ФОМА

               
               


               

Иду донельзя убитой деревенской дорогой от души политой дождями, всё лето и осень усердствовали. Завтра в Москву, первым «Сапсаном» из деревни не поспеть, буду стартовать из городской квартиры, заодно и приведу себя в надлежащий вид. Драю, скоблю, чищу как яловые сапоги перед парадом, спать не ложусь, благо, появилась возможность посидеть у «стекла», почитать, написать ответки. Увлёкшись, пропускаю первый автобус, в метро начинаю нервно поглядывать на часы, они  жадно поедают время  оставшееся до отправления, однако успеваю, плюхаюсь в кресло, трогаемся. Сон не заставляет себя ждать, и дорога показалась короткой как никогда.

Москва ещё не отошла от юбилейного гуливания, а может это фантазии периферийного ока. Впервые переступаю порог выставочного зала Манеж  участником.  Выставка посвящённая, той самой первой, прошедшей 115 годков тому в Петербурге, когда ценители углядели в крестьянском рукоремесле художество, впервые не надо подыскивать  место для своих работ, всё сделано устроителями. Время до открытия использую для ручкания с собратьями по ремеслу, разглядываю дефилирующих особ, которых видел только на экране - И. Кобзона, С.Говорухина, министра, депутатов.

         Вот и начало, зачитывают приветствия президента, разрезают ленточку. Почти бегом искать свои работы, замираю соляным столбом, батюшки, рядом с работами  Саши Попова  и это важно (читал, как Эмиль Бурдель ставил свои с греческими подлинниками, оценивая  таким  образом ) и… здесь же рядом ,   Клод! Фальконе! В одном зале с такими мастерами, смотрю на деяния рук великих и ни как не возьму в толк, за какие заслуги мне такое.

У праздника время короткое, пора и честь знать, выхожу, будто в детстве с полными карманами счастья, моё лицо пылает без подсветки. Билета на обратную дорогу не покупал, и потому могу пройтись по ночной Москве. Иду в сторону Арбата, когда то здесь, где бронзовый Булат Шалвович, гулял с родителями, были они на много моложе меня теперешнего.

В кассе прошу купейный билет на ближайший поезд до Питера. Красивая девушка, пытаясь не обидеть мою кредитоспособность, предлагает ехать следующим, я не соглашаюсь, хотя цена не то чтобы кусает, а грызёт, дома ждёт работа. Еду как Яша барин!

Возвращаюсь к себе всё той же вусмерть убитой дорогой, влезаю в комбинезон, будто
Василиса в лягушиную шкурку, обуваю кирзачи. Слышу, остановилась машина, сигналит.
Выхожу. Фирма «Петрович», из кабинки паренёк в фирменной обновке с торчащим в ухе телефоном, ко мне:
-Мужик, ты один, а где работяги?
-Я один работяга - отвечаю.
Он кричит в телефон:
-Здесь один только «уксус», он за целый день машину не разгрузит.
Я хочу объяснить, что я не «уксус» и цемент не заказывал.
Он же внимательно выслушивает, что ему говорят по телефону, ко мне:
-Как тебя зовут?
-Коля.
Он орёт в трубку:
-Коля.
Вслушивается, что ему ответят, по всему его  посылают по адресу.
Я же всё ещё нахожусь в том состояния, когда потуги тёмного не могут омрачить. Работа ладится. День, будто всполох  молнии. Вечером слушаю по радио А. Папанова, читает он «Иван Фёдорович Шпонька и его тётушка». Господи! Какое это блаженство слушать  великого писателя, великого артиста!
     За ночь моя избушка выстыла, я порхаюсь у печки, благо дрова межОвые, славно горят, щедро дарят тепло. Звонок ,Маша Голубкина, в такую рань да ещё в воскресенье?
-Здравствуй, не спишь?
-Да я то, а вот богема с какого?
-В аэропорту, дай узнаю, как живёшь - здравствуешь.
Рассказываю про поездку в Москву, про Папанова.
-А хочешь, я тебе почитаю?
И тут же начинает читать  стихи Саши Чёрного. Какая это благодать, зачинать день, слушая любимого поэта, да ещё в таком исполнении…
-Ну, вот и всё, объявили посадку, не болей.
-Спасибо Маша.
Ещё долго сижу  у окна, простуженный ветер протискивается сквозь незаделанные щели погреть озябшие косточки. Смотрю на ярко красный осиновый лист, неведомо  как оказавшийся между  рамами, муху, готовившуюся пережить  долгую зиму под ним. Перебираю будто чётки, произошедшего со мной за эти дни и ни как не могу поверить, что это не сон.