На Земле безжалостно маленькой... На разбор

Для Журнала Рецензент http://www.stihi.ru/avtor/referent1 . Разбор стихотворения Роберта Рождественского «На Земле безжалостно маленькой».

1 - Рецензии на «за и против - заявки на декабрьский разбор» http://archive.li/QnAz8 http://www.stihi.ru/comments.html?2017/12/03/8211

http://www.stihi.ru/comments.html?2017/12/03/8211

Роберт Рождественский "На Земле безжалостно маленькой" http://goo.gl/9EL7ME

ПЛАН РАЗБОРА:

0. Цитирование стихотворения. Дабы читатель, для себя мог сделать те или иные выводы.
1. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. По «знаменитой схеме четырёх толкований».
2. ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Внеклассное чтение. С небольшими комментариями. В поисках «маленьких людей».
3. ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Продолжение внеклассного чтения. С небольшими комментариями. В поисках «маленьких людей». Но с другим героем.
4. ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. Обо всём понемногу.
5. ЧАСТЬ ПЯТАЯ. Ритмический разбор.
6. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. Подведение итогов и оценка стихотворению.
7. ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. Приложение. Для последнего внеклассного чтения. С небольшими комментариями. В поисках «маленьких людей». С ещё одним новым героем.

0. Цитирую стихотворение:

===========================
На Земле
безжалостно маленькой
жил да был человек маленький.
У него была служба маленькая.
И маленький очень портфель.
Получал он зарплату маленькую...
И однажды —
прекрасным утром —
постучалась к нему в окошко
небольшая,
казалось,
война...
Автомат ему выдали маленький.
Сапоги ему выдали маленькие.
Каску выдали маленькую
и маленькую —
по размерам —
шинель.

...А когда он упал —
некрасиво, неправильно,
в атакующем крике вывернув рот,
то на всей земле
не хватило мрамора,
чтобы вырубить парня
в полный рост!

1969
===========================

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. По «знаменитой схеме четырёх толкований».

Гаспаров. Избранные труды 1-3. Приложения. Средневековые латинские поэтики в системе средневековой грамматики и риторики. Часть вторая: Проповедь. Цитата:

===========================
...традиция толкования Писания неожиданно встретилась с совсем другой традицией — с тем «толкованием поэтов», которое составляло часть школьной грамматической программы. Приемы были одни и те же ставился вопрос, как следует правильно понимать данный текст; для проверки привлекались другие тексты сходного содержания; для уточнения значения каждого слова привлекались другие случаи употребления этого слова; в результате текст представал как показательная часть большой идеологической системы, обрастая множеством дополнительных смыслов. Эти смыслы классифицировались по знаменитой схеме четырех толкований — буквального (исторического), аллегорического, тропологического и анагогического так, в буквальном смысле «Иерусалим» означал город в Иудее, в аллегорическом — святую церковь, в тропологическом — душу верующего, в анагогическом — царствие небесное («что было», «во что верить», «что делать», «на что надеяться»).
===========================

Сейчас не суть множества спорных трактовок того или иного слова по принципу «четырёх» (толкований) как пишет Гаспаров и их взаимодействия друг с другом — о чём он не пишет, но как отправной точкой для нашего разбора мы попробуем определить суть выражения «маленький человек» в стихотворении Роберта Рождественского. ВКРАТЦЕ:

1. В БУКВАЛЬНОМ ИСТОРИЧЕСКОМ смысле это простой гражданин, вставший на защиту своей страны. Добровольно или по приказу, вопрос интересный. Но это было.
2. В АЛЛЕГОРИЧЕСКОМ смысле это винтик в большой системе, с её точки зрения может быть: ничего не значащий, не заметный и никому не нужный. Однако, он, часть этой системы — даже, если эта система его не замечает. В это безусловно надо верить. Хотя — это так и есть.
3. В ТРОПОЛОГИЧЕСКОМ  смысле (в данном случае в метонимическом) присутствует Синекдоха — одно как множество и наоборот — где один «маленький человек» ставший солдатом превратился в народ-победитель. Насколько это справедливо, тоже, вопрос интересный. Что с этим делать? После разберёмся.
4. В АНАГОГИЧЕСКОМ смысле, насколько я могу судить из примеров, этот «маленький человек» должен осознать себя «системой» — это моё мнение. А на что ещё ему надеяться — на то, что он приносит пользу обществу без какого-либо вознаграждения за свои труды? У Роберта Рождественского этот анагогический смысл облечён в камне — в граните — памятнике «Воину-освободителю».

Теперь, давайте рассмотрим эти «четыре» положения более ПОДРОБНО:

1. Помимо тех или иных сжатых формулировок, есть ещё и развёрнутые. Определение «маленький человек»-гражданин, как вы понимаете неполноценно. Потому что, каждый из нас является гражданином своей страны — и банкир, и лётчик... И пахарь и рабочий... А какими качествами наделил своего «маленького человека» Роберт Рождественский — давайте посмотрим:

===========================
жил да был человек маленький.
У него была служба маленькая.
И маленький очень портфель.
Получал он зарплату маленькую...
===========================

Как вы понимаете и, как надеюсь понимаю это я, наш «маленький человек» был или бухгалтером или банковским служащим или культурным работником или ещё кем-то как сказали бы в Европе — обычным клерком. Винтик, даже в своей системе координат.
   Очень примечательная деталь в описании этого «маленького человека» — «маленький очень портфель.». Слово «очень» — это Втычка (литературоведческий термин). Уберите его и почувствуйте «ритмический смех». Однако, эта Втычка, безусловно оправдана. И, она, ритмически выделена. «Очень» — очень маленький портфель. Аллегорически говорит о самой что ни на есть незначительности положения нашего «маленького человека». Как правильно заметил один человек — гоголевский Акакий Акакиевич 20 века. Сравнение более чем... —

===========================
ГОГОЛЬ Н.В. ПОВЕСТЬ ШИНЕЛЬ. МАЛЕНЬКИЙ ЧЕЛОВЕК АКАКИЙ АКАКИЕВИЧ БАШМАЧКИН http://qoo.by/3een

Главный герой повести Шинель — Акакий Акакиевич Башмачкин. Гоголь называет его маленький человек. Работал Акакий Акакиевич титулярным советником (гражданский чин IX класса) в Санкт-Петербурге. Его жалование составляло 400 рублей в год. Он очень любил свою работу ручное переписывание бумаг и подходил к ней с большой ответственностью и скрупулезностью. Однако, в департаменте его роль была незначительна и поэтому над ним часто смеялась молодые работники департамента.
В один день маленький человек заметил, что его шинель износилась, он отнес ее к портному, чтобы тот починил ее, но портной отказался и сказал, что нужно шить новую.
Акакию Акакиевичу пришлось сильно сократить свои расходы, которые итак были небольшие. Когда Аккакий получил жалование к празднику, он отправился с портным за материалом для новой шинели.
Когда маленький человек пришел на работу в новой шинели, его пригласили на именины к помощнику столоначальника. Возвращаясь домой поздно ночью, Акакий Акакиевич лишился своей шинели и вынужден был носить старую, из-за чего заболел и умер.
Позже призрак титулярного советника стал появляться у Калинкина моста. Он стаскива[л] с прохожих шубы, пальто и шинели.
===========================

Ну, не факт, что наш «маленький человек» был таким, однако, так уж заведено, жизнь подобных «маленьких людей», отнюдь не сахар. Что ж, по каким причинам, Роберт Рождественский решил возвеличить этого «маленького человека» остаётся для нас загадкой. Хотя, возможно, где-то и можно будет найти мысли автора по такому его неказистому маленькому, но вобщем-то главному герою стихотворения. Но это потом — если есть. Сейчас, это будет и мешать, и отвлекать нас от разбора.

К сожалению, у Гаспарова ничего нет по тому, что называется «окружающая действительность» сопутствующая главному герою. Как её разбирать и возможно ли с позиции «четырёх толкований» — неизвестно. Но давайте попробуем.
   Поскольку в историческом смысле здесь нет ничего, кроме косвенных ассоциаций, взятых, скорее по атрибутам к одному из трёх приблизительных признаков стихотворения, а именно — автоматы и каски это атрибуты войны: 1. неназванной страны — Советского Союза — «На Земле безжалостно маленькой»; 2. неназванной войны — Великой Отечественной — «небольшая, казалось, война...»; и 3. неназванным памятникам Воинам-освободителям — «не хватило мрамора», — и всё это, кому-то может показаться парадоксальным, а уж с авторской позиции и подавно, но с точки зрения стиха, абсолютно не значит, что речь в этом стихотворении идёт о Советском Союзе; однако, по историческому смыслу стихотворения мы взяли всё что могли, поэтому, переходим в следующий пункт: аллегорический.

2. Если брать в целом, то аллегорически, всё стихотворение это — карикатура, шарж. Всё в нём неправильно. Всё. Даже последние две строки о памятниках в полный рост, скорее подчёркивают карикатурность стихотворения. Но посмотрим более подробно. Первая строка:

«На Земле безжалостно маленькой...» [для доброты] —

только [так] эта строка мне не видится шаржем. Чтобы это понять надо заменить слово «безжалостность» — как высшую форму жестокости, на агрессию или ту же жестокость и получить Землю маленькую своей жестокостью или Землю известную своей маленькой жестокостью — и как это понимать? Вы скажете...: по сравнению с Вселенной наша Земля... о да — очень-очень маленькая: песчинка в океане Космоса — но причём тут безжалостность? Эпитет — тот ещё, да к тому же это часть Эпитета, принадлежащая другой его части — маленькой. Вот так вот, поэт, подчинил жестокость маленькому чуду Земли. Земля маленькая — да, но по мнению поэта, она ещё и безжалостно маленькая.
   Строки главного героя мы рассматривали в историческом смысле. В аллегорическом рассматривать их не будем. Тем более, что уже — Акакий Акакиевич на все сто. Теперь давайте посмотрим на остальные «краски» сопутствующие нашему герою:

===========================
И однажды —
прекрасным утром —
постучалась к нему в окошко
небольшая,
казалось,
война...
Автомат ему выдали маленький.
Сапоги ему выдали маленькие.
Каску выдали маленькую
и маленькую —
по размерам —
шинель.
===========================

«Постучалась в окошко война», не заглянула — ладно. Впрочем, скорее правильно, ибо война шумна и выбивает стёкла. Неожиданно. Ясно. Ассоциации с окошком — почему-то деревенские. И это ладно. «Небольшая, казалось, война» — ещё один шарж. И с войной разобрались. Переходим к её атрибутам. Честно? «Маленький автомат» это не портфель, это ещё одна карикатура. И дело даже не в том, что бывают (и пусть — могли быть) маленькие автоматы в прямом смысле этого слова — и над сим выражением мы сдерживаем смех, но в аллегорическом смысле, о чём это говорит? Такое чувство, что автор совсем забылся своим «маленьким человеком» что стал выдавать на гора от строчки к строчке. Хорошо, что, ещё танк или самолёт не выдал маленький нашему маленькому герою. Далее... И вот тут, мы попадаем в капкан. Точнее, поняли, что попали. Ладно. Согласен.
   Капкан, называется — от противного, человек в прямом смысле был большим, настолько, что всё, что ему не присуще благодаря лёгкой руке автора оказалось — маленьким. Спасибо, последней строке: «и маленькую — по размерам — шинель.». Смешно же! Однако, если шинель, оказалась маленькая ПО РАЗМЕРАМ — значит это капкан. Что ж, принимается. И даже не знаешь, что теперь думать... — «матрица-перезагрузка». Разбираем по пунктам и попадаем впросак. Эх. И примеров разборов из «толкований поэтов» у нас нет. Ладно. Тогда подытожим, здесь.
   Во-первых, кроме «маленького человека» — «жил да был маленький человек» (1о11ооооо1 — если бы так, а то ведь «жил да был человек маленький» 1о1оо11ооо), все остальные строки с главным Эпитетом главного героя, самая, что ни на есть — прямая речь. Насколько, всё это оправдывает или имеет право на жизнь в этом стихотворении — сложно судить. Однако, это имеет место быть. По крайней мере, в этом стихе и в моём теперешнем состоянии. А там посмотрим.
   В этом случае, разбирать по остальным пунктам — тропологическом и анагогическом, пока не вижу смысла. Может потом, прежде чем, я процитирую один небольшой отрывок из жизни одного «маленького человека», в некотором роде похожего на героя Роберта Рождественского. Ага.
   Во-вторых, поехали.

================================================

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Внеклассное чтение. С небольшими комментариями. В поисках «маленьких людей». Борис Кремнев. Бетховен. Часть первая. Некоторые, идущие друг за другом абзацы:

===========================
Капельмейстер Бетховен жил хотя и не в нужде, но в постоянном ее окружении. Вокруг него был нищий, обездоленный народ, гибнущий от болезней и истощения. Редкий год обходился в кельнском курфюршестве без голода, когда повально вымирали целые деревни. Его страна – священная Римская империя германской нации – была раздроблена на множество карликовых государств, отданных во власть жестоких и алчных князьков-самодержцев. Неограниченные владыки, они стремились перещеголять друг друга в роскоши и распутстве, а средства черпали из одного и того же почти иссякнувшего источника. На народ обрушивались различные поборы. В курфюршестве кельнском взимались, например, дорожная пошлина, пошлина за переправу через Рейн, налоги на соль, дань с евреев. Поборы не взимались только разве что с воздуха. Вот одно из великого множества полицейских предписаний того времени: «Кто на ночь не приготовит кадку с водой, платит 12 крейцеров штрафа; кто с трубкой во рту пройдет по улице – 10 кр.; кто не имеет конюшенного фонаря – 12 кр.; кто перелезет через забор – 20 кр., кто по воскресным дням пьет или шумит в трактире – 15 кр. (ибо каждый должен выпить свой стакан в молчании!); кто из молодых людей в воскресенье или праздник во время богослужения встретится вне города или в садах – 10 кр.; кто не представит предписанного количества убитых воробьев – 6 кр. за каждую непредставленную единицу, а кто представит вместо воробья другую птицу – 12 кр.; кто играет в карты в трактире – 40 кр., а кто разрешает игру у себя на дому – 50 кр.; обыватель, называющий другого на «ты», – платит 8 кр.».
Но и средств, поступающих от бесчисленных поборов, не хватало. И тогда правители вели торговлю людьми. Они продавали своих подданных на пушечное мясо. Вот что писал о кельнском курфюрсте Клеменсе Августе император прусский Фридрих II:
«Курфюрст кельнский водрузил себе на голову столько митр, сколько сумел раздобыть. Он был курфюрстом кельнским, епископом мюнстерским, падерборнским, оснабрюкским и сверх того командором Немецкого ордена. Он содержал от восьми до двенадцати тысяч человек и торговал ими так, как скотопромышленник торгует быками».
Людвиг Бетховен со свойственной ему проницательностью понял, что в обществе, в котором он живет, у незнатного человека есть лишь одна возможность обезопасить себя от полного бесправия – достичь обеспеченности. Деньги давали независимость. Большие деньги приносили свободу. Они гарантировали от множества превратностей, какими чревата жизнь в государстве, где царит деспотизм.
У Людвига был достаток. Он решил, что надо сколотить состояние. Годами скопленный капитал он вложил в дело и приобрел винный погребок.
Торговля пошла бойко и приносила неплохой доход. По словам современника, «придворный капельмейстер ван Бетховен имел деньги на вкладах… Он продавал свое вино в Нидерланды, откуда приезжали к нему купцы и знатоки и покупали вино».
Казалось бы, и его и семью – к тому времени он женился на Марии Иозефе Поль, а в 1740 году у них родился сын Иоганн – ждало процветание. Но именно то, что сулило благополучие, обернулось бедой.
Капельмейстер большую часть своего времени отдавал службе при дворе и вести торговлю поручил жене. Постепенно Мария Иозефа из продавца вина превратилась в самого истового потребителя его. Даже завсегдатаи погребка не могли соперничать с ней.
Чем дальше, тем больше. Мария Иозефа настолько пристрастилась к вину, что с утра до вечера не расставалась с кружкой. Дошло до того, что многие матери в городе прочили своим сыновьям, питавшим излишнюю любовь к спиртному, будущность фрау Бетховен, чем немало пугали юнцов.
В доме пошли нелады. Людвиг Бетховен, больше всего любивший спокойствие и степенность, жил теперь в неумолчном шуме скандалов, криков, пьяного истерического веселья.
В такой обстановке рос Иоганн. От природы одаренный неплохими способностями, он унаследовал от отца красивый голос и музыкальность. Зато от матери получил в наследство дряблую волю и бездумное отношение к жизни. Способности не помогали, а скорее вредили ему. Трудности приучают человека преодолевать препятствия, вырабатывают характер. Иоганну и в детстве и в юности все давалось легко. Благодаря отцу он в двенадцать лет пел в придворной капелле, шестнадцати лет занял должность кандидата в придворные музыканты, а к двадцати четырем годам уже стал полноправным придворным музыкантом.
Оттого Иоганн и вырос безалаберным повесой, не умеющим и не любящим трудиться.
Вдобавок мать как-то в припадке пьяной нежности решила доставить единственному сынку утеху и попотчевала его вином. А так как она считала, что любит сына, эти угощения повторялись неоднократно. И мало-помалу Иоганн с детства привык к вину, а когда вырос, пристрастился к выпивке.
Так в семье появился еще один пьяница.
Нужны были решительные меры. И старый капельмейстер их принял. Сына он женил. Со спившейся Марией Иозефой поступил круче – заключил ее в монастырь под Кельном.
Глухие стены монастыря оказались надежнее брака – старуха до самой смерти коротала свой век в святой обители, никого не беспокоя.
Сын же после женитьбы еще больше запил.
К несчастью, Иоганну попалась хорошая жена. Мария Магдалена Кеверих была на редкость мягким и добрым существом. Небольшого роста, худенькая и хрупкая, она походила не на женщину, уже успевшую до брака с Иоганном овдоветь и похоронить первого ребенка, а на угловатого и робкого подростка, испуганно глядящего на мир печальными серыми глазами. Безропотная и кроткая, она, казалось, была создана для того, чтобы ею помыкали. А это только и нужно было Иоганну. С каждым годом он все больше и больше куражился, измываясь над женой. Нередко случалось, что он и поколачивал ее, ничуть не смущаясь присутствием детей. Бил за то, что не мог получить денег, которые сам же и пропил незадолго до этого.
Так пустой шалопай превратился в вечно пьяного семейного тирана. Не мудрено, что соседи, по словам современницы, «не могли припомнить, чтобы мадам ван Бетховен когда-нибудь смеялась, – она всегда была серьезна».
И, конечно, фрау Бетховен не зря говорила одной из своих соседок:
«Если вы послушаетесь моего доброго совета, то останетесь незамужней. У вас будет прекрасная, спокойная жизнь, вы будете жить в свое удовольствие. Ибо что такое замужество? Немножко радости вначале и непрерывная цепь страданий потом».
Несколько лет «семейного счастья», постоянный страх перед мужем, непосильный труд по дому, где все шло прахом, жестоко изнурили Марию Магдалену. Рядом с мужем она выглядела старухой, хотя была на шесть лет моложе его.
В конце концов старый капельмейстер отступился от сына. Одним взмахом маленькой, но сильной руки он обрубил негодную ветвь и зажил один, замкнуто и нелюдимо.
Теперь сына для него будто не существовало. Что еще бередило сердце старика, это жалость к невестке. Ей он старался помочь, но делал это исподтишка, тайком от Иоганна. Знал, что тот и деньги отнимет, и пропьет, и жену отколотит.
Вероятно, из доброго чувства к Марии Магдалене дед согласился быть крестным отцом маленького Людвига. И если бы три года спустя старый капельмейстер не умер, кто знает, может быть, детство Бетховена сложилось совсем иначе.
===========================

Прежде чем перейти конкретно к нашему главному герою повести Бориса Кремнева, позволю себе вспомнить некоторый момент из собственной жизни так лаконично пришедшийся на то о чём пишет автор Бетховена. Про налоги на воробьёв... Однако, вот тебе и Европа. Вот тебе и Германия. Раздробленная, правда. Ещё один момент, насколько они не сильно верующие, наглядно описано в этой книге — хоть и не называется прямо. И если бы об этом писали, исключительно, наши авторы.
   Когда-то давно, по телевизору смотрел передачу о временах правления Мао Дзедуна. Там, примерно такой же сюжет был. Когда каждый китаец — крестьянин, занимающийся земледелием, обязан был уничтожать на рисовых полях (или пшеничных, не помню) вредителей — обычных воробьёв. Обязан, подчеркну. И определённое их количество. Тушки надо было обязательно предоставлять назначенным для этого лицам. Рассказчик был так удивительно возмущён подобным самодурством тирании Мао, что, признаться и меня заразил — да и как ещё это назвать! А тут, на тебе — цивилизованная Европа! И сколько лет она шла к сегодняшней цивилизации... Да и живёт ли? Материально, разве что. А вот... — интересно, были ли у нас подобные случаи самодурства власти... Но кем должна стать Россия за 20-30 лет после известных событий... – кем? Впрочем, мы немного отвлеклись. Продолжим. Мы ещё не закончили — если что.
   О, «обыватель, называющий другого на «ты», – плати[...] 8 кр.» — да не померкнет такая воспитательная мудрость в веках!.. Люди! Уважайте великую личность в других, не только в себе... О, небо... Продолжим же наконец! —

===========================
Двор дома булочника Фишера, где жил Иоганн Бетховен с семьей, был вымощен булыжником. Но как плотно ни прилегали камни один к другому, меж ними пробивалась трава. Ее не поливали, за ней не ухаживали, камень сжимал и душил ее, и все же она неистребимо тянулась к свету. Молодой организм, крепкий и сильный, наливался жизненными соками. Трава зеленела. Трава росла.
Точно так же рос и Людвиг. Совсем маленьким он ползал по двору, расквашивал нос о булыжник, размазывал кулаком по лицу кровь, грязь и слезы и полз дальше. Его никто не опекал, за ним никто не присматривал. Напротив, став побольше, он сам опекал своих младших братьев: таскал их во двор гулять, драл за волосы, когда они ссорились и озорничали, не давал удирать на улицу, где малышей подстерегали копыта лошади или колеса кареты.
С малых лет Людвиг жил один, без родительского глаза. Матери впору было только-только управиться с работой по дому. Тщетные попытки свести несводимые концы с концами убивали ее силы.
К тому же за последнее время Мария Магдалена стала очень быстро уставать. Ее и без того длинное лицо, казалось, еще больше вытянулось. Щеки впали, скулы заострились и горели огнем. Она часто прислонялась к стене и, уткнувшись лицом в ладони, долго надсадно кашляла.
Единственное, что она могла подарить своим детям, это ласковый взгляд и мягкую, усталую улыбку.
Оказывается, и это не так уж мало. Бетховен всю жизнь хранил теплое, благодарное воспоминание о матери. Искорки ласки разрывали неласковую тьму его детства.
Он рос предоставленный самому себе, сызмальства сталкивался с жизнью один на один, привык к ее толчкам и не обращал на них внимания.
Все силы он черпал в самом себе и полагался только на себя самого. Потому, вероятно, многое из того, что мешает людям жить, его не трогало. В холод он ходил раздетым, в слякоть и непогоду бегал разутым. Темными вечерами, когда другие дети боязливо жмутся к взрослым, он проскальзывал на чердак и подолгу глядел в подернутую мутноватой дымкой даль, где грозно катил свои воды могучий Рейн.
Его ничуть не волновало, что скажут о нем. Он рано и твердо поверил в себя. «Когда Людвиг ван Бетховен подрос, – вспоминает Цецилия Фишер, – он часто ходил грязный, неопрятный. Цецилия Фишер сказала ему:
– Ты опять ходишь грязнулей, Людвиг. Надо следить за собой, быть чистым и опрятным.
Он ответил ей:
– Ну и что с того? Когда я стану важным господином, никто даже не заметит этого.
Шести лет он пошел в начальную школу. Его костюм, в дырах и заплатах, вызывал немало насмешек. Но тогда, когда мальчишки становились чересчур уж назойливыми – дергали за платье, щипались, – он резко обрывал все приставанья. Делалось это очень просто: Людвиг бил мальчишек. Спокойно, решительно. А так как он был силен, намного сильнее сверстников, его тотчас оставляли в покое и старались больше не задевать.
Много позже, двадцать с лишним лет спустя, он писал одному из своих друзей: «Сила – мораль людей, отличающихся от остальных, она и моя мораль».
Но этот могучий человек никогда не употреблял силу во вред другим, а лишь с ее помощью защищал себя от вреда, который ему пытались причинить другие.
Нисколько не задевала его и кличка «Шпаньоль» – «Испанец», прочно прилипшая к нему. Прозвище это он получил потому, что был смугл лицом и черноволос.
За пять лет, проведенных в школе, Людвиг выучился немногому – чтению, письму и начаткам латыни и арифметики. До конца дней своих он испытывал острую нужду в элементарнейших знаниях – писал с орфографическими ошибками, а считать так никогда и не научился толком. Когда ему, уже всемирно известному композитору, требовалось для подсчета гонорара помножить 251 на 22, он столбиком выписывал цифру 251 двадцать два раза и складывал. Он навсегда сохранил наивное уважение к людям, умевшим быстро считать и владевшим непостижимыми для него тайнами умножения и деления.
Зато музыкальное развитие его шло очень быстро. Как ни уродливы были методы, обучение приносило богатейшие плоды. Как варварски ни обрабатывалась почва, она давала прекрасные всходы – уж очень благодатна была она.
Надо сказать, что и учителя были не так уж плохи. Во всяком случае, ремесло свое они знали отменно. Собутыльник Иоганна Бетховена Тобиас Пфайфер был не только завсегдатаем кабаков, но и отличным музыкантом. Он хорошо пел, прекрасно играл на рояле, великолепно владел гобоем. Он, пусть с пьяным упорством, а порой и жестокостью, добивался от своего ученика того, что необходимо каждому музыканту, – беглости пальцев, умения читать с листа, то есть быстро, с ходу, предварительно не разучивая, проигрывать ту или иную пьесу. Он обучал Людвига музыке, хотя и не воспитывал музыкально. Но на первых порах, как закладка фундамента, и это было необходимо, хотя, конечно, было бы намного лучше, если б и то и другое гармонично сочеталось.
===========================

Ну достаточно. Долго говорить не будем. Да и где-то неуместно это. Однако, «в здоровом теле — здоровый дух.». Жизнь Людвига Ван Бетховена (умершего, кстати, в полной нищете), не в пример другим. Однако, если человек силён (в чём угодно) он может позволить себе быть слабым. Именно такие люди, в любые тяжёлые для страны годы, могут быть её защитниками и героями. Где-то и «акакиевичи» могут... — где-то там — где-то очень далеко. Если представить, что они... как «марии магдалины» способны терпеть невзгоды для того чтобы на Земле не хватило мрамора, исключительно, подчеркну, «бетховенам». Почему именно «им»? Почему не «моцартам», например? Маленький, кстати, был человек — относительно телосложения. Однако, был ли он — маленьким человеком, относительно духа? Однозначно — нет. Но Моцарт, был, скорее ребёнком — гениальным ребёнком. Вот уж действительно — таких, возможно и не было вообще среди творческих людей... У того же Бориса Кремнева, есть что сказать о Моцарте. Но это, всё, не просто великие люди, но и знаменитые. А вот, следующий наш герой (там где один там и другой...) — Сантьяго, — прошу читателя простить меня за очередное долгое цитирование...

================================================

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Продолжение внеклассного чтения. С небольшими комментариями. В поисках «маленьких людей». Цитаты из повести Эрнеста Хемингуэя, «Старик и море»:

===========================
— Рыба, — сказал он, — я тебя очень люблю и уважаю. Но я убью тебя прежде, чем настанет вечер.
«Будем надеяться, что это мне удастся», — подумал он. С севера к лодке приблизилась маленькая птичка. Она летела низко над водой. Старик видел, что она очень устала.
Птица села на корму отдохнуть. Потом она покружилась у старика над головой и уселась на бечеву, где ей было удобнее. — Сколько тебе лет? — спросил ее старик. — Наверно, это твое первое путешествие?
Птица посмотрела на него в ответ. Она слишком устала, чтобы проверить, достаточно ли прочна бечева, и лишь покачивалась, обхватив ее своими нежными лапками.
— Не бойся, веревка натянута крепко, — заверил ее старик. — Даже слишком крепко. Тебе не полагалось бы так уставать в безветренную ночь. Ах, не те нынче пошли птицы!
«А вот ястребы, — подумал он, — выходят в море вам навстречу». Но он не сказал этого птице, да она все равно его бы не поняла. Ничего, сама скоро все узнает про ястребов.
— Отдохни хорошенько, маленькая птичка, — сказал он. — А потом лети к берегу и борись, как борется каждый человек, птица или рыба. Разговор с птицей его подбодрил, а то спина у него совсем одеревенела за ночь, и теперь ему было по-настоящему больно. — Побудь со мной, если хочешь, птица, — сказал он. — Жаль, что я не могу поставить парус и привезти тебя на сушу, хотя сейчас и поднимается легкий ветер. Но у меня тут друг, которого я не могу покинуть. В это мгновение рыба внезапно рванулась и повалила старика на нос; она стащила бы его за борт, если бы он не уперся в него руками и не отпустил бы лесу.
Когда бечева дернулась, птица взлетела, и старик даже не заметил, как она исчезла. Он пощупал лесу правой рукой и увидел, что из руки течет кровь. — Верно, рыбе тоже стало больно, — сказал он вслух и потянул бечеву, проверяя, не сможет ли он повернуть рыбу в другую сторону. Натянув лесу до отказа, он снова замер в прежнем положении.
— Худо тебе, рыба? — спросил он. — Видит бог, мне и самому не легче. Он поискал глазами птицу, потому что ему хотелось с кем-нибудь поговорить. Но птицы нигде не было.
«Недолго же ты побыла со мной, — подумал старик. — Но там, куда ты полетела, ветер много крепче, и он будет дуть до самой суши. Как же это я позволил рыбе поранить меня одним быстрым рывком? Верно, я совсем поглупел. А может быть, просто загляделся на птичку и думал только о ней? Теперь я буду думать о деле и съем тунца, чтобы набраться сил». — Жаль, что мальчик не со мной и что у меня нет соли, — сказал он вслух.

=========

Когда солнце зашло, старик, чтобы подбодриться, стал вспоминать, как однажды в таверне Касабланки он состязался в силе с могучим негром из Сьенфуэгос, самым сильным человеком в порту. Они просидели целые сутки друг против друга, уперев локти в черту, прочерченную мелом на столе, не сгибая рук и крепко сцепив ладони. Каждый из них пытался пригнуть руку другого к столу. Кругом держали пари, люди входили и выходили из комнаты, тускло освещенной керосиновыми лампами, а он не сводил глаз с руки и локтя негра и с его лица. После того как прошли первые восемь часов, судьи стали меняться через каждые четыре часа, чтобы поспать. Из-под ногтей обоих противников сочилась кровь, а они все глядели друг другу в глаза, и на руку, и на локоть. Люди, державшие пари, входили и выходили из комнаты; они рассаживались на высокие стулья у стен и ждали, чем это кончится. Деревянные стены были выкрашены в ярко-голубой цвет, и лампы отбрасывали на них тени. Тень негра была огромной и шевелилась на стене, когда ветер раскачивал лампы.
Преимущество переходило от одного к другому всю ночь напролет; негра поили ромом и зажигали ему сигареты. Выпив рому, негр делал отчаянное усилие, и один раз ему удалось пригнуть руку старика — который тогда не был стариком, а звался Сантьяго El Campeon — почти на три дюйма. Но старик снова выпрямил руку. После этого он уже больше не сомневался, что победит негра, который был хорошим парнем и большим силачом. И на рассвете, когда люди стали требовать, чтобы судья объявил ничью, а тот только пожал плечами, старик внезапно напряг свои силы и стал пригибать руку негра все ниже и ниже, покуда она не легла на стол. Поединок начался в воскресенье утром и окончился утром в понедельник. Многие из державших пари требовали признать ничью, потому что им пора было выходить на работу в порт, где они грузили уголь для Гаванской угольной компании или мешки с сахаром. Если бы не это, все бы хотели довести состязание до конца. Но старик победил, и победил до того, как грузчикам надо было выйти на работу.
Долго еще потом его звали Чемпионом, а весною он дал негру отыграться. Однако ставки уже были не такими высокими, и он легко победил во второй раз, потому что вера в свою силу у негра из Сьенфуэгос была сломлена еще в первом матче. Потом Сантьяго участвовал еще в нескольких состязаниях, но скоро бросил это дело. Он понял, что если очень захочет, то победит любого противника, и решил, что такие поединки вредны для его правой руки, которая нужна ему для рыбной ловли. Несколько раз он пробовал по-состязаться левой рукой. Но его левая рука всегда подводила его, не желала ему подчиняться, и он ей не доверял.
«Солнце ее теперь пропечет хорошенько, — подумал он. — Она не посмеет больше затекать мне назло, разве что ночью будет очень холодно. Хотел бы я знать, что мне сулит эта ночь».
Над головой у него прошел самолет, летевший в Майами, и старик видел, как тень самолета спугнула и подняла в воздух стаю летучих рыб. — Раз здесь так много летучей рыбы, где-то поблизости должна быть и макрель, — сказал он и посильнее уперся спиною в лесу, проверяя, нельзя ли подтащить рыбу хоть чуточку ближе. Но он скоро понял, что это невозможно, потому что бечева снова задрожала, как струна, угрожая лопнуть, и по ней запрыгали водяные капли. Лодка медленно плыла вперед, и он провожал глазами самолет, пока тот не скрылся.
===========================

Пожалуйста, для чего человеку сила, если он не в состоянии ей воспользоваться по-настоящему, как сказал бы тот или иной спортсмен или гангстер. Пожалуйста, смейтесь над этим человеком, но что ему до вашего смеха...
   Пожалуй, достаточно уже цитат. Возвращаемся к нашему разбору.

================================================

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. Обо всём понемногу. Не знаю, насколько оправдано такое долгое цитирование, однако, что хочу заметить по-нашему стихотворению. Правы ли мы относительно «капкана» поймавшего Вашего покорного слугу, более подробно об этом, затронем в ритмическом разборе, который, по началу и не планировался, но если цитаты не убедили читателя относительно разницы «маленьких людей» и их возможностей, то, лично наше мнение однозначное — именно такие люди способны на большие поступки. Где-то и «акакиевичи» способны, повторюсь. Однако проблема «акакиевичей» в их забитости и не способности постоять за себя. И кто его знает, какие чувства они при этом испытывают. Все остальные.., — и отнюдь не «акакиевичи», скорее те, кто над «ними» смеются, ибо это, извините меня, та же слабость человека — смеяться над «подобными» — за что? — за то, что человек не может постоять за себя, слаб, тщедушен и, где-то действительно выглядит комично? А вы-то, сами насколько ушли от «них»? Это ли не ренегатство — такое же «маленькое простодушие» кажущееся большим на фоне «акакиевичей». И, пожалуйста, о ком написал свой стих, Роберт Рождественский? Неужели о «Рядовом Райяне»? Впрочем, это скорее отголосок системы, способной к такому, якобы проявлению справедливости. Если читатель не знает — посмотрите этот фильм. Уверен, многих женщин он тронет. Нет, наш герой, полный сил человек, способный работать и в поле, и на заводе, однако, вот он — на простой службе, где не надо выказывать свою физическую выносливость. И в тоже время, почему он, не пытается высвободить свою умственную энергию — для чего тогда всё? Лишённый честолюбия человек — «маленький человек»... Хочется верить Роберту Рождественскому, однако, таких людей попросту очень и очень мало. Постепенно высвобождаемся из «капкана». Такие люди — и их больше чем это можно себе представить, не имеют никакого отношения к портфелям. Вспомнился учитель из кинофильма «Доживём до понедельника». Где вы таких учителей найдёте? Для чего нужен был этот портфель? И служба... С моей лёгкой руки:

===
жил да был человек маленький.
Работа у него была маленькая.
Получал зарплату он маленькую...
===

Всё. Что, как, почему, где — не поймёшь и не выцедишь. Да и надо ли это? Пожалуйста, вот она безличностная Синехдоха образа одного «маленького человека» и «народа-освободителя». Но кто этот «маленький человек» — Акакий Акакиевич, Бетховен, Сантьяго? — все. Но не у Роберта Рождественского. Он, словно заправский идеалист, рисует картину «своего маленького человека» и облекает «им» весь народ. В этом случае, другой может взять «другого маленького человека» и также сопоставить «его» со всем народом — и кто, в итоге, окажется прав — неизвестно. Или, заведомо каждый.
   Не знаю, возможно, Роберт Рождественский и прав (ответов на стихи нет в нашем сознании) со своей точки зрения и смысла, в частности. Или, правильней сказать, с точки зрения смысла, в большей мере. Но как быть с Ритмикой? Об этом, безусловно стоит поговорить. Итак,

================================================

ЧАСТЬ ПЯТАЯ. Ритмический разбор. Цитирую стихотворение без учёта авторской разбивки — выделяя заглавные буквы и нумеруя строки и части:

===========================
I

1. На Земле безжалостно маленькой
2. Жил да был человек маленький.
3. У него была служба маленькая.
4. И маленький очень портфель.

5. Получал он зарплату маленькую...
6. И однажды — прекрасным утром —
7. Постучалась к нему в окошко
8. Небольшая, казалось, война...

9. Автомат ему выдали маленький.
10. Сапоги ему выдали маленькие.
11. Каску выдали маленькую
12. И маленькую — по размерам — шинель.

II

13. ...А когда он упал — некрасиво, неправильно,
14. В атакующем крике вывернув рот,
15. То на всей земле не хватило мрамора,
16. Чтобы вырубить парня в полный рост!
===========================

В авторской разбивке, первая часть представлена в виде одной строфы и последующим вольным разбиением строк. Вторая часть, также вольна в этом смысле. Но как Вы видите, стихотворение, в целом, имеет чёткую структуру квадратных строф. Которые, в первой части представлены в виде однотипных строф клаузульной структуры: три Больше и одна Меньше — БББм — окончания у больших строк, в каждой строфе разные, у меньших — только мужские: 1. ДДПм 2. ПЖЖм 3. ДППм; Д – дактилическое окончание, П – пеонное, Ж – женское, м – мужское. Практически все большие окончания, кроме двух строк во второй строфе — УТРОМ и ОКОШКО — это производные от слова «маленький». Собственно, это слово, «убивает» весь Ритм первой части стиха. И в тоже время держит стихотворение, которое не назовёшь прозой. Первая часть, это или Стихотворение в прозе или Верлибр. И то и другое — на рефренном параллелизме Анакрузы. Именно, поэтому говорить о Ритмике мне не хотелось. Но поскольку начали, то Ритмика первой части, будучи на территории Дольника — как сказал бы Гаспаров, Трёхдольника, немного скомканная и немного неуклюжая. Представленные Размеры оного (на ярко выраженные обозначаю первые полноударные формы, на общие — показываю):

1) Ферекратей (ХД3) — 11 — 1о1оо1...
2) Амфибрахий (Ам3) — 4 — о1оо1оо1...
3) Анапест (Ан3) — 8, 9, 10 — оо1оо1оо1...
4) Гликоней (ХД4_а2) — 3, 5, 6, 7 — 1о1оо1о1...
5) Пкбс (ХД4_а3) — 1 — 1о1о1оо1...
6) Хорей (ДЛ Х4) — 2 — 1о1оо11...
7) Амфибрахий (Ам4=ЯЯА5_а4) — 12 — о1оо0оо1оо1... = о1о0о0о1оо1...

Эффект её, вкупе с постоянным Рефреном одного слова (на разные лады), мягко говоря, ничего кроме отторжения не вызывает. Как я уже говорил — карикатура стиха. Слово «маленький» как вы понимаете, имеет уменьшительно-ласкательный оттенок. На фоне серьёзного содержания получаем — комический сюжет. И тут, в самом конце первой части — расширение и... капкан. Двенадцатая строка не четвёртая —  «И маленький очень портфель» — где убираешь слово «очень» и получаешь «смех Ритма»: «и маленький портфель», а вот двенадцатая строка вполне себе могла позволить обойтись без составного слова «по размерам» — «и маленькую шинель», пентонный ветер это не пеонный. Пожалуйста, сравним два элемента Ритмики без уже названных в двух случаях слов:

1. На Земле безжалостно маленькой
2. Жил да был человек маленький.
3. У него была служба маленькая.
4. И маленький портфель.

<>

9. Автомат ему выдали маленький.
10. Сапоги ему выдали маленькие.
11. Каску выдали маленькую
12. И маленькую шинель.

Разница, безусловно есть. Однако, автор не пошёл на это. Почему? Очень интересно. С точки зрения прозаического синтаксиса, у меня такое чувство, что ничто не указывает на «капкан», ибо маленькая ПО РАЗМЕРАМ ШИНЕЛЬ — говорит о маленьком телосложении человека. Тогда как мне почему-то пришло на ум другое, совершенно противоположное [то, что лежит между строк]. — маленькая [не] ПО [его большим] РАЗМЕРАМ ШИНЕЛЬ. Это, логически соответствует и маленькой каске (не на его большую голову), маленьким сапогам (не на его большие ноги) и, особенно маленький автомат, этот комичный шарж становится понятным — когда человек большой, настолько, что действительно, автомат в его руках как игрушка. Но можно ли доверять этим [между строк]? Поскольку [они] идут от Ритмики — пауза после первого слова существенная. Да с пропуском удара — о1000^001о — вот [они] и приплыли. «Между строк», имеется ввиду. И стих, как будто переключился. Или, Ваш покорный слуга от него. Особо, не люблю логику в стихах (особенно в кособоченных). Но здесь, сложно спорить. Тем более, что стих гражданский и некая логика в нём должна присутствовать. Та же первая строка, вспоминаю. — И вновь [между строк]... — «На Земле безжалостно маленькой» [для доброты]...

Другое дело, что сделать из этого стихотворения Тактовик — плёвое дело. Почему, Роберт Рождественский этого не сделал — остаётся загадкой. Элементарно:

===
На Земле безжалостно маленькой
Жил да был человек маленький
===

— дольниковый Ритм.

===
На Земле безжалостно маленькой
Жил был человек маленький
===

— тактовиковый Ритм. Или

===
На Земле маленькой и безжалостной
Жил да был человек маленький
===

— такто-дольниковый Ритм. Грубо говоря, нет, чтобы получить стихотворение с чётко выраженным Ритмом, автор выдал — канцелярит. Наподобие некоторых откровений Экклезиаста:

===========================
1 Слова Екклесиаста, сына Давидова, царя в Иерусалиме.
2 Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует,- всё суета!
===========================

Но мы не будем этому верить. Лучше перейдём ко второй части. Вот. Это уже Ритм. Динамичный. Это чувствуется. Также, или лучше сказать вообще, не обращаем внимания на разбивку автора, сразу же говорим за Размеры, которые, в некоторой степени стандартные и в тоже время два из них редкие — если исходить из двух обычных время от времени встречающихся друг с другом (Ан4 и Сапфо). Но по-порядку:

1) Анапест (Ан4/Диметр) — 13 — оо1оо1/оо1оо1оо
2) ХД5_б2 (Анапестный Диметр) — 14 — 1о1оо1о/1оо1
3) Сапфо (ХД5_а3) — 15 1о1о1/оо1о1оо
4) Фалех (ХД5_а2) — 16 — 1о1оо1о/1о1

Схема рифмовки — крестиком. Альтернанс — д/м. Правда, Рифмант — РОТ-РОСТ – откровенно диссонирует. Говоря языком дольным, вторая часть — Четырёхударный диметральный Такто-Дольник. На этом всё. А. Нет. Если попытаться прочесть этот стих вслух, то безусловно, элементы тактовиковости, если и не присутствуют, то их можно изобразить. Но это декламационный Ритм. Его мы не разбираем.

================================================

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. Подведение итогов. Сложно судить. Но попробуем. Если главный герой этого стихотворения похож на «Дубинушку» из «Белорусского вокзала», если он способен совместить в себе Акакия Акакиевича, Сантьяго и Бетховена, то этот стих безусловно хорош. Если нет, и главный герой стихотворения какой-нибудь забитый интеллигент, или ещё хуже «липкий интеллигент» (прототипы тех кто смеётся над «акакиевичами», но всегда юлит перед власть имущими — для которых удар в спину, исподтижка, даже не обсуждается... Но) которых Роберт Рождественский таким образом пытается подбодрить (да ещё как!), забудьте — скорее Эверест с Джомолунгмой родят Эверджо Мунглоресто нежели мы дождёмся от таких «интеллигентов» доблести. «В здоровом теле здоровый дух», «береги честь с молоду», «иду на Вы» — у таких людей нет ни того ни другого ни третьего. И если у первых, ещё есть шанс — к поступку, то у вторых — слишком много ума, чтобы понимать — что, как и почему в нашей жизни. Поэтому, стихотворению не плюс и не минус. Но за капкан «размера», лично от меня — респект и уважуха. Автору или стиху, без разницы.

================================================

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. Приложение. Ещё одно — заключительное — внеклассное чтение. С небольшими комментариями. В поисках «маленьких людей». И как же я про него забыл. По некоторым данным разведки — высшая форма героизма. Как-то так. И где вы найдёте таких людей. Пожалуйста. Мор Йокаи. Сыновья человека с каменным сердцем. Последний отрезок одной и трёх последующих идущих друг за другом глав:

===========================
Жандарм не произнес ни слова. Только снял на минуту каску, пока женщина разворачивала пакет.
Госпожа Барадлаи усилием воли подавила сердечное волнение. Еще не наступило время дать волю своим чувствам!
Твердой, решительной походкой подошла она к комоду, открыла ящик и, вынув оттуда что-то, завернутое в бумагу, передала это жандарму. То была сотня золотых.
– Благодарю вас, – сказала она.
В ответ жандарм пробормотал какие-то слова о боге (что ему было до бога!), вновь отдал честь и покинул покои.
Теперь можно было дать волю скорби!

ПЕРЕД ЧЕЛОВЕКОМ С КАМЕННЫМ СЕРДЦЕМ

Да, теперь уже можно.
Можно обезумевшей от горя, потерявшей голову матери бежать с окровавленной одеждой сына через анфиладу зал, бежать к портрету своего мужа, человека с каменным сердцем, и там повалиться на пол. С рыданием показывая ему эту одежду!
– Смотри!.. Смотри!.. Смотри!..
Теперь уже можно покрывать поцелуями, обливать слезами эту дорогую одежду.
«Ведь он был самым любимым моим сыном!»
Можно в исступлении взывать к портрету:
– Зачем ты отнял его? Ведь это ты отнял его у меня! Разве он хоть раз обидел кого-нибудь на земле? Он был невинен, как дитя, как отрок. Никто никогда не любил меня так, как он! Он находился при мне, пока был ребенком, и откликнулся на мой зов, став взрослым! покинул свою любимую, отказался от чинов и славы, чтобы идти со мной. Кому нужно было, чтобы он умер? Кому понадобилось разорвать его сердце? Ведь он был кроток, как голубь, и лишь мягко улыбался, если кто-нибудь его обижал! Никогда злоба не гнездилась в этой душе. Разве я послала его на смерть? Неправда! Я не обрекала его на гибель, Пусть при нашем расставанье мною были произнесены горькие слова: «Я оплакиваю не тех моих сыновей, которые обречены на гибель, а тебя, кто останется жив!» Но все же не следовало ему столь жестоко мстить мне! Такая чудовищная мысль не могла зародиться в его душе, это ты подсказал ее! Она так похожа на помыслы, рождавшиеся в твоем жестоком сердце! Ты решил низринуть меня, – ну что ж, вот я и лежу здесь, распростершись ниц! Тебе хотелось попрать меня ногами, и ты попираешь меня! Ты задумал принудить меня признать, что и после смерти волен своей рукой поразить меня, – я чувствую это и корчусь от боли. Мне незачем лгать перед тобой, притворяясь, будто я обладаю сверхчеловеческой силой. Мне выпала горькая доля, я несчастна, как только может быть несчастна мать, хоронящая любимого сына. А ты, ты безжалостен! Ты – отец, призывающий сыновей следовать за собою на тот свет! О, будь милосерден ко мне. Я не стану с тобой бороться, я покорюсь, только не забирай остальных! Другой мой сын стоит на краю могилы. Не толкай же туда своей грозной рукой второго сына, не зови его, не отбирай у меня их всех по одному. И не посещай меня, как поклялся в свой смертный час. Господь свидетель, я хотела лишь добра. Не знала, что все это принесет такую боль.
Женщина лежала теперь в беспамятстве, распростерлись перед портретом. Никто ей не мешал.
Но портрет не дал никакого ответа. Он по-прежнему хранил молчание.

Роковая судьба свершилась. Неотвратимая судьба, в которой уже ничего изменить было нельзя. Не мог же теперь Эден объявить во всеуслышание:
– Эуген Барадлаи – это я, а не тот, другой!
Такой жест был бы не только бессмыслен и бесполезен, но и жесток по отношению к семье, для которой он сделался теперь единственной опорой. Оставалось лишь, скорбя и благоговея, преклониться перед светлой памятью принесшего себя в жертву брата.
«Среди нас он один оказался истинным героем!»
Верные слова. Ведь умереть за дело, которому поклоняешься и в которое веришь, побуждает человека честолюбие. А умереть за дело, которому поклоняешься, но в которое не веришь – жертва, превышающая силы обычного человека. Эден и Рихард были просто славные борцы, но подлинным героем стал Енё.

Разъяснилась ли когда-нибудь эта роковая, кровавая ошибка?
Вполне возможно. Обе стороны имели так много тайн, столько обстоятельств этой трагедии приходилось тщательно скрывать, что ни та, ни другая ни разу не рискнула предать что-либо огласке. А к тому времени, когда этот священный обман мог обнаружиться, осуждающий голос всего мира с таким единодушием заклеймил бы столь печальный факт, что власти предпочитали предать забвению все, что было связано с этим делом. Кроме того, ведь за деяния одного человека другой расплатился жизнью. Долг был оплачен.
Эден был теперь уже «bene lateb – надежно укрыт!
В один миг роли переменились: Енё достался героический конец, уделом Эдена стала мирная работа, созерцательная, молчаливая жизнь и упование на лучшие времена.
Но оставался еще Рихард!

ТЮРЕМНЫЙ ТЕЛЕГРАФ

Но разве Енё не послал Рихарду весточку?
Конечно, да. Ведь он был узником в той же темнице, что и Рихард.
В тюрьме имелся надежный, безостановочно работавший телеграф. Он обслуживал все камеры, ему невозможно было помешать, никакая сила не отняла бы его у заключенных.
Таким телеграфом служили стены. Нет такой толстой стены через которую нельзя услышать перестукивание.
Когда в соседней камере стукнут по стене один раз, это означает букву «А», два быстро следующих друг за другом удара – «Б», три коротких стука – «В» и так Далее. Подобным способом передавался весь алфавит. (Да простит мне терпеливый читатель, что я докучаю ему азбукой – этой великой школой жизни.)
Помешать такого рода связи было немыслимо, она обходила все здание. Понимали перестук все, выучивались его несложной мудрости в первый же день, и немой разговор велся беспрерывно. Любой запрос, возникший в одном из флигелей тюрьмы, шел дальше, передавался из камеры в камеру и наконец доходил туда, где на него давали ответ; и ответ тем же порядком совершал обратный путь до спрашивавшего.
В день, когда Енё суждено было в последний раз увидеть закат солнца, лишь один вопрос выстукивали все стены тюрьмы:
– Чем закончился суд?
– Смертным приговором.
– Кому?
– Барадлаи.
– Которому?
– Старику.
Криптограмма эта прошла через камеру Рихарда. Он запросил вторично.
Стена повторила еще раз:
– Старику.
Рихард, по привычке молодых людей награждать друг друга прозвищами, издавна называл младшего брата «стариком». В этой ласковой кличке заключались и нежность, и шутка, и определение серьезного характера Енё.
Если бы все, о чем некогда поведали друг другу тюремные стены, оставило на них свой след в виде барельефа, на этих изображениях археологи могли бы прочитать куда больше, чем на стенах Ниневии!

ПЕРВЫЙ УДАР КИНЖАЛА

Торжествующая Альфонсина Планкенхорст с упоением утоленной страсти в глазах швырнула Эдит газету с извещением.
– Вот тебе, читай!
Бедная девушка, как очутившийся перед тигром ягненок, не пыталась защищаться: она даже не дрожала, лишь понурила голову.
Газета сообщала о казни бывшего правительственного комиссара Эугена Барадлаи. То было вполне достоверное официальное сообщение.
Эдит не знала Эугена. Того, настоящего. И все же почувствовала острую сердечную боль за него: ведь то был один из братьев Барадлаи.
Но плакать о нем она не посмела. Такие слезы считались преступлением, в законе существовали параграфы, запрещавшие выражать хотя бы малейшее сочувствие крамольникам.
Обворожительная фурия, широко раскрыв огромные сверкающие глаза, раздвинув в улыбке пунцовые губы над рядом прекрасных белоснежных зубов, прошипела своей родственнице прямо в ухо:
– Одного я уже сжила со свету!
И так ударила по воздуху стиснутым кулаком, словно сжимала в нем невидимый кинжал, отравленное острие которого способно настичь жертву на любом расстоянии.
– Этот уже мертв. Я убила его! – воскликнула она и, не разжимая кулака, ударила себя в грудь, в прекрасную грудь, которая могла бы стать вместилищем всех блаженств рая.
Потом схватила Эдит за плечи и, впившись ей в глаза сверкающим от злобного торжества взором, воскликнула:
– Дочь священника овдовела, очередь, за следующим! Теперь это будет твой возлюбленный!
В довершение жестокости она преподнесла Эдит сверток с отрезом черного крепа.
– Вот, возьми себе! Это – для твоего траурного платья.
И Эдит поблагодарила ее за подарок.
…Если бы Альфонсина только знала, кого она сжила со света! Человека, которого осыпала в былые дни поцелуями, кто любил ее больше всех и продолжал любить до смертного часа, кто простил ей даже тогда, когда знакомый почерк подсказал ему, чья рука уготовила ему могилу.
===========================

Енё — герой, да. Но не боец... Но как же ярко, подобные люди характеризуют других — якобы интеллигентных, воспитанных, высокоморальных и прочих ренегатов. Как ярко выраженных так и затаившихся. Где, о вторых, мы хорошо знаем со слов первых. И на этом, всё.

Пээс: Надеюсь только, что мои большие объёмы цитирования не нарушили ни чьих пламенных чувств. Если да... О... Дамы и господа! Ну вы знаете, что делать.

10-13.12.2017

================================================

Ещё один разбор для Журнала Рецензент — стихотворение Валерия Гамаюнова, «Нашествие Серых» — http://archive.li/s7Eiu http://www.stihi.ru/2017/12/15/5511 — Архивная ссылка.

Оригинальная http://www.stihi.ru/2017/12/15/5511