Из дневника. Московская бабушка Катя. Фото автора

6.09.1985 г.
  Московская бабушка Катя в этот раз объявила мне, что Бог, точно, есть. Я, говорит, всей родне об этом и написала, и рассказала, притом попросила не считать меня сумасшедшей. Ещё она познакомилась во дворе с какой-то женщиной, которая видела во сне свою мать в загробном мире, и та сказала ей, что она будто бы заведует там вулканическим сектором.

20.12.1985 г.
  Вчера вернулся из Москвы, из командировки. Жил в Мамонтовке. Перед отъездом навестил бабушку Катю. 7 декабря ей исполнилось 80 лет. В подъезде кто-то довольно громко пел: Жизнь становится жестока, мы стареем раньше срока... Пела бабушка Катя. Она вышла проверить почтовый ящик. Увидела меня, заулыбалась: "А-а, это ты, Серёжа! А я вот песни распеваю... Да память стала совсем худая..."

1986.10.28.
   В этом месяце в Москве был дважды. С удовольствием слушал рассказы бабушки Кати о молодости, деревенской жизни, о характерах родственников. Как рассказчицы, обе сестры - и моя бабушка Дуня и бабушка Катя - друг другу не уступят. Какая лёгкость изложения, правильность построения предложений и эмоциональность! В этот раз я услышал от бабушки Кати и рассказ о Сюте Плавской. В тех краях, на юге Валдайского уезда,где родились мои бабушки, эту бездомную и умом обделённую странницу помнят до сих пор. И я её знавал. Родом Сюта (Ксения) была из деревни Плав, отсюда и её прозвище.(К слову сказать, жители именно этой деревни в апреле 1942 года вызволили из лесного плена ставшего потом знаменитым лётчика Алексея Маресьева). Сюта по разным деревням нанималась в домахи, нянчилась с чужими детьми и таким образом на время обретала и кров, и стол. Подаренные ей пожитки хранились в нескольких мешках. Она перетаскивала их с места на место, с чердака на чердак - там суше -  и очень ими дорожила. Однажды она появилась и на нашем пороге, поклонилась, сказала:
  -Тётенька, Бога ради, пусти меня на зиму. Я помогать тебе стану.
  Бабушка не отказала, но выставила условие:
  -Живи. Но только без мешков. Я слышала, из-за твоего добра около борова на чердаке в другой деревне занялся пожар, и дом сгорел.
  Сюта условия не приняла и пошла дальше искать пристанище и для себя, и для мешков. Среди её мещочного добра была и вполне приличная сряда, как тогда называли праздничную одежду, и, когда Сюта в неё облекалась, деревенские женщины склонялись к мысли, что Сюта, должно быть, не из простой семьи.
  Летом, случалось, её заставали похрапывающей в ниве около просёлка, и тогда люди говорили: "Мы всё ищем, чтобы всего в жизни было больше да лучше,а Сюта живёт, как птицы небесные".
  О Сюте Плавской я много слышал не только от бабушки Дуни, но и от её земляков. Теперь бабушка Катя вспомнила ещё один эпизод из жизни Сюты. Она тогда была ещё совсем молоденькой, когда какой-то мужик надругался над нею. Сюта забеременела и родила. Ребёнок был мёртв, но Сюта этого не могла взять в ум. Она нянчила его, качала, прижимала к груди, пыталась кормить. Это было ещё в те времена, когда были жандармы. Они отобрали у неё уже разлагающееся тело новорожденного, положили в ящик и похоронили. Потом, едва завидя их, она кричала: "Воры! Воры! Ребёночка моего украли!"
 Такая вот история. Я в свою очередь рассказал бабушке Кате о том, чего она не знала. А не знала она о том, как завершилась жизнь несчастной Сюты. Это случилось в конце 50-х, когда по земле ещё ездили небольшие грузовые машины, называемые в народе "полуторками". Решив отдохнуть, странница свернула в рожь и в нескольких шагах от дороги прилегла. Ехала "полуторка", а навстречу ей - подвода. Водитель машины посторонился,  пропуская  повозку, и проехал по спящей Сюте.
  Много мы говорили, спать ложились очень поздно. Бабушка Катя  всякий раз подходила к моей постели, целовала в лоб и, крестя, благославляла.
   

4 августа 1989 г.
  Из Москвы выехал в начале суток. Бабушка Катя, единственная живая из поколения моих бабушек-дедушек, на ночь крестила все углы и укладывала спать изображением вниз фотографию правнучки Татушки (Татьяны), попавшей в прошлом году 9 марта под колёса автомобиля. Ей не было и 15 лет. Утром бабушка выставляла фото на столик, разговаривая с Татушкой жалостливо и серьёзно.

1990.01.26.пятница
   Четыре дня в столице. Опять останавливался у бабушки Кати. У неё был инсульт. Говорит тихо и медленно, слова произносит раздельно и глухо. Она узнала меня. Потом забывала и снова вспоминала.
   23 числа в магазине «Зенит», что у метро «Сокольники», смотрел выставку «Возвращение А.И. Солженицына» (фотографии, письма, вырезки из газет, книги).
   24 числа с утра был на службе в малом храме Донского монастыря, где купил листок и газету. Уже знакомый старенький священник опять корил женщин, но на этот раз не за плохое пение, а потому, что они не торопились подойти поближе для окропления святой водой. Окропил он и меня.
   Потом побывал на Ново-Девичьем кладбище и не сразу отыскал могилы народовольцев. Обратил внимание, что более половины из них умерли в годы сталинского разорения крестьянства. Трагедия самобытной русской деревни ускорила их смерть.
   Вечером был у памятника А.С. Пушкину, где теперь постоянное место всяких сходок и идёт бойкая продажа независимой прессы.
25 января был на этой же площади,читал приклеенные на стене здания листочки и  около часа слушал споры собравшихся. Спорящих было несколько групп, и все они составили приличную по размерам толпу. Ходят молодцы из «Памяти» со значками на груди: «спасайте Россию от евреев и чурок». Молодой интеллигент в кожаном плаще спокойно и сдержанно отстаивает компартию: «Есть, есть люди, которые вступили в партию без корысти, по вере. Я один из них». Он преподаватель из какого-то института, слушали его доброжелательно. Манерами своими, голосом и открытым лицом он был симпатичен и мне. Ещё молодой бородач с любопытным колпаком на голове и русой шевелюрой на плечах, стоящий рядом в центре другой группы, осаживал кого-то из «Памяти» и не соглашался с кем-то из прохожих коммунистов: «Не-ет, вы бросьте обвинять меня, где я раньше был! Я всегда искал ответа, почему мы не туда идём, и в 22 года был посажен в психушку». Продавцы же свободных изданий в большинстве своём блатные матерщинники, в том числе и девицы.
   Перед отъездом обо всём этом рассказал бабушке Кате. Она вдруг произнесла в ответ: «Ты живи в правде… Так и живи в правде, как жил. Не путай правду с кривдой. Пусть кривда сама по себе, а ты живи по правде».
Поражённый неожиданными словами, я схватил блокнот и записал сказанное ею. Через пять минут, уже одетый, заглянул в её комнату проститься, и она, не глядя на меня, опустив голову на грудь, печально и твёрдо, как бы прощаясь навсегда, добавила: «Будь таким, какой есть. Не надо быть другим… Господь тебя благословит». Я чуть не заплакал.

1990.09.13.
  На обратном пути из командировки ночевал у бабушки Кати. На этот раз она показалась мне более здоровой, энергичной. Удавались ей и шутки, но всё же многое путает. Её старшая сестра бабушка Дуня, например, оказывалась то живой, то умершей:
-Разве можно в таком беспомощном состоянии ехать в гости к Авдотье в Горку, чего мне такой там делать?
  Потом:
-Ой, да ведь она померла, я и забыла.
  Читал ей Библию для детей, которую купил для дочки Ани в Донском монастыре. Бабушка Катя слушала жадно и восторгалась.

7 февраля 1991 г.
  Сегодня в 14:45 бабушку Катю предали земле на Котляковском кладбище. Был пасмурный серый день, но во время прощания облака вдруг на минуту разбежались, и мягкий луч солнца осветил её лицо, только её лицо.Мы были удивлены и решили, что это было не случайно.