты и присела по надобности. Мимо неё прошли Гулов и Поля. Они о чем-то говорили. Наташа услышала: — Я буду рожать, — настойчиво произнесла Поля.
— Зачем? — возразил Гулов.
— Затем, — ответила Поля, показывая на живот.
— Смотри, — сказал Гулов, — ты можешь умереть в этих условиях.
— Ну и что.

Они прошли. Разговор их смолк. Наташа подождала немного, нетерпеливо отгоняя первых комаров, пошла в землянку, где жили Андрей и Филак и бывшие однополчане: командир и его заместитель. Эта землянка была штабом. У землянки стояла привязанная к дереву лошадь. Она покосилась на Наташу. Наташа вошла в землянку. При бледном свете увидела мальчика, который с плачем повторял:
— Сожгли Батраки. Всё сожгли.
Наташа вздрогнула и, не обращая внимания на слушавших, спросила:
— И Саболенковых сожгли?
— Да... Стариков расстреляли за дочь. Она в партизанах. Кто-то продал...
Наташа одеревенела... Она ничего не могла говорить. Она схватила мальчика за плечо, рука её дрожала.
Окружающие не знали, что делать. Филак подошел к Наташе:
— Успокойся доче, у нас нет времени. Немцы готовятся к облаве. К нам идут люди пешком.
— Я виновата. Я опять виновата... — заплакала Наташа. Мальчик подозрительно посмотрел на Наташу.
— Я перед сыном виновата. Фашисты, что они делают.
— Наташу усадили. Дали выпить валерьяновки. Она плохо слышала, о чем спрашивали мальчика, что отвечал он. В её глазах стояли образы стариков Саболенковых.
— Покормите мальчика, — сказал Андрей. Они нагнулись над картой.
Мальчик, выходя, снова взглянул на Наташу... Она сидела, опустив голову...


      Продолжение следует...