Влюблённая

(текст для женской рок-группы; темпо-ритм средне-медленный или  медленно-средний; слова Велимира Хлебникова из поэмы "Любовь приходит страшным смерчем...", глава 3; название, композиционное решение, слова - Александра Белоуса)


Я потоком звёзд одета,
Вкруг меня ночная тьма.
Где же клятвы? Где обеты?
Чарования ума?
Скорый почерк на записке
Взволновал меня с утра.
Знаю: час свиданья близок.
Помню лунное вчера.

Припев:

Твои шаги не слышу,
Но всё-равно люблю.
Твои слова не слышу,
Но всё-равно люблю.

Милый юноша, ужели
Пламень жарких уст потух?
Я стою здесь. Посветлели
Струи ночи. Чуток слух.

Припев:

Но вот шаги я слышу
Того, кого люблю.
Но вот слова я слышу
Того, кого люблю.


(для интересующихся: большими буквами - слова Велимира Хлебникова; маленькими буквами - слова Александра Белоуса)


я ПОТОКОМ ЗВЁЗД ОДЕТа,
вкруг меня НОЧНАЯ ТЬМА.
ГДЕ ЖЕ КЛЯТВЫ? ГДЕ ОБЕТЫ?
ЧАРОВАНИЯ УМА?
СКОРЫЙ ПОЧЕРК НА ЗАПИСКЕ
взволновал меня с утра.
ЗНАЮ: час свиданья БЛИЗок.
ПОМНЮ лунное вчера.

твои шаги не слышу,
но всё-равно люблю.
твои слова не слышу,
но всё-равно люблю.

МИЛЫЙ ЮНОША, УЖЕЛИ
ПЛАМЕНЬ жарких УСТ ПОТУХ?
Я СТОЮ ЗДЕСЬ. ПОСВЕТЛЕЛИ
СТРУИ НОЧИ. ЧУТОК СЛУХ.

но вот шаги я слышу
того, кого люблю.
но вот слова я слышу
того, кого люблю.








Владимир Батшев о СМОГе: «Зимой 1965 года четверо молодых поэтов собрались в пятистенной, необычного вида комнате, которую один из них снимал на Автозаводской, напротив бани, чтобы написать манифест о рождении нового литературного общества.

Общество назвали СМОГ.

Аббревиатура расшифровывалась не просто, а трехступенчато:

Смелость-Мысль-Образ-Глубина, - во-первых; Сила мысли - оргия гипербол, - во-вторых; Самое молодое общество гениев, - в третьих.

Последняя ступень, шуточная, ерническая зацепилась за сознание литературных и окололитературных масс, и под таким завлекающим названием вошла в историю.

Правда, непонятно в историю чего. Литературы? Тогда какой литературы? Советской? Антисоветской? Самиздата? Тамиздата? В историю диссиденства? Последнее - вероятнее всего, потому что их тех восьми десятков людей, связанных со СМОГом, не менее тридцати человек через пару-тройку лет ушли в движение (называть его можно как угодно - демократическим, за права человека).

Один из подписавших январский манифест, некий лимитчик из Кривого Рога, новоявленный Растиньяк столичного розлива по имени Владимир Алейников позднее (?) был завербован КГБ и исправно доносил о всех известных ему акциях нового общества. Известных ему, а о неизвестных из-за незнания не докладывал. (Но, дорогие читатели, столь пикантные подробности стали известны лишь через 35-40 лет, а тогда… кто бы мог заподозрить? подумать? Одного из зачинателей…)

Перевернув страницу истории, можно прочитать, что независимое - сегодня бы сказали "неформальное" - литературное общество СМОГ после нескольких выступлений с чтением стихов, прозы и выставок картин, решило пройти демонстрацией от памятника Маяковскому до Центрального Дома Литераторов, где вручить петицию руководству Союза писателей.

СМОГВ петиции были очень скромные требования: признать СМОГ самостоятельным творческим союзом, предоставить СМОГу свой печатный орган, а также помещения для собраний, выставок, чтений и т. п.

Скромные требования, в духе времени - недавно сняли Хрущева, а новая власть - хорошая или плохая, - но первый год! всегда! либеральна! и в пику предыдущей может совершить то, что предыдущей и не снилось.

Но власть оставалась властью и потому возле Центрального Дома Литераторов меня скрутили - правда, петицию передать успели! - и швырнули в машину, которая увезла в милицию.

Увезли мордовороты из КГБ, но поскольку статьи 190 еще не изобрели, лет мне исполнилось к тому дню всего 17, то на другой день народный (?) суд присудил мне сколько-то суток исправительных работ - знаменитые 15 суток!

Содержали меня в милицейском подвале на улице Грицевец вместе с такими же "суточниками" или "декабристами" (Указ о 15 сутках вышел, как понимаю, в декабре). И вдруг среди этих "декабристов" находится один парень, который, оказывается, подрался в тот же день 14 апреля на той же площади Маяковского у того памятника с милиционером. Подрался из-за стихов, которые милиционер не давал ему слушать!

Звали его Слава Макаров. Он-то и рассказал мне, что в Москве живет необыкновенный человек, с которым он познакомился в дурдоме. И, видя мое недоумение, пояснил, что он, Слава, сидел в Кащенко "за стихи", а тот человек - “за прозу”, в которой обличал Сталина и Хрущева.

- Фамилия его Тарсис.

Из прозаиков я тогда признавал лишь Василия Аксенова и Анатолия Гладилина, ну еще Шервуда Андерсона. А Тарсиса не знал.

И вот, когда однажды нас вывели на работы (мы убирали мусор на стройке), то часа через два Слава подмигнул и мы спокойно ушли.

Не сбежали, а ушли.

Приехали мы на "Аэропорт", в тот самый писательский дом, где Тарсис и жил.

И я рассказал ему про СМОГ.

Сначала он слушал недоверчиво, потом - удивленно, затем - заинтересовался и, наконец, взял в руки карандаш и стал записывать в тетрадку. В простую ученическую тетрадку в зеленой обложке. Что-то - особенно его заинтересовавшее! - он выписывал на небольшие листочки, стопкой лежащие на подоконнике.

Как только он взял в руки карандаш, я замолчал, но поняв причину молчания, он небрежно бросил:

- У меня на днях будут иностранные корреспонденты, думаю, ваше литературное общество для них станет сенсацией...

…Шла крутая тусовка, как сказали бы сегодня. Человек сорок смогистов и гости, которых мы после съезда окрестили "почетными членами СМОГ" - Тарсис, Буковский, Каплан, Арсений Чанышев.

Наше сборище проходило довольно спокойно до тех пор, пока не выступил Тарсис. О нем наши ребята слышали. Но знакомы были немногие. Это был эффект разорвавшейся бомбы. Он начал говорить со всеми присутствующими на собрании так же, как и со мной, то есть с человеком подготовленным, определенным образом настроенным по отношению к режиму.

Он говорил, - что литература сегодня - прежде всего, политическое дело, что не обязательно писать стихи с призывами к свержению советской власти - нет, одно то, что в стихах смогистов проповедуется аполитичность, возврат к классическим формам, либо наоборот - к авангардизму, - делает литературу СМОГ в сто раз опаснее для власть предержащих. Ибо она страшна выпадением из общего соцреалистического русла.

Он говорил, что надо печататься на Западе, что не надо заигрывать с советскими изданиями - они сломают не окрепшие таланты, заставят продаваться за публикации.

Многие тогда ему не поверили. И это неверие в совет и правоту пожилого, много повидавшего человека, послужило причиной слома нескольких. Но они были сынами своего времени.

Я же был пасынком.

Неожиданно Алейников вскочил с места и заявил, что он пишет стихи не для политических целей, а просто потому, что пишет. Что Тарсис зовет СМОГ на политическую борьбу, а общество создано для другого - для объединения и поддержки талантливых людей.

Никто тогда не знал о стукаческой роли Алейникова. Для многих он выглядел страдальцем - его выгнали с дневного отделения МГУ, он перевелся на вечерний, и боялся, что его “забреют” в армию, лишат студенческой московской прописки (а для него, жителя Кривого Рога, приехавшего штурмовать Москву, она была чрезвычайно необходимой - я понимаю лимитчика Володю Алейникова СЕГОДНЯ), он уже дул на воду.

Но “страдалец” говоря, что он “пострадал”, никому не говорил, что выгнали его за неуплату пивном баре, которая закончилась милицией и “телегой” в университет.

Для меня, да и для Губанова поведение Алейникова выглядело неожиданным - он же был один из нас, из основателей СМОГ!

Было стыдно перед гостями, особенно перед Тарсисом - ведь мы с Губановым убеждали его, что в обществе у нас единство. Не единомыслие, которое уменьшает число извилин, а именно - единство.

И мы тогда не знали, что Алейников уже завербован КГБ (вербовать людей на московской прописке - любимое дело чекистов) и не просто так выступает против Тарсиса на нашем сборище.

Станет это известно через много лет, когда членам общества “Мемориал” попадут в руки документы из КГБ и они их покажут мне…

Позже, когда СМОГ раскололся на “белый” и “черный”, то есть на сторонников чистой литературы и тех, кто позже стал “правозащитниками”, я понял, что истоки того лежали в речи Тарсиса на нашем августовском съезде.

Он считал, что если молодой человек пишет стихи - неважно какие и о чем! - и состоит членом общества СМОГ, которое организовало и провело демонстрацию к ЦДЛ и выступает против соцреализма, то такой молодой человек - уже противник коммунистической диктатуры, ниспровергатель.

Но все оказалось не так просто.

И люди в СМОГе - разные, достаточно сказать, что в СМОГе были и Саша Соколов, - ныне известный русский зарубежный писатель, и Юлия Вишневская и Евгений Кушев - известные антикоммунистические журналисты радио "Свобода". Но и ставшие членами Союза советских писателей Александр Васютков и Татьяна Реброва, и известный художник Валерий Кононенко, и не менее известный кинорежиссер и продюсер Андрей Разумовский.

Но и друг Алейникова, вернувшийся из эмиграции (где он оказался случайно) и сделавший себе карьеру в неокоммунистической России поэт Юрий Кублановский (ныне зам. редактора “Нового мира” в Москве).

Если одни из СМОГа шли в диссиденты, другие - в писательскую студию при московском горкоме комсомола, а третьи - искали иных путей в жизни и литературе.

Валерию Яковлевичу хотелось видеть молодежь, похожей на героев его произведений. Но не все оказались такими. Он очень хотел помочь нам, но иногда ошибался…»

Однако не будем спешить расклеивать ярлыки - с энергией и максимализмом юности. Ведь тот же Батшев говорит, что СЕГОДНЯ, то есть во второй половине 90-х, он понимает Алейникова. Представьте, вам 19, вы очень хотите учиться в Москве, вы не москвич, не совсем разделяете воззрения своих хулиганистых товарищей, но именно из-за того, что делаете вид, что вполне разделяете, сидите здесь, в кабинете у опытного следователя, который всё пишет, и пишет, и пишет… Периодически перевирает всё сказанное вами, переспрашивает, так ли? а может - так? Запутывает. И - записывает… Ломает. Или нечто другое стоит за этим батшевским «понимаю»?

Давайте лучше вернёмся к нашей теме - столкновения идеологий - и разберём с этой точки зрения одно из ранних произведений «иконы СМОГа» Леонида Губанова. Но перед этим послушаем его в авторском исполнении. Нет, сначала, наверное, вот это, подлиннее, чтобы вы привыкли к голосу.

Серый конь.

Осень (масло).

Осень (масло) - текст на экране.
 
Ну, разомнёмся, поанализируем? Ведь в аудитории сейчас немало пишущих! Конечно, я буду сейчас отстаивать свою правоту или неправоту, а вы будете мне возражать.

Итак, 4-стопный классический ямб, за исключением последней строки. В ней всего одна стопа, но это обстоятельство, конечно, никак не влияет на общую картину. Размер легко узнаваемый, не «грузящий» слух, вполне архаичный к моменту написания стихотворения. Однако не будем забывать, что автор - юноша, и стилистические подражания с элементами ещё не созревшей новизны для этого возраста весьма характерны. Кстати говоря, стихотворение нельзя подвести под квалитизм (термин Лёна), - классический размер со стилистическими и грамматическими неправильностями. Тут нет никаких неправильностей, алогичностей как таковых, есть имажинистские приёмы.

В простоволосые дворы

Семантика поклонения: дворы сняли шапки; с другой стороны - семантика бунта: скинули шапки, обнажились и - опростоволосились.

Приходишь ты, слепая осень,

В аудиоварианте - «святая осень», что более, на мой взгляд, подчёркивает образность предыдущей строки. Ну, осень, понятное дело, символ, ставший поэтическим штампом.

И зубоскалят топоры,
Что все поэты на износе,

Очень яркий образ, конечно, - зубоскалящие топоры. Такой эффектный оксюморон: шокирующее сочетание явного символа «топоры» - кто это? - со словом «зубоскалят», метафоризируемым только за счёт избыточной метафоричности этих самых «топоров».

Что спят полотна без крыльца,
Квартиросъёмщиками - тени,
И на субботе нет лица,
Когда читают понедельник.

Продолжается футуристически-имажинистское разыгрывание и раскручивание сочетаний несочетаемого - «полотна без крыльца», «квартиросъёмщиками - тени», суббота теряет лицо, когда «читают понедельник». Сложное, слишком культурное таким образом опрощается, низводится, простоволосится, а простое окультуривается…

О, Русь, монашенка, услышь,
Прошамкал благовест на радость,
И вяжут лебеди узлы,
Забыв про августину святость.

В этом риторическом обращении - кульминация поэтического высказывания. Во-первых - кто его адресат? Русь - монашенка. В схоластическом и государственническом, разумеется, смысле. Не зря в четверостишии содержится прямая аллюзия на императора Августа Октавиана, олицетворяющем мощное, процветающее государство, и Аврелия Августина (Блаженного), создавшем целую теорию о другом господстве - господстве церкви. Но что противопоставляет лирический субъект этим двум господствам? Лебединую юношескую любовь. Эгоизм вдвоём. «Лишим соцреализм девственности!» Смешно, конечно. Но таково тогда было время - сексуальных революций, хипстерских и битнических эго-бунтов. Тогдашняя мода. Юношеская вера в себя - вера ничего ещё не несущих, без креста.

А за пощёчиной плетня
Гудят колокола Беды.
Все вишни пишут под меня
         И ты!

Интересный образ - пощёчины плетня, за которым гудят колокола Беды, с большой буквы. Возможно, (пророческий) намёк на нарушение автаркии, закрытости СССР, отгороженного ветхим плетнём от какой-то глобальной беды. Но в итоге чем текст заканчивается? Что этой беде противопоставлено? Очевидно - авторское Эго, которому подражает природа, вишни, и человек, - девушка, тогдашняя подруга Губанова, т. к. в аудиозаписи мы вполне отчётливо слышим «и ты, Полина».

В итоге что мы здесь видим? Нельзя, конечно, сказать, что ничего нового Губанов в поэзии не делает. Образы - обновлённые. «Русь-монашенка», «забыв про августину святость»… По тем, советским, временам - свежайшая лирическая струя. Но не будем же мы всерьёз принимать юношеские декларации за серьёзный смысловой сдвиг! Вспомним отношение Величанского. Можно даже сказать, упрощённо, что это такой интеллектуальный фольклор, т. е. художественная ткань, состоящая из перепевания уже готовых образов, сшитых уже готовыми приёмами. Мастерского, правда, использования (нижайший поклон 18-летнему автору). Очень эффектного, буквально гипнотизирующего. Нет, повторюсь: элемент новизны, конечно, во всём этом есть, но вот именно - новизны в рамках личной идеологии. Ведь поэтика вполне может быть или стать идеологией. На эту тему снят даже фильм-фантасмагория, очень любопытный, «Бакенбарды». Режиссёр Юрий Мамин, 1990 год.

На мой взгляд, смысловая схема «Осени» Леонида Губанова практически ничем не отличается от смысловой схемы разобранной ранее рекламы. Увы. Тот же в общем оптимистический микс имиджей, на горизонте которого, где-то далеко, пунктиром обозначена Беда (смерть).

Поэтика раннего Губанова - словно бы ритуал, процедура зацикленного возобновления уже легко узнаваемого (читателем-слушателем), и, конечно, - самореклама. Я и Они (враги). Эмоционально это очень цепляет. Читатель незаметно, (можно сказать, нейролингвистически) манипулируется авторитарным и авторитетным автором. Воспринимающий невольно погружается в суггестивность поэтического высказывания. Словно бы опьяняясь им, в эйфории на время забывает о проблемах, одиночестве, смертности, замыкается в иллюзиях противостояния или со-стояния химер. Не зря ведь, кстати, адресат лирических излияний героя «Стихотворения о брошенной поэме» Губанова, тогдашняя муза поэта, Алёна Басилова, упрекает его в неподлинности.

Здесь, в случае с «главным» поэтом-СМОГистом (прежде всего), мы, очевидно, сталкиваемся с иным изводом личного, нежели у лианозовцев. Личного, которое сознательно оформлялось в культ личности. Культ поэтической личности противопоставлялся культу личности политической. Идеология поэтического приватного - идеологии государственного публичного. А на поверку, по структуре, это было, конечно, одно и то же. В отличие от личного лианозовцев, личное СМОГистов во времена существования этого литобъединения было - в целом - иным. Не трансцендирующим, или, грубо говоря, интровертным, а экстравертным, претенциозно расширяющимся вплоть до общезначимого. В этом смысле некоторых из них можно считать прямыми наследниками поэтов-эстрадников (Евтушенко, например, подвергался критике за броское самопрославление; над ним, кстати, здорово постебался куртуазный маньерист Александр Вулых: «Поэт в России больше, чем поэт, стоящий со стаканом на балконе…»). Наследниками, правда, слишком радикальными и поэтому не состоявшимися как наследники. Однако именно ими, а не эстрадниками, парадоксальным образом наносился удар по существовавшей системе представлений, бросался камень в огород модерна с его абсолютизацией авторского и тягой к научным преобразованиям. Пусть не такой огромный, основательно слепленный и медленный, как у лианозовцев, но всё же. Они, отцы - творцы, и мы творцы тоже, только круче, - так могли бы заявить о себе СМОГисты (ещё раз сделаю важную оговорку: речь идёт лишь об 1964 - 66 годах). Но, увы, уловка в том, что юные эго-бунтари становятся с возрастом традиционалистами. И это нормально, поскольку не выходит за рамки онтогенеза. На голом эго далеко не уедешь. Для рождения нового мифа, для настоящего социокультурного сдвига нужны более глубокие основания. Другие источники энергии.

Не подумайте, что я тут взял на себя смелость/наглость раскритиковать такое большое, сложное, неоднородное и неоднозначное явление в русской культуре, как СМОГ. Творчество наиболее известных смогистов великолепно. Это мастерские тексты, многие можно считать шедеврами. С неудобными вопросами, провоцирующими размышление, я "пристаю" скорее к мифу о СМОГе, в основном сотворённому в середине 60-х самими (юными) участниками этого общества.


Читал поэт Савелий Немцев. 3 марта 2013, "Типография".









ПО СМОГУ (Валентин Воробьев, «Друг Земного Шара», журнал «Зеркало» 2001, №17-18).):


Новый 1968 год мы встречали у Алены Басиловой, примерной ученицы Холина и «дамы с сюрпризами», как он меня озадачил. Она держала модный «салон» на Садово-Каретной, в похожем на тонущее корыто строении на снос. Библейское лицо. Глаза с поволокой. Зовет в бездну.

Следует сразу заметить, что в длинной поэме «Умер Земной Шар» (1965) среди 25 особ женского пола лишь одна Басилова не просто «друг земного шара», как «поэтесса» Уманская, «художница» О. А. Потапова, или «художник» Лина Мухина, или «знакомая автора» Марина Надробова, или «по просьбе Сапгира» Таня Плугина, а «друг» с многозначительной приставкой «женщина»!..

Накануне праздника к нам заглянул дежурный фаворит «женщины» — дантист Коля Румянцев, три года отсидевший за содержание подпольного борделя на советской земле. Он забрал деньги на шампанское и, сверкая золотым зубом, покатил дальше.

За час до полуночи, в метель и ветер, с ведром кислой капусты, мы двинулись на встречу Нового года. У входной двери стоял приземистый живописец Эдуард Зеленин, сибиряк из чугуна и стали. Он прижал нас к стене и разъяснил значение всех картин, покрывавших стены длинного коридора. Холин внимательно выслушал лекцию, задал ряд вопросов по существу, похвалил за смелый мазок и проник в тускло освещенную оранжевым абажуром комнату, где люди провожали минувший год.

Сексуальный мистик Юрий Мамлеев шептал в ухо Варьки Пироговой о людоедах Замоскворечья. Матерый реформатор стиха Генрих Сапгир обнимал пышную Оксану Обрыньбу. Личный архитектор Солженицына Юрий Василич Титов молча чавкал в тарелке. Чернобородый Алексей Быстренин рисовал на столе чертей. Меценат Сашка Адамов в рыжем парике ублажал еврейскими анекдотами художниц Ирку Эдельман и Лильку Бауэр. Знаток французской лирики, чуваш Генка Айги внушал приблудному португальцу Суаресу, что главное в поэзии — белое на белом, остальное дерьмо. Самовлюбленный Генрих Худяков, переделавший шекспировского «Гамлета» на русский лад, яростно спорил со стеной.

Вокруг стола, как мухи над новозной кучей, роились «самые молодые гении» с гранеными стаканами в руках. Они прыгали с места на место, втыкали окурки в тарелки соседей, орали, пили и толкались. В темном углу, на собачьей подстилке, храпела пара видных «смогистов», Ленька Губанов и Мишка Каплан. На черном троне, вся в фальшивых брильянтах, восседала «женщина» Алена Басилова с поклонниками по бокам. Харьковский закройщик Лимонов чистил горячую картошку, а дантист с сияющим зубом разливал по стаканам водку.

Мы присели на край истлевшего дивана, где ядовитые пружины кусались, как змеи. За фанерной стеной кто-то подозрительно громко трахался, не обращая внимания на общество.

Ровно в полночь, под бой кремлевских курантов, известивших начало Нового года, из угла выполз поэт Губанов, ловко прыгнул на стол с объедками и завыл, как ненормальный: «Ой, Полина, Полина, полынья моя!» Его прервал пьяный голос снизу: «А воспеть женщину ты не умеешь!» Самый молодой гений затрясся, как припадочный, опрокинул ведро с капустой и с криком «Бей жидов!» прыгнул на обидчика Каплана. Под дым, звон и гам смогисты покатились по полу, кусая друг друга.

Гей, славяне!..

Войну поджигали со всех сторон. Как только верх брал Каплан, то все хором кричали: «Долой черную сотню!», как только выкручивался Губанов, то кричали: «Дай, дай ему прикурить!»

Пьяный португалец выл от восторга русской драки. Мистик Мамлеев закрылся в уборной, сославшись на боль в животе. Сапгир заказал такси и смылся с возлюбленной.

Диалектика русского барака.

Игорь Холин выпрямился, как ружейный штык. Из глаз полетели такие острые пули, каких я еще не видел. Командирским голосом он приказал:

«Тихо, дать вашу рать!»

Жаль, что вас не было с нами. Народ затих. Драчуны расползлись по углам. Разлили шампанское. Холин произнес тост:

«Не спешите в гроб, господа!»








Ольга Сурикова -   ОТДЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ !!!!!!

К вопросу об истории СМОГа

И вновь — к истории самиздата: объединение СМОГ.

Карта памяти 26.03.2013 //  5 137


© Zach Inglis


В середине 1960-х годов в московской самиздатской среде зародилось первое неофициальное литературное объединение [1] — СМОГ. Организаторами СМОГа были поэты Леонид Губанов, Владимир Алейников, Владимир Батшев, Юрий Кублановский. Название объединения расшифровывают по-разному: «Смелость, Мысль, Образ, Глубина», «Сила Мыслей Оргия Гипербол» и — чаще — «Самое Молодое Общество Гениев» (Л. Губанов). Еще один, предположительно более ранний, вариант значения аббревиатуры СМОГ (тоже губановский) предлагает Мария Марковна Шур, организатор чтений СМОГистов в библиотеке им. Фурманова. По ее воспоминаниям, Губанов «исходил в выборе слова “свежесть” из стихотворения Евтушенко: “Хочется свежести, свежести мысли, мозга, мазка!” [М. Шур не совсем точно припоминает цитату. — О.С.], но впоследствии приоритеты изменились, и на первом месте оказалась не свежесть, а смелость» [2].

Владимир Алейников и Владимир Батшев — авторы самых обширных воспоминаний о СМОГе [3], и их оценки этого явления и происходивших в то время событий зачастую противоположны.

По мнению обоих мемуаристов [4], СМОГ образовался 26 января 1965 года; тогда же и был составлен манифест СМОГа, по воспоминаниям В. Батшева, не сохранившийся. По словам Ю. Кублановского, «сам тон манифеста — эпатажный, декларативный» — был взят из манифеста футуристов «Садок судей», вполне доступный в то время «из-за того, что Маяковский считался лучшим и талантливейшим поэтом нашей эпохи» [5].

Другое мнение о начале СМОГа у жены Л. Губанова Алены Басиловой: «Леня был в 7-м классе — они ходили в литературный кружок, там был и Батшев. Там тоже был СМОГ. Детский СМОГ. Они уже тогда издавали себя, выпускали журналы. Вот видите, журнал “Бом”: “Здравствуйте, мы Гении. Будем знакомы”. Из-во “Плевок”, 63 г.» [в 1963 году Губанову, родившемуся в 1946 году, было 17 лет — вероятно, в это время он все-таки закончил или заканчивал школу; кроме того, стоит отметить, что на вопросы своего интервьюера — Людмилы Поликовской — Басилова часто отвечает жалобами на память] — и дальше: «…Леня делал СМОГ уже во 2-м классе. Зрелый СМОГ, когда появилось что-то вроде мастерской, поэты стали встречаться и читать стихи, приезжал Бродский… это все началось в 64-м г.» [6]. Позднюю осень 1964 года в качестве «точки отсчета» СМОГа называет в личной беседе и Юрий Кублановский.

В середине февраля, 12-го (В. Батшев) или 19-го (В. Алейников) числа, состоялось первое выступление смогистов в библиотеке имени Фурманова, в которой под руководством Марии Марковны Шур с 1958 года проводился поэтический семинар. Леонид Губанов стал его участником в 1962 году [7].

Ю. Кублановский вспоминает о том, как проходили вечера СМОГа в библиотеке имени Фурманова: «На стенах развешивались картины художников-авангардистов… — Зверева, Ситникова, Недбайло, Рабина, вот, а сами мы читали — кто-то залезал на стул, кто-то, так сказать, без всякого возвышения. Помнится наэлектризованная атмосфера забитого людьми зала и страстное восприятие стихотворного текста окружающими» [8].

10 марта, по версии В. Батшева, был отпечатан первый альманах смогистов «Чу!» (не сохранился). По воспоминаниям В. Алейникова, он составил его сам в общежитии МГУ, а название ему дал Л. Губанов. Сборник был представлен на одном из самых известных московских литературных объединений под руководством Эдмунда Иодковского, «комсомольского» поэта-песенника, тем не менее близкого андеграунду [9]. Вслед за сборником «Чу!» вышел журнал «Авангард» (не сохранился): «В “Авангарде”, как и в “Чу!”, были только стихи и только участников группы СМОГ… Среди авторов — Л. Губанов, В. Батшев, Ю. Вишневская, Сергей Морозов, А. Соколов (под псевдонимом “Велигош”, ныне Саша Соколов), И. Грифель, В. Волшаник, Ю. Ивенский, Вячеслав Макаров (под псевдонимом Макар Славков) и др.» [10].

12 марта 1965 года состоялось следующее выступление смогистов в библиотеке имени Фурманова, которое было разогнано КГБ. Если верить программке, приведенной в мемуарах Батшева, это было пятое выступление группы СМОГ; где проводились второе, третье и четвертое, мне пока узнать не удалось. Однако эти два выступления называются смогистами основными.

14 апреля 1965 года демонстрация смогистов прошла к Союзу писателей с целью вручения петиции. Это событие освещено только в воспоминаниях Батшева, поскольку Алейников не участвовал в демонстрации, считая вмешательство в политику неверным шагом для творческого человека. Эта дата стала началом гонений на СМОГ. Руководству Союза писателей была вручена программа СМОГа, которая сохранилась благодаря разгромному фельетону Л. Лиходеева, опубликованному в «Комсомольской правде» 20 июня 1965 года [11].

В мае 1965 года Владимира Алейникова и Михаила Соколова — не участвовавших в демонстрации — выгнали из МГУ и из комсомола.

В июле 1965 года вышел журнал «Сфинксы» [12].

В ноябре 1965 года вышел сборник «Рикошет» (не сохранился), ставший органом Авангарда русского искусства (АРИ): «…в нем широко и богато было представлено творчество многих авторов, не имеющих к СМОГу никакого отношения» [13].

В декабре 1965 года, после ареста А. Синявского и Ю. Даниэля, смогисты и близкие к ним люди — Буковский, Батшев, Вишневская, Галансков, Кушев, Хаустов, Морозов — приняли участие в подготовке «Митинга гласности» на Пушкинской площади, распространяя листовки с «Гражданским обращением» [14]. В. Батшев вспоминает: «Прежде всего я считал, что СМОГ должен выступить с протестом против арестов Синявского и Даниэля. Но большинство смогистов были против: хотели сохранить СМОГ как чисто эстетическое объединение. Меня поддержали только Юлька Вишневская и Сережа Морозов. …Тут появились листовки с призывом 5 декабря выйти на демонстрацию на Пушкинской площади. Откуда появились эти листовки, кто их делал — понятия не имею. Мне дали пачку, и я их распространил. Знаю, что этим занимались и Юлька, и Сережа, и, конечно, Буковский» [15].

К первой годовщине СМОГа в феврале 1966 года В. Батшевым и Е. Кушевым было составлено обращение о том, чего удалось добиться за год, и о предстоящих планах [16]. Текст данного обращения ошибочно печатается во многих изданиях в качестве манифеста СМОГа [17].

14 апреля 1966 года на площади Маяковского состоялось последнее выступление СМОГистов, всего за год было, по словам В. Батшева, 11 выступлений. По убеждению В. Алейникова, СМОГ жив и по сей день [18]. Вероятно, эта позиция связана с характером творчества В. Алейникова: по мнению его друзей [19], оно является логическим продолжением раннего, авангардистского, периода его творчества.

Оценки СМОГа как литературного явления разнятся. Некоторые его представители, как Владимир Алейников и Юрий Кублановский, считают СМОГ исключительно поэтической группой. Кублановский подчеркивает при этом разнородность группы: «Это не было объединение по эстетическим пристрастиям — мы были совершенно разных манер. Это было объединением по принципу социального нонконформизма, вот что нас объединяло. Поэтому попытки выработать какую-то единую поэтическую платформу, поэтический манифест — это были, мне кажется, заведомо обреченные попытки». Другие говорят о важнейшей роли СМОГа в истории правозащитного движения. Так видит смогистов руководитель поэтического семинара при библиотеке имени Фурманова М.М. Шур: «Не умаляя значения СМОГа, я бы отнесла его к правозащитному движению, а не к авангарду. Из провозглашенного девиза “Смелость, Мысль, Образ, Глубина” они осуществили одно — смелость. Смелостью была открытость, с которой они себя вели, сбросив скорлупу скрытности. Смелостью был вечер в библиотеке им. Д.М. Фурманова, смелостью была демонстрация в защиту Синявского и Даниэля. Смелостью были встречи с Александром Солженицыным, с нелегально приехавшим в Москву Иосифом Бродским, чтение стихов на могиле Бориса Пастернака» [20].

По воспоминаниям участников «Митинга гласности», некоторые студенты пришли на Пушкинскую площадь именно потому, что до них дошла информация о проведении там очередной акции СМОГа: «Даже если предположить, что подобные объяснения — просто “отмазка” (сослаться на интерес к неортодоксальному литобъединению, возможно, казалось более безопасным, чем сознаться в участии в коллективном гражданском протесте), все равно они не были случайны. Литературный нонконформизм естественно сопрягался с протестом против уголовного преследования литераторов по обвинению, связанному с их литературным творчеством. Во всяком случае молодежный характер митинга и то, что многие восприняли его как выступление в защиту именно творческой свободы, — не подлежит сомнению» [21].

Правозащитниками роль СМОГа видится вполне однозначно: «СМОГ сыграл двойную связующую роль. С одной стороны, он был своего рода мостиком между творческой оппозиционностью и политической оппозицией (Буковский, Галансков, Гинзбург, Бокштейн. — О.С.). С другой стороны, включение смогистов в “дело Синявского и Даниэля” позволило им установить тесные связи с либеральной интеллигенцией старшего поколения (Эренбург, Тарсис, Лакшин и др. — О.С.)» [22].

Думается, здесь уместно говорить о двух периодах существования СМОГа (поэтическом и диссидентском), а дату 14 апреля 1965 года — демонстрацию к СП СССР, в которой приняли участие не все СМОГисты, — считать переломным моментом. По воспоминаниям Батшева, тогда многие поняли, что «лозунг “СМОГ вне политики” устарел». В своих мемуарах он выделяет группу «новых смогистов», вошедших в группу приблизительно в январе 1966 года [вероятно, немного раньше. — О.С.], — Надежду Солнцеву, Евгения Кушева, Веру Лашкову и др. Эти имена уже связаны с политическим СМОГом: Лашкова — активная правозащитница, впоследствии занималась организацией помощи политзаключенным, сотрудничала в правозащитном бюллетене «Хроника текущих событий» и т.д.

Точно сказать, сколько было участников СМОГа, затруднительно, потому что четкого членства не было, хотя, по словам В. Алейникова, в 1965 году смогистам выдавали удостоверения, напечатанные на машинке, на обычной бумаге, маленького формата, каждое с соответствующим номером. Батшев в конце мемуаров приводит список из 48 человек — участников СМОГа и комментирует: «Мы составили список смогистов и стали напротив каждой фамилии вписывать заслуги претендента на членский билет. Билеты получали все, кто выступал с февраля по нынешний день на любом из выступлений СМОГа. Получали билеты все участники журнала “Сфинксы”, альманахов “Чу”, “Авангард” и готовящегося “Рикошет”. В тот день мы выписали билеты 46 членам СМОГ и 5 почетным членам — Тарсису, Буковскому, Каплану, Иодковскому и Алшутову». Однако круг людей, близких СМОГу и имевших к нему когда бы то ни было отношение, гораздо более широкий (в воспоминаниях Батшева и Алейникова упоминаются около 156 человек). География СМОГа расширялась: поэты из Кривого Рога были приняты в СМОГ Л. Губановым и В. Алейниковым во время единственного приезда поэтов-смогистов на родину В. Алейникова (однако в списке Батшева они не указаны как смогисты). В 1965 году приехали «поступать» в СМОГ ленинградские поэты В. Эрль и А. Миронов (смогисты и по списку Батшева).

Являясь, прежде всего, молодежной и студенческой группой, СМОГ поддерживался большим количеством литературных объединений современной Москвы (одно из главных — ЛИТО Э. Иодковского), имел сторонников и единомышленников как в Москве и Ленинграде, так и в Киеве, Кривом Роге. Как и Лианозовская школа, СМОГ пытался вобрать в себя не только поэзию, но и живопись — в чтениях смогистов принимали участие многие молодые авангардистские художники. О роли СМОГа в истории диссидентского движения уже шла речь выше. СМОГ же «поэтический» выдвинул несколько ярких имен — Л. Губанова, Ю. Кублановского, В. Алейникова, А. Величанского, барда В. Бережкова; как смогист начинал свою творческую деятельность известный прозаик Саша Соколов, рассказы в духе СМОГа писал знаменитый лингвист, фонетист М.В. Панов, однако для многих некогда смогистов этот период биографии остался, скорее всего, лишь одним из увлечений юности.

 

Примечания

;1. «Предшествовавшие смогистам в московской неофициальной поэзии лианозовцы и поэты круга Л. Черткова как о литературных группах о себе никогда не заявляли» (Кулаков В. Поэзия как факт. Статьи о стихах. М.: НЛО, 1999. С. 275).

;2. Сенкевич А.Н. Показания свидетелей защиты (Из истории русского поэтического подполья 60-х годов). М.: Знание, 1992. С. 44.

;3. Алейников В. Что и зачем: об истории СМОГа и многом другом. М.: Аграф, 2007; Он же. СМОГ: роман-поэма. М.: ОГИ, 2008 (в данной работе мы будет ссылаться на издание 2008 г. как на более подробное); Батшев В. СМОГ: поколение с перебитыми ногами // http://www.belmamont.ru

;4. В дальнейшем ссылки на книги Батшева и Алейникова приводятся в случае расхождения авторов в датировках событий или если информация дана в воспоминаниях только одного из авторов.

;5. Сообщено в личной беседе автора данной работы с Ю.М. Кублановским.

;6. Интервью с Аленой Басиловой. Записано Л. Поликовской // Архив истории диссидентского движения «Международного Мемориала». Ф. 162. Устная история самиздата. С. 42–43.

;7. Сенкевич А.Н. Указ. соч. С. 38–39.

;8. Сообщено в личной беседе автора данной работы с Ю.М. Кублановским.

;9. О нем см.: Воспоминания о ЛИТО Э. Иодковского В. Галкина, Н. Семеновой, С. Семенова // http://ipso.ioso.ru/lito/index.htm; Камянов Б. «Знамя строителя» и его знаменосцы // http://www.antho.net/jr/16.2003/16.php

;10. Антология самиздата. Неподцензурная литература в СССР. 1950–1980-е / Под ред. В.В. Игрунова. Сост. М. Барбакадзе. В 3 т. М.: МИГПИ, 2005. Т. 1. Кн. 2. С. 356.

;11. «Современное искусство зашло в тупик, повернуть назад и найти выход оно не может. Оно настолько продышалось парами иностранной литературы и искусства, что превратилось в эпигонское. Национальное искусство умерло. Мы его должны и обязаны воскресить». «Каждый человек… переживает разлад с общественной жизнью, с миром, с самим собой. Поэтому мы должны отображать этот разлад, эти терзания, думы. Вернее, не отображать, а выражать. Настоящее искусство не отображает, а выражает». «Основные методы выражения смогистов — это раздвоение личности, сумеречное состояние души, экзистенции разума». «Все — от Блока до Вознесенского и его эпигонов — отвержены нами. Не смотрите сквозь роговые очки, поклонники!» (цитируется по: Лиходеев Л. Отраженная гипербола // Комсомольская правда. 1965. 20 июня. Авторы этой программы СМОГа — В. Батшев, А. Урусов, М. Янкелевич (см.: Батшев В. СМОГ: поколение с перебитыми ногами)).

;12. Антология самиздата. Т. 1. Кн. 2. С. 353; Батшев В. СМОГ: поколение с перебитыми ногами.

;13. Батшев В. СМОГ: Поколение с перебитыми ногами.

;14. 5 декабря 1965 года / Сост. Д. Зубарев, Г. Кузовкин и др. М.: Общество «Мемориал» — Издательство «Звенья», 2005. С. 13.

;15. Там же. С. 23.

;16. Сообщено в личной переписке автора данной работы с В.С. Батшевым.

;17. См.: Алексеева Л.М. История инакомыслия в СССР. Новейший период. М.: Хельсинкская группа, 2006. С. 212; Манифесты от символизма до наших дней / Сост. С. Джимбинов. М.: XXI век — Согласие, 2000. С. 492–493.

;18. Сообщено в личной переписке автора данной работы с В.Д. Алейниковым.

;19. Величанский А. Грядущий благовест // Новое литературное обозрение. 1996. № 20. С. 239–248.

;20. Сенкевич А. Указ. соч. С. 36–37.

;21. 5 декабря 1965 года. С. 6.

;22. Там же. С. 14.

Источник: Сурикова О.А. Русский самиздат 1960–1980-х годов: Судьба поэзии модернистов и ее традиции. Московские творческие объединения и периодические издания / Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. М.: МГУ им. М.В. Ломоносова, 2013.
 


; 11
; 1
;
;
;
; 1
;


Комментарии


 


В этой истории есть сквозной сюжет — организация выступлений смогистов в районной библиотеке на Беговой. Такие попытки легализации культурного андерграунда через небольшие районные советские библиотеки — сюжет, достойный отдельной статьи.
Одним из примеров может служить деятельность организатора «цветаевских встреч» Льва Мнухина в 1978 году. Он описывает свое сотрудничество с районной библиотекой следующим образом: «Была районная библиотека, а я просто жил рядом. А я был на очень хорошем счету в Обществе книголюбов в районе, потому что я работал в научно-исследовательском проектном институте и одновременно занимался распространением книг. Обычных, новых, советских книг. Проводил какие-то регулярные сообщения и информации по книгам современным и был на хорошем счету. Мои публичные выступления о книгах шли, видимо, в общие отчеты об общественной работе в институте. И поэтому когда я пришел с просьбой разрешить мне делать вечера книголюбов в Таганской библиотеке, то, в общем, вопросов и препятствий не возникло. Это из райкома партии, где у них там был отдел культуры, сказали, что да, не возражают и что даже хорошо было бы вести такую постоянную нужную работу. И в течение семи-восьми лет мы там ежемесячно собирались» (Отрывки из интервью Анны Комароми со Львом Мнухиным // Acta samizdatica. 2012. Пилотный номер, с. 96).
Безусловно, нельзя сравнивать относительно спокойные собрания любителей творчества Марины Цветаевой и публичную деятельность смогистов, включающую в себя элементы, которые сегодня принято называть акционизмом. Чего стоил хотя бы плакат, вывешенный при входе в библиотеку в день выступления смогистов: «Сегодня умерли Евтушенко, Вознесенский, Окуджава, Аксенов, Гладилин, Кузнецов, Ефремов, Любимов, Эфрос, Хуциев, Калик, Тарковский, Неизвестный, Жутовский, Глазунов! Родились мы — СМОГ! Мы — подлинный авангард русского искусства! СМОГ!» (Батшев В. СМОГ: Поколение с перебитыми ногами). Вполне понятно, что очень скоро, по «звонку сверху» вечера молодых поэтов в библиотеке на Беговой были запрещены.
Между тем взаимоотношения представителей советского культурного андерграунда с библиотечным миром — это сюжет, достойный отдельной публикации, пусть небольшой. С одной стороны, библиотекари искали новые интересные темы, которые бы могли привлечь больше участников массовых мероприятий (читательских конференций, клубов, лекций), с другой стороны, что не менее важно, мы видим попытку выйти на легальное публичное пространство со стороны представителей культурного андерграунда.

Елена Струкова, 29.03.2013