В деревне
скупой, ядрёный,
траву осыпал,
в каждой складке замер
и загустел.
Средь темнорядья
пышнеют клёнов
рыжие лохмотья,
а в сердцевине
колючих листьев
снежных зёрен горсть
прикосновеньем лёгким
обжигает.
Поутру вершится
чреда забот,
медлительно степенных.
На знакомом пути к колодцу
остановлюсь
и осторожно трону
ромашек утренних,
припорошённых снегом,
обочь дороги зябкий островок.
Ступаю осторожно
и тихо говорю:
боюсь рассыпать
рассвета розовеющие грозди.
Дрова настыли,
щукой ледяною
пускаю в печь
тяжёлые поленья.
Как разлеглись
В широком зеве печи,
огню подставив жёлтые бока!
Вода принесена. Дрова пылают.
И дом живёт…
Он каждой жилкой брёвен-
упористых, крутых , шероховатых –
вещает о старинном
складе жизни-
нетленной у родимого огня.
Смотрю в окошко:
там , на ближней крыше,
беснуются сороки:
хвост по ветру спицей,
одёжки шутовские распушили,
откалывают скоком номера.
Мне не до них-
другие ждут дела…
А вечером-
прощальный взгляд на поле,
чтоб соразмерить сущее
с былым
и с тем, что на пороге
зреет напряжённо.
Так к ночи
свершается
дневной обряд неспешный,
и в поле
высветляется дорога,
и хрупкая звезда
уже горит
над тёмным лесом,
и простор задумчив,
как тихо растворённая страница,
какой-то долгой книги…
Холодеет сумрак.
Пространство дышит
глубоко и вольно.
И бесконечна радость бытия.
14 января 2017
Свидетельство о публикации №117120901064