Моя душа не признаёт границ...

Моя душа не признаёт границ
ни времени, ни звука, ни пространства,
ей наплевать на возраст, статус лиц,
на внешнее различие в убранстве.
И рифм порой не хочет признавать,
как костыли, стиха держащих форму.
Но не сегодня – нынче им решать,
где помешать, а где поддать мне фору.
Моя душа – совсем не то, что я,
она себя ни хвалит, ни ругает –
оторвана она от бытия,
лишь по любви одной она скучает.
И тянется, и ищет всё своих,
и радуется в миг, когда находит
знакомых и родных – как много их
во времени, в пространстве и в природе!
И неживое делает живым,
молчащее – поющим, говорящим,
как ту звезду, что над окном моим,
в сиреневеньком платьице блестящем,
как белый храм на голубой Нерли,
февральскую лазурь и  кустик хилый,
склонившийся покорно до земли
над чьей-то позаброшенной могилой…
Умеет погрустить душа моя,
но лишь до той поры, пока не встретит
родную, чью-то, полную огня
и тёплую от солнечного света.
Не огорчает мимолётность встреч.
Но как же постоянство прочных связей
моя душа стремится уберечь,
цепляясь за слова, держась за фразы,
за всё, что ею вынуто из книг,
за голоса и звуки из эфира!
Когда по мне мурашка вдруг бежит,
я знаю – для души настал час пира!
Из этих вспышек соткан счастья плед,
как часто он меня отогревает,
когда средь дня тускнеет ясный свет,
когда от стылых мыслей в дрожь бросает.
Сама себе спасатель, добрый друг,
моя душа. И кто ж ей дарит силу?
Её оберегает тесный круг
душ родственных, таких же славных, милых.
Она в младенце узнаёт себя,
она не хочет расставаться с детством –
не со своим – чужое теребя
любовно взглядом, проникая в сердце,
в забавы и заботы детворы,
их радости и беды проживая
все заново, как некогда свои,
с щемящей грустью честно сознавая,
что и для них оно не навсегда,
что и для них богатством будет детство
в ту пору, когда в руки, вот беда –
его не взять! Лишь издали погреться
удастся, коли нежная душа
за годы суеты не очерствеет
и с каждою улыбкой малыша
добрее будет, радостней, светлее…
Ах, сколько слов я детству отдала!
А ведь хочу сказать ещё о многом,
душа уже так много прожила –
прошла сквозь сети и через пороги
и научилась видеть, понимать,
распознавать среди чужих родные,
любить их, без стесненья обнимать
и без смущенья говорить отныне
почти что обо всём – ей нет границ,
моей душе, во времени, в пространстве,
она не упадёт покорно ниц
ни перед кем: напыщенность и чванство –
причудливы одежды у людей,
как скорлупа, скрывающие души.
Сквозь скорлупу проникну без затей
им прямо в сердце – дай мне, Бог, не струшу!
И обрету, быть может, что ищу:
живущего за скорлупой поэта –
и в сердце я своё его впущу
и буду им, ещё одним, согрета.