Мальчик в рваных кедах

  Моё детство прошло в обыкновенном, небольшом и ничем не примечательном  поселке. В таких посёлках живут самые обыкновенные люди с самыми обыкновенными человеческими заботами. Они работают на маленьких заводах, хлебопекарнях, в школах, в магазинах, в местной администрации, в библиотеках и еще много где. В таких поселках соседи всегда общительны, на улице принято здороваться практически со всеми, так как все друг друга знают. Здесь живут, как принято сейчас говорить «среднестатистические» семьи, которые вечерами вместе ужинают за столом, ведут незамысловатые разговоры, обсуждают события уходящего дня, а потом смотрят вечернее кино по телевизору и ложатся спать. В одной из таких семей вырос я, и как самого обычного мальчика в два года меня привели в детский сад. Он сначала казался мне сказочным, огромным миром с огромным количеством таких же, как и я детей, а так же, взрослых дядей и тётей, управляющих этим царством. Там было всё для ощущения полного счастья – песочницы, игрушки, друзья и удивительное стремление познавать окружающий мир, который был нам очень и очень интересен. После детского сада я вместе со многими, такими же, радостными и беспечными однолетками попал в первый класс поселковой общеобразовательной школы. Мне на всю жизнь запомнился наш первый звонок, зазывавший на первый урок. Я понимал, что это начало чего-то совершенно нового. Это волновало, будоражило фантазии и внушало страх. Именно в школе, учась в первом классе, я увидел, что в этом одинаковом мире, а он казался тогда мне именно таким, на самом деле не всё так одинаково, если приглядеться. Да, мы были похожи, но каждый был чем-то отличен. Именно в школе я увидел, чем могут отличаться маленькие человечки друг от друга и от меня в том числе. Меня поразило то разнообразие «непохожестей». Кто-то был веселее, чем остальные, кто-то серьёзней. Кто-то был способней, кто-то сильней, кто-то красивей… с кем-то хотелось общаться, с кем-то не очень. Одна девочка мне почему-то сильно-сильно нравилась, а другая, такая же, почему-то нет. Потом, мне довелось узнать, что у некоторых моих однокашников нет папы. Я не понимал, как это? Он не умер, говорили они, он ушел от нас. Как это ушел? Один мальчик однажды сказал, что видел папу несколько раз в своей жизни и даже не знает где он сейчас. Как это не знать где папа? Я уже начинал мириться с тем, что мы не одинаковы, но тогда и предположить не мог, что настолько.

После школы, поставив в угол портфель, как символ скучного бремени образовательной системы, мы собиралась вместе с друзьями на детской площадке возле дома. Там играли в традиционные для такого возраста игры, начиная от  «слоника», «царя горы», заканчивая «лаптой» или всевозможными «проделками» с мячом. Девчонки скакали по асфальту на «классиках», на «резиночке». Один раз, понаблюдав за игрой девочек в «резиночку», я был восхищен их ловкостью и умением. Выяснилось, что они там не просто так прыгают, как казалось нам, парням, презрительно смотревших на «глупую девчачью игру», а прыгают по правилам, согласно определённой комбинации.

Вот я и подхожу к истории, которая тогда потрясла мой маленький мирок субъективных представлений. Мы играли с мячом, представляя его горячей картошкой, кидая из рук в руки по кругу. На игровую площадку зашел худенький мальчик. Он был немного старше, чем мы – года на два, на три. На нём была зелёная, немного вылинявшая толстовка с затертым рисунком из детского мультфильма «Король лев». Она висела на его тонких плечах, рукава спускались почти до самых кончиков пальцев, в которых он держал увеличительное стекло. Брюки тоже были великоваты и слегка выпирали на коленках. Обут он был в кеды непонятного цвета, истрёпанные временем и долгими часами хождений. Я еще подумал, что он наверняка, шел откуда-то из очень далёкого места и забрёл по пути к нам. Мальчик просто стоял в стороне и смотрел на то, как мы играем… просто стоял и смотрел. Один из моих товарищей, Игорёк, с агрессивной интонацией в голосе фыркнул ему – чё вылупился? Мы все застыли, прекратили кидать мяч и теперь глядели только на него. Он опустил глаза, отвернулся и отошел чуть подальше. Мальчик вызывал настороженный интерес. Мы приблизились к нему, обступили со всех сторон и рассматривали, словно он был экспонатом на уличной выставке.

Мы сверлили его взглядом, выражающим снисходительное презрение - это явно читалось в наших глазах. Я думал, как можно быть таким грязнулей, таким неряхой? Тогда я, к сожалению, многого не понимал. Да и как я, окруженный материнской заботой и вниманием, любовью родителей, мог понять то, что выходило за рамки моего маленького мира субъективных представлений. То, что не у всех детей есть родители, которые их воспитывают с любовью, да и вообще, не у всех есть родители. То, что мамы и папы могут не заботиться о своём ребёнке, не помогать ему делать уроки, не гладить рубашки, не покупать мороженное, не целовать нежно в щечку, не дарить игрушки на Новый год. Тогда я этого не понимал. Наверное, не понимали и мои друзья, и Игорёк, который стоял напротив этого мальчика и обращался к нему с наигранно торжественным видом. Слышишь макака? – говорил он, – Ты откуда, с планеты обезьян?  Мы рассмеялись, не потому, что это было очень смешно, а потому, чтобы оскорбить мальчика, нам хотелось, чтобы он заплакал. Он молчал, опустив голову. На кеды свои дырявые смотришь? – сказал Игорёк. Мальчик посмотрел на него, а потом на нас. В его глазах не было злости, не было обиды, там была усталость, там была безысходность. Он, не разгибая свои согнутые плечи, неуверенно поплёлся к выходу из огражденной площадки. Мы провожали взглядом его худую спину, когда уже почти на выходе в неё ударился мяч. Я не видел, кто его кинул, но это был не Игорь. Кто-то рассмеялся, а потом быстро замолк, так как в основном все молчали. Мальчик даже не оглянулся, он только ускорил шаг.

Вечером, после ужина, я рассказал маме о том, что видел сегодня мальчика, который не умывается и носит такую одежду, какую мы отправляем на дачу, и иногда одеваем, когда сажаем и выкапываем картошку. Я не стал говорить про другое. Мама, наверное, поняла, кто это был. Тогда она объяснила мне, что иногда, встречаются мальчики и девочки, которые живут не так как мы. Что родители им не покупают ярких курточек, футболок, что у них нет игрушек, что это очень несчастные мальчики и девочки. Они хотят, чтобы с ними играли, дружили, чтобы их любили, что им всего этого не хватает. Я спросил, а как так получается? Почему их мамы и папы не делают их счастливыми? Мама мне пыталась объяснить и это, но я ничего не понимал. Я понимал лишь то, что у меня на глазах рушится тот удивительный, уютный мирок, в котором жизнь улыбалась всем своей радужной улыбкой. Да, в этом, в моём мирке были свои огорчения, например, мне не купили «человека паука», или Маринка не обращала на меня внимания, или брат забрал мои конфеты, но чтоб так! Моё сознание не было к этому готово.

Я хотел помочь тому мальчику, понимая, что он один из очень многих, о которых я даже не знаю, но они есть. Так возмущало то, что я ничего не мог изменить в их жизни, не мог и всё. Это было так несправедливо! Но я мог помочь тому, одному, конкретному. Пусть немножко, пусть по своему, пусть по-детски, но мог. Оставалось надеяться, что другие счастливые дети помогут тем мальчикам и девочкам, которых мамы и папы не делают счастливыми.

На следующий день, я собрал раскраски, карандаши, фломастеры, несколько шоколадных батончиков, горсть леденцов, некоторые свои игрушки, даже одну из своих любимых - черепашку ниндзя на мотоцикле (у меня таких было две), аккуратно сложил всё это в коробку и попросил маму отнести их тому мальчику. Мама ласково улыбнулась, взяла коробку и сказала, что непременно отнесёт. Меня переполняло приятное чувство, я был причастен к чему-то хорошему, доброму. Да, пусть по своему, пусть по детски, но всё же – это был мой маленький вклад в большое дело. Тогда я подумал, что если каждый счастливый человек поможет, хоть самую малость,  таким вот мальчикам и девочкам – то в мире не будет несчастных детей. А это значит, что мир будет лучше!
(19.11.17)