Зачет Манъёсю глазами современника

                “Древняя японская поэзия – это вход в святая святых
                японской культуры вообще. Очень важно, что эта поэзия
                в японской ретроспективной аксиологии, в системе
                ценностей ориентирована прежде всего на достижения прошлого…”.
                (из лекции 5.2 В. П. Мазурика)


Японская поэзия достигла в своем совершенстве таких высот, которые до настоящего времени считаются шедеврами не только зарубежными авторами. В чем же магия этой поэзии для нас, современных пользователей?

Япония, как страна с традиционным, последовательным путем развития, и в поэзии опирается на традиции. Как дерево корнями питает крону, так древняя поэзия антологии “Манъёсю” до настоящего времени питает своими образами и языком не только японских авторов.

На русский язык антология переведена Анной Евгеньевной Глускиной и этот фундаментальный труд был отмечен Орденом Восходящего солнца.  Особую ценность так же составляет предисловие к изданию, а также прекрасные комментарии стихов. Вообще, всем новичкам, которые сталкиваются с японской поэзией, и с хайку в частности (хайку – жанр, который наиболее полно проник в русскоязычную среду авторов), всегда полезно читать комментарии к переводам. Они помогают понимать ту интертекстуальность, которая свойственна японской поэзии.

Старейшая антология “Манъёсю” или “Собрание мириад листьев”, составлена в период, когда столица еще находилась в Нара. Сборник поделен на двадцать книг, без традиционной разбивки по темам. Некоторая хронология наблюдается в первых книгах, но в общем деление это достаточно условное. Исследователи подразделяют весь текст на четыре периода: от начала и до переворота Тэйка 460–650 гг, затем творчество Какиномото Хитомаро 7 век,  третий и четвертый период охватывают по 30 лет, и датируются соответственно 700–730 гг. и 730–760 гг. Яркими представителями третьего периода являются Ямабэ Акахито, Отомо Табито и Яманоуэ Окура. Последний период –  это песни составителя сборника Отомо Якамоти.  В сборнике так же представлены стихотворения неизвестных авторов.

“Манъёсю” – это не только энциклопедия жизни, где мы можем увидеть обычаи, поверья, пристрастия и психологические характеристики древних японцев. Это еще и первое художественное собрание именно японских текстов, о стране Ямато, о традиционной религии страны синтоизме и её ценностях. Сборник записан манъёганой, ранней формой японской письменности, из которой впоследствии , в конце 900-х годов, возникли слоговые азбуки хирагана и катакана. До настоящего времени манъёгана употребляется в некоторых топонимах. Если очень кратко, то манъёгана представляет из себя запись японских слов схожими по звучанию китайскими иероглифами.

И вот когда мы начинаем обращать внимание на форму слова, на его функции, то перед нами возникает множество проблем в понимании текстов. Я так думаю, что это как раз и есть те самые секреты магии и волшебства, но наш уважаемый лектор говорит об этих секретах как об особенностях японского языка и мировоззрения, очень необыкновенных и ярких особенностях.
 
Еще раз попробую, даже больше для себя, как-то оговорить эти особенности.

Первое, наверное –  сенсуальное, чувственное, образное, эмоциональное познание мира, и в том числе выражение ее (жизни) через поэзию.

Поэзия для японцев никогда не была созданием и отражением кого-то потустороннего, нереального, придуманного мира. Интеллектуальной игрой разума. Нет. Она была самой жизнью, самой реальностью. Поэтические переживания не были просто поэтическим переживаниями и уж тем более не достигались какой-то помощью каких-то любимых и долгожданных Муз. Музы? Нет.

Все реальные переживания жизни скапливались в сердце человека, и потом, не противясь стихии приливов и отливов –  выливались в поэтические строки. Как прибывает и убывает луна, как приходит рассвет и наступает закат, так и строки эти проходят сквозь человека, сквозь человека в первобытной природе, вскрывая через ее сущность и его сущности, сквозь всегдашние вопросы – ответы о смысле жизни… и отдаются, дарятся читателю.
Это такое, как бы сканирование человека в среде, частицы, неотделимой от природы. Причем чаще всего это делает сам человек, самоидентифицирует себя. И если читать стихи "Манъёсю", не зная что они из "Манъёсю", то очень сложно определить эпоху, в которой жил поэт.

Японцы говорят что не день идет за днем, а что один день находит другой. То есть способ мышления не линейный (“вот он я – а вот они все иные”), а способ мышления в виде раковины – по спирали, когда ты поднимаешься на высокую гору не напрямки, а  по кругу, постепенно идя  к вершине. Тут и я, и они, и природа – все в этих витках, все рядом, как годовые кольца дерева.  Причем в качестве друзей – которые поддерживают и подбадривают при подъёме на гору – те самые поэты древности, поэты даже безымянные , поэты “Манъёсю”. Недаром известен такой поэтический прием, как хонкадори – следование изначальной песне. Когда прошлое не только перечеркивается, а наоборот – берется за основу новых песен, прогресс и обновление происходит постепенно, без разрыва традиции.
Этим приемом и сейчас пользуются русскоговорящие хайдзины, очень часто делая перекличку не только с японскими хайку или танка, но и перекличку с русской классикой, русской поэзией.

Мое хонкадори на песню Какиномото Хитомаро № 2179

не мороси не сыпь
унылый мелкий дождь
тебя прошу
пусть погостит немного
сердце в пылающей листве

Басё же говорил: «Возвысь свое сердце и вернись к низменному» (Такаку кокоро-о саторитэ дзоку-ни каэрубэси), т.е. к обыкновенному миру людей.

Вторая особенность – тяготение к минимализации текста.

Все нагаута, длинные песни в "Манюъёсю" заканчиваются коротким, как бы подчеркивающим пятистишием каэси-ута. Каэси-ута нужна поэту  для того, чтобы разрозненные, даже многословные его же описания и явлений, и предметов, и процессов, и прочего – были сконцентрированы и переданы предельно миниатюрно. Как капли воды стягиваются силой натяжения по гладкой поверхности к центру, так смысл всего длинного стихотворения передается в пятистишии. Концентрированная, сжатая пилюля – которая держит и в нужный момент раскручивается как пружина. 

Третья особенность – интертекстуальность.

Когда текст опирается на контекст, когда смысл, восприятие, принятие, переживание, чувствование образов стихотворения питается из контекста. В том числе и жизненного, жизни самого автора,  а не только литературного или народного.
Японский текст всегда чувствует себя несамостоятельным, у него есть незримые нити и пути  к другим текстам, а вся некая общая система текстов заземлена на жизненную, внетекстовую реальность. С таким феноменом я еще встречалась при исследовании работы Санго сиики (“Три учения”)  Кукая. Сам текст там занимает примерно тридцать четыре страницы, а вот комментарии составляют все остальные четыреста. “Три учения” написаны в 797 году и я просто рекомендую, при наличии свободного времени, почитать их, потому что даже там находятся переклички с текстами "Манъёсю", что неудивительно. Но это тема отдельного эссе.

Ну и еще одна особенность – составление поэтических циклов стихов.

Как личных сборников одного поэта, так и тематических от разных авторов. В "Манъёсю" мы можем наблюдать такое явление в  творчестве принцессы Нукада и Отомо Якамоти.
Дальше исследованием их поэтических циклов занимался Фудзивара-но Тэйка, который озвучивал в своих трактатах основные моменты создания циклов (например, чередование слабых и сильных строф), а также собрал цикл-антологию "Сто строф тысяча двухсотого года” (Песни весны), которую перевела на русский язык Татьяна Иосифовна Бреславец. Ну и, также еще основательно, занимался исследованием составления поэтических циклов Масаока Сики, который и сам писал их, у него был упор на десятичные циклы стихотворений хайку.

Кроме того, что антология показывает нам особенности языка, она же является и кладезем различных стилей написания песен. От фольклорных и заговорных обрядовых песен до любовной магии, женских и рекрутских плачей, преданий (сказок, кайданов, чудес).  Там даже есть песни без какого бы то ни была смысла. Да, так и называются: “без всякого смысла” (песни 3838-3839).
Песни-переклички, песни вопросов и ответов.
От  песен в стиле масураобури (стиль воина, бесстрашный, ясный, простой, откровенный, сильный, мощный, энергичный, все силы ян в нем), до песен в стиле таоямэбури (женская поэзия, поэзия намеков и штрихов, уклонений и недомолвок, когда чувства и мысли передаются опосредованно через природу, а не напрямую, когда уловленные настроения природы передают и настроение самой женщины).

Еще очень кратко хотела бы отметить, что уже в "Манъёсю" была зафиксирована первая поэтическая игра. Цуги-ута, “сцепленная песня”, это поэтический жанр, зародившийся как игра между двумя авторами. Считается, что первая в истории цугиута была написана поэтом Якамоти и некоей монахиней. Ками-но-ку (верхняя строфа танка со схемой 575) было написано монахиней, а симо-но-ку (нижняя строфа 77) – Якамоти. Получившаяся вака была включена в сборник. 

№ 1635

С полей, которые возделывaл ты сaм,
Кудa ты воды подводил
С реки Сaхо,
Колосьев первых рис, что ты свaрил,
Ты должен съесть весь, без остaткa, сaм.
 
(Перевод А.Е. Глускина)

Подытожу свое эссе цитированием небольшого отрывка из предисловия Анны Глускиной к сборнику:
 “Поэзия памятника - подлинный апофеоз природы, который является не только выражением внешних поэтических восприятий или личных переживаний, не только удивительно тонким ощущением и пониманием красоты родной природы, но и выражением глубокой, проникновенной любви к своей родине, к своей стране”.
Чего и нам, русским, желаю.




Литература и ссылки:

Антология “Манъёсю” в 3-х томах, перевод А.Е. Глускина, издательство “Аст”, 2001г

“Санго Сиики”, Кукай, перевод Н.Н. Трубниковой, издательство Савин С.А., 2005г

Антология “Сто строф тысяча двухсотого года” Фудзивара Тэйка, перевод Т.И. Бреславец, 1998 год,  https://elibrary.ru/item.asp?id=8819419,