время биг фэйл
время биг фэйл. К сожалению для эволюционщиков, ложный парадокс – проблема выбора. Туда же проблему инициации, переломного уединения, решимости, первого шага. Хотя часто они относят к существу, которое не в состоянии состояться, к заложникам невозможного, что, по природе своей, не более чем фикция, выбор-метания, каковой не состоялся также, «ментальный онанизм» (применялось к «Казанове» Феллини) Годара, с его Шредингеровой осой («вас когда-нибудь кусала мёртвая оса? – не знаю, – а она знает.», «Новая волна»). Всё это проблема выбора, и так ли важно, состоялся он или нет? Ничто не движется от простого к сложному, от грубого – к тонкому: «Что наверху, то и внизу», приписывают Трисмегисту. Важно, из выбора выхода нет. Таким образом, Зенон показал, выбора не существует, и прежде всего, для тех, кто не состоялся, – тех, кто в выборе. То же и к индийской тантре. Однако последняя норовит заключить в пустопорожней переменной невообразимого, в то время как практический и совершенно практичный слоган её: делай и не «парься» – обращает каждого к вопросу «почему»: когда есть «почему», «зачем» не возникает, потому как ничто и никогда не совершается с целью; иными словами, «зачем» – отлаженный механизм умолчания. Вопрос «сознания» хоть раз бы пикнул на горизонте. Сознанию не по силам усваивать технологии так называемых негативных моделей просто потому что сознания нет. А потому Феллини так и не доснял своего «Казанову».
* * *
сходит с ума не оттого, что сходит с ума, – потому что с ума сойти не может. Не потому ли, что стремится к невозможному? Стремится к переменной невозможного не потому что к этому стремится, но по причине несуществования его. Не стремится – наказывает себя "неожиданным". Творит Невозможное. Ничто не бывает впервые. Конец, а потом продолжение. Тебе кажется это блестящим?
Ночных встревоженных огней уверенная фуга. Бергмановский блюз, на котором подниматься позволено только теням.
дыхание-пространство пробочкой сигарного дыма, со стороны фортки, спёрто.
испуг, холодная тревожность в кундалини-йоге и частично в индийской тантре. Впечатление, как от сталактитов в синем свете.
ни быстро, ни медленно
металлический ящик стоит.
* * *
время биг фэйл
* * *
развалило время собственную песка пирамиду, и это было хорошо, наверное. В лохмотьях вольности бесценно-дармовых, я, типа, ранний Джармуш в сквере в Нью-Йорк сити, с гитаркой и ломучим голосом от Лео Коэна, как табор он искал в мерцании светил.
Внутри, тонкое – неплохое прикрытие однообразия, вакуума или плотного бессмысленно.
Где новое – там и конец. Один только конец, вернее. Несостоявшееся, невозможное, невозможное худосочное, за счёт того более жалкое, что достижимое. Ожидание. Предчувствие. Серая океаническая масса. Глюк пробуждения. Мгновение несхватывающееся, не склеивающееся, не собирающееся в одно. Солидарность осколков: «обломков» сказать – слишком, звучно, словно звон ведра. Рост, время, набор софистикат('ed')ности, плотности, обнадёга, прочее.
В недалёком далёком простой единице предстоит стать фетишем нового артхауса. Проблемка будет столь же высосана из пальца, как и некрофильство Годара. Да, пока что демократия, куда ни кинь. Что, казалось бы, скромнее краеугольного механизма Гегеля-Дарвина? Но разве назовём мужественным сопротивление песчинки, сносимой ветром, серийное, стадное одиночество/ одинокую стадность, неприкаянную серийность простой единицы? Взвешена ведь.
/ 21.21.7102/
Свидетельство о публикации №117120603735