2. Сумрак жизни

2. Сумрак жизни
Леонид Зенин
 
Они продолжали идти, выбирая места, где росли деревья, сосны, березы, ели, обходя густые кусты. И, чтоб выдержать направление, Филак изредка зажигал вынутые из бутылочки рассыпанные спички и коробочные черкашки. Прикрывая огонь, смотрел на компас и они потом меняли направление. Самым страшным было заблудиться и вернуться назад, что часто бывает в незнакомом лесу. А по силуэтам деревьев ночью, когда небо скрыто облаками, трудно отгадать, где Север, где Юг. Филак учитывал всё премудрости природы, исходя из своего опыта жизни. По его совету они, уставшие, осмелились пройти какую-то топь, и вышли на твердую почву. У Наташи уже не было сил, и она готова была заявить об этом, но Филак сам чувствовал усталость своих друзей. Он, несмотря на возраст, обладал крепкой выносливостью.
 - Кажется, мы окружены гатью, — известил он, снимая вещмешок. — Стойте здесь, чтобы я вас видел, а вы меня, где-то течет вода, журчанье слышите?
— Нет, — ответили двое.
— Я проверю, — Он поднял свой кол и отошел проверять окружение. Вернувшись, сказал: — Кажется, мы на полуострове, рядом бьют ключи у края болота. Вода более-менее чистая. Надо запастись.

  Наташа полулежала, она обтирала себя от грязи, сняла ботинки и повалилась на вещмешок, и лежа выливала жижу, выцарапывая грязь пальцами. От усталости её голова сама склонилась к веткам тонкой березки, тело её от сырости охватила дрожь и неотвратимость сна.
— Ну что, едим, спим пару часов и потом идем дальше. На рассвете уточним, где мы.
— Может, костер разожжем, — предложил Андрей.
— Нет, запах и дым, да и огонь нас выдадут. Мы лучше изнутри разогреемся...
У Наташи даже сердце ёкнуло от боли, так хотелось тепла. Но она боялась, что может не выдержать этот переход в лагерь Гулова. И ей казалось, что всё бесполезно, ибо трое уже убиты, а трое в клещах полицейских ищеек, что она не сможет найти Сережу и смысл жизни будет утерян. Её самою убьют или ранят, или она умрет от болезней. Грусть мигом напала на неё, когда всё безысходно. Ей казалось, что всякая борьба бесполезна, если война будет продолжаться долго. Она, повинуясь природе, закрыла глаза.
— Но вот что, — сказал Филак, — я полагаю, всем нам надо выпить разведенного спирта, как водку. Помянем погибших и за наше здравие.
Наташа отрицательно покачала головой. У неё не было сил что-либо делать. Её насильно валил сон. А пить водку было противно.
— Наташа, выпей, — сказал Филак, — иначе можешь заболеть... Выпей, поешь и уснешь.

  Наташа кроме вина и шампанского ничего не пила. И то это было редко, когда она вышла замуж за Николая. Филак налил в кружку разбавленного спирта, подал Андрею. Тот быстро опрокинул и жадно начал есть. Филак выпил сам, потом налил Наташе малую порцию.
— Сразу заедай. Вот тебе соленый огурчик и сало. Помяни и за здоровье.
Наташа решительно поднесла кружку к губам и выпила содержимое до дна, потом, тряся головой, схватила огурец. В горле жгло. После огурца и сала стало легче.
— Пьяницей стану, — выдавила Наташа, улыбнувшись.
— Не станешь, — возразил Филак, волевой ты человек.
  Наташа с жадностью съела свою порцию: кусок сала и сухарь, потом прислонилась к вещмешку и уснула. Она спала крепко, её разбудил Филак толчком в плечо. Уже рассветало. Холодная дрожь держала тело в напряжении. Она оглядела себя: на одежде пятнами налеплена высохшая темно-серая грязь. Над болотом стоял туман. Была тишина, не было слышно ни каких выстрелов, ни каких гулов. На кустиках порхала синичка. Наташа улыбнулась, птичка улетела, а внизу, в двух метрах она увидела болотную воду, поросшую водорослями, тину и жидкую грязь, над которой появлялись небольшие пузырьки. Наташу передернуло. Она вспомнила Федю. Ей показалось, что это он дышит из-под земли. Она затрясла головой, чтоб согнать нехорошие воспоминания... Хотелось снова уснуть, но она сжалась от холода, подергивая плечами, и грустно посмотрела на Филака и Андрея.
— Что будем делать, доче? — перебил её уныние Филак. — Куда пойдем. Лодки нет, проводника нет. Лагерь, где Гулов, у деревни Селиваниха? Туда идти опасно. Вдруг проводник попал в лапы полицаев и с него всё выпытали. Тогда лагерю беженцев конец... Нам туда идти опасно. Остается одно: уходить к твоим Ивановым. Если нет, то к моим на Украину. В обоих случаях еще не одну реку придется переплывать или переходить. Мы удалились от дороги. А нам нельзя уходить в такую глубину. Продуктов, вместе с консервами, еле хватит на неделю.
В ответ Наташа пожала плечами и в задумчивости сказала:
— Я согласна.

  Они еще посовещались, где сделать привал и отдых, чтоб обогреться и высушиться.
— Ну, а сейчас проверим вещмешки, что с нашими продуктами? Перекусим, приведем себя в порядок и двинемся в дорогу.
Они отошли, чтоб набрать с ручейка воды, а Наташа отвернулась и вынула из-под влажной кофты уже подсохший на груди сверток. Дрожащими руками развернула. Фото было слегка помято, но сухое. Она увидела свою семью и чуть не заплакала.
— Надо показать, — решила она, — вдруг погибну, так хоть они найдут Сережу и Николая.
— Это твои? — спросил подошедший Филак.
— Да... Мамы уже нет. Погибла. — Она показала фото семьи Ивановых. — Мать и дочка погибли. А мужья не знаю. На аэродроме были.
Андрей покачал головой. — Кто знал, что начнется такое месиво. И мы будем скитаться.
— Да, — грустно ответила Наташа. — Теперь только родственники Ивановых могут помочь нам.
— Вся надежда только на тебя, знаешь Ивановых только ты. А фото поможет нам после войны найти друг друга. И наших родственников, — подтвердил Филак, деля пищу по частям.

  Перекусив, они двинулись в путь.
— Ни шагу в сторону, только за мной и будьте внимательны.
Они шли по твердой почве, и каждый думал о своем.
Наташа не могла простить предательство соседей Филака, которые доказали о ней, как об иногородке, а о Филаке, как пришельце: чуть более года он приехал с Украины и купил дом. Жил, работал, садовничал. Вдруг война. Наташа вспомнила, как проходила в городе облава.

— Дед! Наташа! — закричала бабка, вбежавшая в избу. Она вернулась из города. Дед подшивал ботинки. — Прячьтесь в погреб, по улице идут полицаи и немцы. Забирают коммунистов и евреев. Наташино  всё возьмите с собой, своё кое-что спрячьте.
— В погреб, — крикнул Филак, бабка смотрела в окно. — Скажешь, что поехал на Украину на заработки. Женщина неизвестная давно ушла.

  Они спустились в погреб, где на всякий случай Филак приготовил в стене погреба лаз, обитый старыми досками и прикрытый щитом, уже заплесневевшим от влаги и льда. Когда они спрятались в лазе, бабка прикрыла щитом и сказала: — Незаметно...
— Если что, сообщай нам, — предупредил Филак. Долго они сидели, скорчившись, прижавшись плотно друг к другу. И Наташе, как женщине, пришлось ощутить мужчину совсем рядом, хоть и в душе был страх. А как она дрожала, когда в погреб спустился полицай.
— Ты бабка, говори. Почему твой старик ушёл и женщина у вас была?
— Женщина, проходящая, отстала, давно ушла, а дед на заработки, на Украину пошел, — уверенно соврала бабка.
— Когда вернется?
— К холодам...
— Не врешь? Как приедет, сразу в контору пусть приходит, — предупредил полицай.
— Да уже неделю ни слуху, ни духу, — заплакала бабка.
— Смотри, а то расстреляем его и тебя.
Бабка рыдала на весь дом. Полицаи ушли.

  В городе поймали несколько молодых коммунистов, которые обокрали какой-то склад. Их расстреляли. Теперь Филак и Наташа несколько дней тайно готовились к срочному уходу. Пришедшая хитрая соседка, с польским говором, спросила: — Твой то куда пропал, какие заработки?
Это ускорило уход Филака и Наташи. Бабка осталась — болели ноги. А дед сказал, что попробует пробраться к сыновьям, как устроится — вернется. Он не признавался, что встречался с Гуловым и уйдет к нему. Несколько дней он изучал будущую дорогу и встретился с бойцами в лесу, о которых рассказал Гулов. Филак достал им гражданскую одежду. И вот в итоге трое погибли, а их трое остались, и бредут в неизвестность. От народа слышали, что немцы уже под Москвой, что скоро гибель Советскому Союзу. Дойти до Ивановых до начала осенних дождей — такова была их задача.

             Продолжение следует...