Скрип колес

Скрип колес, телеги старой,
не дает, спокойно, спать,
не дает и маме, рядом отдыхать.

Подъезд,
хмельного разговора,
где можно, выпить, покурить,
с девчонкой юной целоваться,
и бабкам головы дурить.

Закрыты окна нашей власти,
в конторе тихо и темно,
колхоз в апреле развалился
и стало жить нам тяжело.

Дневник моих воспоминаний,
теперь лежит в пыли дневной,
когда-то внучек его вспомнит
и заберет к себе домой.

Пристает парнишка,
тянет за рукав,
хочет увести меня,
на полянку трав.

Плов узбекского народа,
на моем холсте,
памятен жарою,
чаем в сентябре.

Стул качнулся, заскрипел,
папа мой в петле хрипел,
мама, пьяная спала,
а я плакал у стола.

Стол моих фантазий,
старенький уже,
но еще способен,
дать строку судьбе.

Черной кошке доверяюсь,
не боюсь перебегать,
но ночами каюсь, маюсь
и пишу стихи опять.

Миномет накрыл поляну,
бьет по целям тут и там,
не дает подняться
и удрать к стогам.

Хохот, ноченьки ужасной,
глаз сверкающий во мгле,
в нашем парке объявился
дьявол страшный на коне.

Высохли портянки,
белые, как снег,
только вот сапог,
у меня уж нет.

Плечи, как плети,
свисают к земле,
мне ведь сто двадцать,
уже в феврале.

Очи потускнели,
борода седа,
уже не узнают,
земляки меня.

Голос пропал,
хожу, как чумной,
нельзя поругаться,
даже, с женой.

Зевал и икал,
не печке дедок
и окончательно,
утречком слег.

Сохнет и сохнет
по ней каждый день,
вот только семью,
заводить ему лень.

Одною рукою
дрова он пилил,
другою, больною,
верстак мастерил.

Зря богача,
он в ночи замочил,
теперь нищету,
в замен получил.

Шел осторожно,
не видя тропу,
на мину случайно,
ступил на ходу.
Поздняя осень,
мой дух веселит,
вот только перо,
в тетради, скрипит.