Аз бо есмь сборник стихов

Аз бо есмь





Стихи

























Аз бо есмь
С каждым годом ветер сильней,
Или ноги стали слабей.
Не хочу открывать дверей –
Не хочу людей.
Не хочу открыть никому
То, что вижу, глядя во тьму –
Выдержать это бы самому,
Мне одному.

Я не новый, я старый весь.
Я глотаю земную взвесь.
Аз бо есмь, аз бо есмь,
Я ещё здесь.

Прочь уйти и не жить нигде,
Поискать ума в бороде,
Быть скотом  в небесном скоте.
Сдохнуть впросте.
Потерял я свои ключи.
Дух пропащее тело мчит
В небыль, в озноб – своё получи,
Всё прими и молчи.

Вспомнишь прошлое – и привет –
Нет любви, не было, нет.
Бьёт в глаза крошкою лет
Остатний свет.                2006г.                ;

***
Сам того не желая, пришел  я к итогу:
Не с кем слова сказать, хоть и можно бы слово сказать,
Безразлично кому – человеку ли, Господу Богу,
Не с кем ношу поднять, хоть и надо бы ношу поднять.

Все, кто в землю ушли, Святогорову силу имели.
Потому и ушли, что по силам затеяли труд.
Неужели и я незаметно добрался до цели,
И поднятия тяги земной от меня ныне ждут?

Ветер в космах свистит, в бороде от дыхания иней,
По колено в снегу среди русских печальных снегов,
Позабыв о жилье, я стою одиноко в пустыне
И ногами босыми я чувствую холод замков.

В отдалении лес – словно люди качают руками –
Их любовь не вернет все, что можно вернуть бы назад,
И один я, конечно, управлюсь с замками,
Слово б надо сказать, только некому слово сказать.

Вот разрыл я снега, посбивал я замки кулаками,
Открываю в земле я железную дверь.
Ну, теперь – помогайте и те, кто не с нами! –
Начинаю входить в маслянистую твердь.

Сладко в землю врастать, узнавая родимые мощи,
Видеть святость их крупно, почти что на уровне глаз.
Пожелайте и мне этой грубой отеческой мощи,
 Чтобы силу отдать, ничего не оставить в запас.
1990



У ВОДОПАДА

Жадное ухо согласия ловит
В хаосе звуков, высоких и низких,
Будто бы звуки, распятые в слове,
Могут служить как орудие мысли.

Будто бы звуки дробимых о камень
Капель воды, что спадают с обрыва,
Нам не ложатся на вечную память,
Нужно ль искать в шуме вод перерыва?

Можно ли шум непрерывного действа
Верно признать опоздавшим мышленьем? –
Может быть, это одно ротозейство –
Мир наблюдать по возвратным мгновеньям?

Но если так, то что значит искусство –
Знанье гармонии вечно былого,
Или предвиденье нового русла
Вечно текущего мира живого?

Или проклятие Господа Бога
В том заключалось, что нам неподвластно
Слухом достичь звукового порога,
Где жизнь и мысль протекают согласно?
1990








СЛОВО

Мне не нужна над словом власть,
Как не нужна власть над любовью,
Ч то шепчет мать, светло склонясь
К младенческому изголовью?
Что шепчет сын, когда идет
Вон за порог по зову века?
Что предваряет переплет
Священной жизни человека?
Что зарождается в мозгу,
Ужель не отклик слова вещий,
Когда, пред здравыми в долгу,
Виденья дарит сумасшедший?
О чем зудит невнятный мир
Слепых и суетных созданий,
Пока внутри своих квартир
Мы прячем крест своих страданий?

И все захвачены душой
Сошедших в землю поколений,
Как с языка и губ игрой –
Зеркальностью произнесений.

И ни один из нас не Бог
И не пришелец из иного,
Чтоб он любой ценою смог
Взять власть над словом…Властно слово!
Ты сам себя подъемлешь им
И сам себя роняешь тайно
В пылу борьбы с собой самим,
Собою понятым случайно.
Словесный способ бытия
Единоличных размышлений –
Он нам не раб, он нам судья
Среди вселенских распылений.
Загадка мысли, как родник,
Таится в нашем генном коде,
И если в слово кто проник –
Он с кровью растворен в природе.
И в небе кровь, и в древе кровь,
И в камне кровь, и в человеке,
И если мир ведет любовь,
То в слове – суть ее и вехи.
Земля творима в каждый миг:
Добро  и зло в одном-едином,
И смертный, смертный страшный крик –
Прощанье с миром, как с любимым.
И слова нет, как ремесла.
Непосвященным – только похоть,
Они и сеют семя зла,
И полируют смертный коготь.

Когда придет моя гроза,
По слову я предугадаю,
Ударит молния в глаза,
Я сердцем счастье прочитаю.
Зачем я буду утверждать,
Что властен над своею кровью?
Мне не нужна над словом власть,
Как не нужна власть над любовью!
1987







ЭПИКУРЕЕЦ

Откровение образа снизойдет неожиданно,
Заблестит ослепительно заостренная мысль,
И никем не разгадана, и никем не прочитана,
Новым символом скажется отдаленная высь.

От роскошества таинства замираешь замедленно,
На нежданных событиях вдруг себя застаешь –
Со своей неизбежностью примиряясь размеренно,
В процветании времени слиты правда и ложь.

И рассудочность пошлую притупляет забвение,
И в усилии радости искажается лик –
Раскрывается горло, как будто для пения,
В долгом смехе доверчиво обнажается клык.

И в единое целое помещая понятия,
Создавая свой собственный, неотведанный мир,
Словно в вареве ложкою, размещаешь распятием
Жизнь, которая, в сущности, продолжительный пир!
1990










***
И понял я – один я был,
Когда луна в ночи пропала,
И дождь пошел, и пламя бил,
И плавно пламя убывало.

Костер мой гас, тепло рукам
Передавая понемногу,
И думал я о том, что сам,
Как птицу, выпустил дорогу.

И страхом выстуженный мир
Искал защиты и покоя:
Влезал под плащ в разверзтья дыр
И вместе бедствовал со мною…
1983
 














***
Я не люблю вина и молока.
И незачем картинно говорить,
Что приходила вечная тоска
И вынужден я был ее топить.
Не взвешивал я пулю у виска.
И незачем картинно говорить,
Что приходила вечная тоска
И вынужден я был  ее убить.
Я не хочу глядеть на облака.
И незачем картинно говорить,
Что приходила вечная тоска
И вынужден я был ее прожить.
И некому картинно говорить,
Как я учился надвое делить.
1990















ОРАТОРУ
Дым ночью белый от горячей сажи,
Но днем все время черен он.
Так со словами – что ни скажешь,
Всяк повернет на свой резон.

Молчи и знай – твои одежды,
Твои глаза, твой цвет волос
Всех оттолкнут, оставь надежды,
Припомни, что ты не Христос.

И хоть ты будь великий мастер
Гвоздить словами впрямь и вкось –
Ты никогда не будешь в масти,
Молчи, пока не началось…

А если быть пророком хочешь –
Их мало, все наперечет –
Или с собою ты покончишь,
Или толпа тебя убьет.
1986, 1990











***
Голоса прерывисто кричали,
Что вначале – дело, но вначале
Было просто слово на скрижали,
Этим словом дело обещали.
1986























НОВОСЕЛЬЕ

Всхлипнула связка ключей.
Дом открываю пустой.
Дом безо всяких вещей.
Дом – наконец-то он мой.
Вот перешел я порог,
Дверь за собою закрыл,
Спину увидит в глазок
Мир, где я только что был!
1986



















***
Во мгле вечерней неуютной
Иду по улице нелюдной
И слушаю шаги свои покорно,
Как будто я бумагой договорной
Себе оставил обязательство идти,
Но не оговорил конец пути
И не оговорил вознагражденья,
От дня рожденья до исчезновенья.
1990




















***
Ты придешь и выручишь меня,
Ты сама не знаешь, как нужна мне,
Ты придешь, с порога извиня
Все мои бессмысленные тайны.
Не зови инстинктом эту боль,
Эту радость не зови влеченьем –
Будет полуправдой…Мы с тобой
Заслужили слово утонченней.
1986




















***
Плачь обо мне, как по мертвому.
Плачь, мертв я бываю.
Душу влечет к миру черному.
Я пропадаю.
Я пропадаю по-черному.
Плачь, мертв я бываю.
Можно ли верить никчемному,
Не понимаю.
Горю поможешь слезинкою.
Плачь, мертв я бываю.
В слезках заблещет чудинкою
Искра святая.
О, как торжественно низкое –
Немощь и слезы!
О, как далеко мне близкое –
Свет твой и грезы!
1987














НОВАЯ ЖИЗНЬ

В зрелом возрасте стал я подобен мальчишке:
То свищу, то кричу, то бегу напоказ,
Все, что зналось на ощупь, на зуб, понаслышке,
Что невидимо было за бельмами глаз,
Очевидно сейчас, очевидно сейчас.
Как и все, ядовитое время в ладони
Я ловил и давил из него грязный яд,
Капал ядом в глаза и под крики вороньи,
Ритуально ступивши два шага назад,
Начинал я свой новый, блистающий взгляд.
Стыдно правду сказать: стал я взрослым младенцем
И ору при дележке струи молока,
И гляжу непреклонным перерожденцем,
И по мякотям родины шарит рука —
Ищет признак соска! Ищет признак соска...
Вот сказалась как жажда познанья натуры:
Под гипнозом продажных газетных статей
Умерщвляется время и корни культуры —
Насажденье голов, пересадка идей...
Все во имя людей, все во имя людей.
Преклоняю колена пред Русью Святою,
Если был я слепым — сам я был виноват,
Жизнь я ставлю свечою и тихой душою,
 Умоляя простить мне позор и разлад,
Прозреваю стократ, прозреваю стократ.
1987






***
Не надо крика, если есть молчанье.
Безмолвие — раздор, молчание — беда.
Нет сил сказать хоть что-то на прощанье,
Нет сил сказать — не нанести вреда. ...
И день гремел в прозрачные литавры,
И я повел молчание, как соло...
Мы были молоды, здоровы, как кентавры,
Я полагал, что обойдусь без слова.
1983




















***

Могла ты быть моей судьбою,
Иначе быть ты не могла.
И с этой истиной простою,
Само собою, ты ушла.
Так сердце не болит, но медлит,
Притихшее в груди больной...
Как жизнь из отчужденной ветви,
Любовь ушла сама собой.
Сама собой. Иного слова
И подобрать никак нельзя.
Как будто бы и не был я
Твоей  любовью именован.
1986
















***
…Мой здравый смысл, искрящийся, как мех
Зверька, убитого на воле,
Чей глаз в отверстье пулевое
Был обращен и брызнул в мягкий снег.
Moйi здравый смысл — летящий нежный пух
Упругой заполошной птицы,
Едва успевшей опериться
И павшей от двуствольных рук.
Мой здравый смысл — блик солнца на реке,
Остановившийся у глыбы,
Где, как часы, ходили в яме рыбы,
Чтоб через миг безмолвно бить в песке:
Мой здравый смысл — древесный терпкий сок,
Что был дарован деревам землею,
Но остановленный пилою,
По заостренным зубьям стек.
Мой здравый смысл — летящая щепа,
Когда топор, мелькнувши полукругом,
Над желтым полем и зеленым лугом,
В лесу рвет просеку, и сталь его слепа.
Мои здравый смысл — щетина на щеке
У пораженного безмолвьем —
Как молнией — беспамятством, безродьем
И цепенеющего с бритвою в руке,
Мой здравый смысл — трещина в стене,
Откуда в дом сочится влага,
И плесневеют жизненные блага,
И сам хозяин кашляет во сне.
Мой здравый смысл — сереющий листок,
Мой здравый смысл— раздавленный цветок,
Мой здравый смысл — отравленный глоток,
Он — хриплый вздох, предсмертной жизни ток,
Мой здравый смысл — сознанья холодок.
Мой здравый смысл — коснеющий закон,
Мой здравый смысл — зияющий проем,
Мой здравый смысл — сияющий погон,
Он — плач неслышный и усталый стон,
Мой здравый смысл — от нынешних времен.
1990







































***
Я подойду к пустым воротам,
Себя окликну, постою,
И, как бывало по субботам,
Остаток времени убью.

Глухой глагол мне отзовется
На отвлеченный отклик мой,
И прах у ног моих взовьется,
Но буду я еще живой.


Я осторожно нить из праха
Рукой коснеющей совью,
И будет смертная рубаха
Наградой за судьбу мою.


Я обряжусь в нее степенно
И приглашу себя туда,
Где бьется хаос чернопенно
И первородная вода.


Я обойму остатком духа
Псевдопоследний первый шаг,
И пух земли достигнет слуха
И станет ватою в ушах.


По целомудренному блуду
Явился я плодом утех...
Чего бояться, был и буду
И я как все, один из всех.
1989


ОБЛАКА

Облака, облака вечерние —
Продолжения мыслей дочерние!
Проплывают под небом темным,
Как над миром души безобъемным.
Уточняют свои очертания
В миг прощания и узнавания.
Ветер, ветер, твори события
Вдоль судьбы своей, по наитию,
Мысль моя, посети пространство —
С облаками иди и странствуй! —
Отражение отражения,
Образовывай отображения...
1986




















ИСТОЧНИК

Пронзало солнце лучом отлитым
Базальт и кремень окружных скал,
Я был прожарен пекущим ритмом,
Светился жаждою мой оскал.
Все мне грозило потерей воли,
Я б вволю плакал, когда бы смел,
Моя одежда покрылась солью,
Я б умер, если бы не успел.
…Гремела влага во сне пещеры,
Я камни мокрые целовал —
Я пил целебную чашу веры,
Ее искал я, ее алкал!
1983














***
Там, далеко, где были я и ты
 Рассеяны во времени и свете,
В начале величавой череды
Фундаментальных миллионолетий
Была ль она, любовь? Какой она была?
И кто любил? И цель как настигала
Священная амурная стрела?
Иль не было ее спервоначала
Там, в драгоценной чаше темноты,
Где из Ничто всегда рождалось Нечто,
Не зная о канонах красоты,
Два пламени сошлись предвечно,
Вне времени, вне пониманья, вне
Всего того, что жизнь пообещало,
Не ведая о собственном огне,
Там пламя пламя облизало.
Вот первый поцелуй, и вот чему
Все мы до самой смерти подражаем,
Когда мы ввергнуты в ночную тьму
И в ней тела любимых обнажаем.
О, это пламя пробудило мир —
Являясь из-под тайного исподу,
От лона материнских черных дыр
Тела вдруг обнаружили свободу.
И в тот же миг движенье началось,
Всего со Всем взаимоотношенья,
И Духу Мировому довелось
Вкусить, страдая, судорог рожденья.
И был тот Дух, что говорим мы: «Бог» —
Создатель Сам и Сам Свое Созданье,
Что говорим: «Начало и Итог...» —
Неведенье и высшее познанье.
Кому когда случалось отгадать
Лик вещества нечаянным прозреньем,
Тот мог всегда уверенно сказать:
«Мне лик любви являлся откровеньем».
Тот мог любить, любил и был любим,
И он советовал других любить другим.































***
Я помню ночь и резкую поземку,
Я помню это желтое кольцо,
Когда ты поправляла шарф ребенку,
Ему от ветра кутая лицо.
Как я узнал за посторонним светом
В глазах твоих и радость, и упрек,
Как захотелось быть мне белым снегом
И улетучиться пространствами дорог.
Как стыд любви невысказанной снова
Не дал дышать, как будто в легких дым,
И то, чем жил – единственное слово –
Узналось мне и поздним и простым.
1989





















ФИЛОСОФИЯ ЛЮБВИ

Кто не заметит в грубости нарочной
Признаний девственной любви?
Кто не узнает в красоте истошной
Призывов жалобной крови?
…Кружась то резко, а то плавно,
Соитий стон летит, как пух.
И познает себя неявно
Пространством разделенный дух.
Препоны одолев запрета,
Не помня пола половин,
Во тьме летящие два света
Соединяются в один.
И в том слиянии любовном
Бесстыдства нет, как и стыда.
В бунтарстве нравном и не новом
Есть только счастье и беда.
1989












***
Блаженные дурачки, бессребреники,
Бездомная родова, в ком душа держится,
Жалуюсь Вам, молодцы-безыменники,
На то, что ничем не могу я утешиться...
В доме запущенном, в доме, поруганном сварою,
Кликой козлов и свиней опоганенном,
Некогда бывшем великой державою,
Ныне же отьмутараканенном,
Тоже я жил. Пил веселье отравою,
Видел глаза, слушал речи обманные,
Был презираем престольной оравою,
Думал, что это свои, Богом данные,
Кушал кусок я из длани дающего,
Меня же моим же кормящего крохами...
Все они были, считая от злющего,
Скупостью равны с царями Горохами.
Пропили все, переснули безмыслые,
Так и легли, где сидели до старости.
Только и вьется, что дым коромыслами
Долгой веревкой обидной отсталости.
Эх, да готов я просунуть головушку
В эту петелечку: с хрипами, с песнями
Эх, да повлек бы родную сторонушку
Вдаль-от беды с городами да весями!
Только душа изливается горечью,
Знать, маловато осталось в ней силушки,
Знать, переполнилась харкотной морочью —
Басом не вытянуть грубой «Дубинушки»!
Эх, да готов я ударить вприсядочку —
Шапку о землю — сквозь смех да и слезоньки!
Только я слыхом не слышу трехрядочки,
Знать, не ломать и во поле березоньки...
Эй, дурачки, дурачки непутевые,
Слышьте меня, распоследнего — третьего:
Залпом осушены чарки веселые
Царства последнего тысячелетнего!
Долго теперича меды настаивать,
Долго теперича кровушку скапливать,
Долго теперича струны настраивать,
Некому нонеча сказочку сказывать!
Эх, прогулял, прогулял, не гуляючи —
Все по усам, по усам — да и в полымя!
Эх, проиграл, проиграл, не играючи —
Были одетыми, будем и голымя!
Блаженные Дурачки, бессребреники,
Бездомная родова, в ком душа держится,
Жалуюсь вам, пустоты поименники, Н
а то, что ничем не могу я утешиться!
1987













Марш
О свободе говорят, молчат,
О свободе плачут и мечтают,
О свободе в барабан стучат,
О свободе ничего не знают.
О свободе ничего не знают,
О свободе в барабан стучат,
О свободе плачут и мечтают,
О свободе говорят, молчат.
О свободе говорят, молчат,
О свободе в барабан стучат,
О свободе ничего не знают,
О свободе плачут и мечтают...
1989
















ГОД ОВНА
Гут сумерки становятся плотнее,
Тут холодом повеяло с небес...
У каждого повис ярмом на шее
Тяжелый шкурный интерес.
Как в поле заблудившееся стадо,
Стеной стоит голодная толпа,
И кистенем богатые ребята,
Того гляди, проверят крепость лба.
Они идут уже, идут к добыче,
И почва крови ждет, а не воды,
И вызревает очагами стычек
Нарыв бессмысленной беды.
Ждут трубный глас с минуты на минуту,
Ждут вожака, который всех спасет,
Но и вожак, оценивая смуту,
Отнюдь не выдвигается вперед.
Стало быть, «ме»!, стало быть «ме»! погромче
Еще есть голос, значит, есть права!
Вернется закатившееся солнце
И прорастет зачахшая трава.
И вспомнятся забытые былины,
Вселяя мощь в потухшие глаза,
И вновь объявится среди равнины
Идеи вожделенная коза.
Рассветом раззолоченные спины —
Огромное богатое руно.
Мы будем ценными, пока едины,
Пока стоим толпою за одно:
За право жить на пастбище великом,
За право преклоняться и жевать,
За право с просвященным ликом
Задумчиво чего-то ожидать.
За право топать и пугать рогами
Кичащихся свободами волков,
За право умирать под топорами
Пасущих стадо дураков.
И, стало, надо, жадность пересилив,
Теперь отдать последний шерсти клок,
Чтоб сохранить под именем России
Страну, согбенную в бараний рог.
Культура стада — просто ли неволя? —
Ведь стаду дикость воли не нужна.
Корм кончился, но все стоит на поле
Созвездие Барана иль Овна.
1989
























***
                Морозной пылью серебрится
                Его бобровый воротник .
                А.С. ПУШКИН
Холод обрушился валом с небес.
Город подобен голодной пустыне.
Он остывает и скоро остынет.
Люди вернутся в пещеры и в лес.
В инее чувства и неги, и лени.
Паром дыхания тихо летят
Демон Печорин и демон Онегин,
Ангелы старцев и малых ребят.
Город небесный меня обживает
Необитаемой дикой тоской —
Дух мой голодный переезжает
Из драмтеатра куда-то домой.
1988



















В СВЕТЕЛКЕ Н.В. САНЕЕВА
После спирта выпью я аи —
Музыку камчатских композиторов.
Вьют они мелодии свои,
Гладят против шерсти свитеров.
Композиторы, святые паучки,
Лапками души вы нить гармонии...
Мне про вас не сделать ни строки —
Я попал в такие церемонии!
Господа, ребята, господа —
Ой, как льется музыка в подвздошие!
Я аи ее видел никогда,
Но по звуку то вино хорошее,
Как светло и мягко, и тепло —
Жаль, что раньше — с разными и прочими –
Мне всю жизнь сушило глотку, жгло.
Надо было быть мне поразборчивей.
1990

















ГОЛОС МОРЯ

Сегодня в море сильный шторм,
И бесконечный ряд валов
Шумит, внушая корни слов
Языковых грядущих норм.
Как я пойму? Я сам кричу —
Быть может, неподъемный лад,
Которому и черт не брат,
Вот-вот мне будет по плечу.
Шторм до предела высит звук,
Он мощен и неумолим!
И снова шорохи и стук...
Куда же с голосом моим?
1983



















МИНИАТЮРА
Моя печаль, как кровь, густа,
Поймет ли кто, как я устал —
Душа моя почти пуста,
Она как будто из холста,
Она, как нищая сума,
С которой бабка без ума
Идет в большие города,
Где господа все, господа...
1981

























ПРИТЧА
Не тот ли ты, кто платит за грехи,
Когда свет дня сгущается до мрака,
И путают закат с восходом Петухи,
Склевавши зерна опийного мака?

И не сверяй часов по Петухам —
Когда колеблются основы,
Врет, подавая голос, черный хам,
И в отдаленьи вторит хам лиловый.

Врут эти птицы нам за просто так,
За то, что солнцем кажется пятак,
Врут по привычке самовыраженья,
Врут по инстинкту самосохраненья.

Но ты, как Петр — ни в чем не виноват —
С тобой был Бог, и это означало —
Был ночью светел Гефсиманский сад
Под ясностью духовного начала.

Не Петухам кричать и обличать,
Поскольку свято было отреченье:
Так проявилась благодать —
И в отреченьи было назначенье.
Духовности не видят Петухи
И лжи от истины не отличают,
Провозглашая плату за грехи,
С восходом мрака день они встречают.
1987





ПОЧТИ ПО ШЕКСПИРУ
Не досаждай напоминаньем о любви.
Я — тот — ушел, а ты напоминаешь.
Зачем меня ты вопрошаешь?
Ты мертвых что ли воскрешаешь? —
Прошу тебя, меня ты не зови.
Я — тот — тобою — тою — был забыт.
Ты — эта — мною — тем — любима,
Ты — мною — тем — теперь хранима.
Мой ум шатается, душа неумолима.
За это Бог меня простит.
Любовь ли хочешь ты внушить,
Или себе ты ищешь муку,
Когда ты подаешь мне руку
И поверяешь мне — другому, словно другу,
Все, чем надеешься прожить?
Но если так — пути твои легки,
И если ищешь муки — я не трушу —
Предашься ты карающему мужу —
Любовь тебе воздастся за грехи.
Но мне — возмездье — покарать себя,
И предстоит мне тягота двойная —
Прожить, себя в тебе искореняя,
Себя — того — как беса, изгоняя —
Того, кто раньше уходил, любя.
Не досаждай напоминаньем о любви.
Я – тот — ушел, а ты не понимаешь.
Зачем меня ты воскрешаешь?
Зачем живого возвращаешь?
Забытого из памяти зови.
1989




ЭКОЛОГИЯ

На плечах выносливых цветов,
Словно водяные капельки, доспехи —
Армия цветов под шум веков
Постепенно делает успехи.
Расписные воины идут
В города по трещинам асфальта,
В клумбах кружатся, под стенами растут,
Ждут, качая копьями, на свалках.
…Оттого сердца они тревожат,
Если наблюдения верны,
Что иначе жить никто из них не может —
Только в состоянии войны.
1978





















***
Все это глупо и весьма —
Друг другу задавать вопросы,
Когда от холода льют слезы,
Когда цвет времени — зима.
Пусть были сказаны слова
Мои — не мной, твои — другою,
Зачем же отвечать душою,
Пусть отвечает голова.
Зимой отчетливее тьма.
Я знаю, ты меня не губишь
Тем, что уже меня не любишь.
И это знаешь ты сама.
1989





















***

Ты думаешь, что я люблю тебя,
Когда прошу ответной ласки.
Не ошибайся, милая, ведь я —
Не принц из европейской сказки.
Мне нужен сын. И, если поняла —
Тогда желай! — твой жребий — материнство,
И ночь двоих нас обняла,
Вменив в обязанность единство.
Дневные дрязги и обиды прочь! —
Я жду и стражду продолженья
Себя в тебе, и в эту ночь
Ты не изменишь положенья.
1989




















***
Слезки крупные, вавка детская...
Ты любовью ее забинтуй.
На кручинушку молодецкую
С приговором поплюй и подуй.

Приохотила ты к страданию
Неразумную душу мою,
Я поверю волшбе и гаданию,
Полечи — на коленках молю!

На коленках молю я милушку
Полечить от любви детинушку,
Возвернуть мне былой покой,
Возвернуть мне былую силушку,
Все молю-то я, сам не свой,
До земли клонюсь головой!
1986

















***
В парадоксальном сговоре сердец
Логичность не имеет силы.
Высокий ум, как и глупец,
Одно имеют званье — милый.

Равны рабы и господа.
И как ни сделать замечанья —
Любви противна красота,
Когда в ней нет следов страданья.
1986
























ВЕРСИЯ ИСТОРИИ
Рожденный здесь от родителей,
Рожденных здесь от родителей,
Тоже рожденных здесь.
                У. УИТМЕН
Где Отчий гнев гнал сына к сыну своему,
Там в страхе сын над сыном воцарялся.
И грозный царский клик «Быть по сему!»
Как «Выходи по одному!» передавался.
А мать, как дочь, рожала сыновей,
И сыновья кричали по цепочке
То – «Не убий!», то — «Не меня убей!»
И выходили в мир поодиночке.
И старший сын отчаивался ждать
И, страхом сына в темя пораженный,
В душе решался сына убивать,
Но убивал его новорожденный.
Вставали погребальные костры,
Входя огнем в промежность междуцарствий,
И древо смерти сквозь надрез коры
Толчками лило красный сок династий.
И все по праву лучших из людей
Убийца-сын и царь царю-убийце сыну
Уготовляет нож рукой одних кровей
И вероломно убивает в спину.
О, страх! О, власть! О, путаница лет!
Так мать отцов слезами заливалась
Среди народа, алчущего бед,
Что вид ее рождал в убийце жалость.
А жалость — праведность, а праведник убит
В борьбе за праведность по очереди правой,
А царь-убийца телом сына скрыт.
А сын покрыт непреходящей славой.
До сей поры, как повелось, живем.
Лишь возрастает скорость воздаянья:
То пулеметным, то иным огнем
Мы заливаем жажду покаянья.
Но время рек, несущих в лоне кровь,
Как мать, рожденная кровосмешеньем,
Отцу отцов дающая любовь,
Грозится сыну новым воплощеньем.
И сын, как сын, поправший сына плоть,
Царит над прошлым, будущее зная:
Что сын его успеет заколоть
И сам погибнет, семя проливая.
И страха страх всех грешных тяготит,
Грех сыновей отцов простерся над землею...
Отец-отец-отец отца отцов лежит
Один без крови за душою.
Цари, царящие едино над собой,
Мы тело-царство мира раскроили,
Влекомые своей судьбою на убой,
Все в помыслах весь мир уже убили.
1989

















***

Теперь так ищут в небесах,
Как раньше в головах искали.
Как раньше семечки щелкали,
Сегодня судят давний прах.
Ни ночи радостной, ни дня
В стране особой, словно модуль.
Из гроба глухо стонет Гоголь:
«О, Русь! Чего ж ты хочешь от меня?»
Ни суеверным поклоненьем,
Ни суетливым гоношеньем
Не скроешь мертвенности лиц.
Где жуть и мразь, не до припарок,
И если Русь пришла в упадок,
Ему нет меры и границ.
1989


















ЮРИЙ ГАГАРИН
Благою вестью, возвращенной небесам,
Ненужной им и непонятной нам,
Был человек — прошел отбор и случай —
Век превознес своей судьбой летучей.

Был человек, удачливый, как птица —
Ему взлететь — как будто нам родиться,
Его, как Бога, было нам не жаль —
Тогда в сердцах текла не кровь, а сталь.

Им было слово сказано одно.
А нам другого не было дано.






















***

Когда юродивый мужик
Решался вдруг царю перечить,
Во рту ворочая язык,
Он силу знал правдивой речи.
Он помнил мертвых как родных,
В земной юдоли равноправных,
И, как посредник для живых,
Не мог он вымолвить неправды.
Он знал за словом высший свет,
Который ката опаляет
И метит страшною из мет
Того, кто слово оглашает.
Ведь «не суди, да не судим...» —
То Богом сказано, Не нами.
И миром мазаны одним
Пророки наравне с царями.
Две власти в обоюдном зле:
В руках одной — топор и право,
В устах другой — суд на земле,
Огонь блистающий и слава.
1989












***

Сегодня что-то ветер сильный,
И дальше снег пойдет. А дальше
Пойдет и спирт — стерильный, стильный,
И разговор пойдет без фальши.
И дальше будут песня, драка,
Потом н сон... Погаснет печка,
И будет повелитель мрака
Крутить матерое словечко.
А смерти нет нам. Нет и жизни,
Как нет семьи, огня и дома,
Как, впрочем, собственной отчизне
Мы не нужны и не знакомы.
Не звери, не цари, не черви,
И быдла с нами — быть не будет,
Оно — в струе, но мы суть в нерве,
И нас Господь еще потрудит.
1990
















ЦВЕТА И СЛЕДЫ
Желтым и красным по темному синему
Шьет в атмосфере рассвет.
Иглы лучей, охлажденных по-зимнему,
Скрыли мерцание звезд и планет.
Льды на востоке зардели гранатово
И отразились в любимых глазах,
И просветляется атом за атомом
Запада тень в небесах.
Выгибы сглаженных гор превращаются
В дуги светлеющих ламп.
Явно теперь, как под ветром качаются
В ельниках тысячи лап.
Ночь на рассвете богата посланцами,
Жизнь побежала в снегах —
Тенями лисьими, быстрыми зайцами
Топчется повесть в следах.
Ночь на рассвете являет известия —
Счастья себе не сули —
Нервы уже напряглись от воздействия
Белого нерва земли
1987













***
Когда встает огромный красный шар
Над  новогодней белою дорогой —
Мир — словно мандариновый пожар,
И лепестки пожара — у порога
                и на столе.

А в мерзлом синем небе — жар
От искр, просыпанных из изобилья рога,
Как будто дерзкий елочный Икар
Вверху сгорая, тает понемногу,
                и жаль.

И кажется, что проживешь еще сто лет,
(Ах, сорок восемь — половинку просим!)
Играя-прыгая в сообществе комет,
И голову твою не тронет проседь —
                мороз и снег...
1977
















СОНЕТ
За сытым гадом красный след,
И, хоть бей обухом, хоть плетью,
Кошмарному тысячелетью
Еще осталось девять лет.
Тысячезвенная змея
Утонет за туманным краем...
Но обернется ль древним Раем
Слезой политая Земля?
Кровь будет ли нам прощена,
Жизнь будет ли разрешена
В разврате духа и злодействе?
Иль Он поставит жирный крест —
Снопами молний вперехлест —
На человеческом семействе?
1991



















ЛИЧНОЕ
По разным дорогам водила судьба:
Причалы, вокзалы, казармы...
И связь моя с домом бывала слаба,
Но чтобы рвалась, не сказал бы.
Ходил я и верил — увижу конец
Казенщине, дури и жмотству,
Как будто единственный был я истец —
С опасным уклоном в юродство.
От века я четверть одну одолел,
Но столько увидел я срама,
Что, честное слово, порою робел,
И мне помогала лишь мама.
Спасибо за письма, родная моя,
В которых любовь между строчек,
Спасибо за то, что в далеких краях
Читал я начало: «Сыночек...».
1985

















* * *
Как путешественники, землю открываем
И остаемся поселенцами на ней.
Скорлупы родословий разбиваем
И выпускаем собственных детей.
И дети точно так же покидают
Пределы материнских полостей
И землю вслед за нами открывают,
И вслед за нами селятся на ней.
Все жившие до нас и все потомки,
Как путешественники из бездонной мглы –
Чтоб жизнь не опрокинула в потемки,
Выстраивают грешные углы.
1981





















СОВЕСТЬ
Я помню жизнь свою
Почти до сновидений.
Ее я помню всю —
От взлетов до падений.

Пристрастна к чистоте
И педантична совесть:
Как будто в слепоте —
Я спрашиваю — кто здесь?

И словно на суде,
Почти приговоренный,
Сужу себя в себе,
И этим жив поденно.

Оттачивая честь,
Точнее я и строже –
Я помню все как есть,
И как хотелось – тоже.
1986














ЗЕРКАЛО И ФОТО НА ПАМЯТЬ
Памяти Ю. М.
Как волосы матери ушедшего друга —
Седая трава за окном.
Неприбраны пряди промерзшего луга,
Колеблются ветром и кажутся сном.
И кажутся сном перелесок и дали,
Накрытые серой материей туч...
Лицо, посмотри же, какими мы стали,
Как твой подбородок сегодня колюч...
Стекло я потру отчужденно и немо.
Из ящика выну приборы бритья...
Сквозь окна войдя, разделило нас небо:
На фото здесь — ты, там — в зеркале — я.
1982
















 

* * *
Я был в горячем мире гость,
Когда, стеклом поранив руку,
Я плакал громко, сжавши в горсть
Неблагодарность за науку.
Я жил, дробя свои года
На вспышки радости и боли,
И счастлив — ни одна беда
Моей не изломала воли.
Боится слабая душа
И дышит тихо под наркозом,
Деревенея, как заноза...
А боль живая хороша!
1983





















***
Лицо я подставлял под светопад,
Лицо мое блистало, будто бронза,
Глаза мои не видели преград,
Глаза мои вбирали силу солнца.

Я душу подставлял под звездопад
В часы моих ночных затмений
И был до детского веселья рад,
Когда случались искры откровений.

Я был прямым, я красным был, как луч.
Быть может, был я родственник рассвету.
Отвесно падая в недвижность туч,
Не угасая, был я верен цвету.

Мне жаль, что я увидел листопад,
Я желтыми руками трогал листья,
Я наблюдал посмертный их парад.
Вины особой за собой не числя.

Мне словно не хватило киловатт —
Еще б немного — были б листья живы.
Не думал я, что прибыл невпопад,
Что в процветании бывают перерывы.
1987









О ПЕДАГОГИКЕ

Из воздушки мальчишка стрелял.
Спал и видел он сталь винтовки,
Пульки тщательно заряжал,
Доставая из упаковки.

Он и целиться полюбил —
Тверже руку, таи дыханье! —
И почти всегда точно бил,
Загадав себе попаданье.

По утрам мальчишка вставал
И винтовку готовил строго.
А когда детский сад гулял,
Вел огонь, пристреляв дорогу...

Был доволен сыном отец —
Ствол блестит, и в квартире чисто.
...Сколько б лет ни летел свинец,
Жертва слышать не может свиста.
                1986













ОБЫЧАЙ
Золотишко северо-востока,
Над снегами золото горит —
Золото! И золота так много,
Что о нем никто не говорит.
Золотые фонды и запасы,
Золотые недра ярких душ —
В бликах кителей-иконостасов
Отражали гибель, боль и глушь.
Маршальская воля жить не давших
Раздавила неба окоем,
В землю вбила славу с честью павших,
Без имен лежащих под Огнем.
Хорошилась мразь над жизнью бывших,
В лагерях кайливших мерзлоту,
Ничего в итоге не купивших
Кровью, проливаемой в поту.
Звезды, звезды — звезды золотые,
Вы фанерным звездам вопреки
Светите, надменные и злые,
От Москвы до Колымы-реки.
До сих пор кремлевские рубины,
Если поглядеть издалека,
Желто-красным маревом, невинных
Реют над могильником ЦК.
От суда людского нет спасенья,
Задних чисел нет в календаре,
И портреты в златоопереньи
До конца не канули в заре.
Мертвецов Отечества не помнить
Невозможно даже в простоте,
Оттого народ знамена клонит
На могилы эти и — на те...
Соблюденье кроткого порядка —
На усопших не вести хулы.
Русская и страшная загадка —
Праздно-поминальные столы.
Золотишко северо-востока,
Над снегами золото горит
Издавна! И золота так много,
Что о нем никто не говорит.
1986




























НЕСКОЛЬКО РОМАНТИЧЕСКИХ
СЛОВ О ЮНОШЕСКОЙ ЛЮБВИ

Среди дождя меня останови,
Скажи, что за меня ты рада,
Поздравь же с завершением любви —
Теперь твоей взаимности не надо.

Я слышу нелюбви вернейший знак —
Ведь бьется сердце ровно и спокойно.
Я не люблю, пусть это так,
Но я скажу, что ты любви достойна.

Ты мир украсила собой. Мираж,
Тебя я видел с каждым новым солнцем.
Мне лестницею в небо был этаж,
Где выгравировал свет твоё оконце.

Все праздники, как воин на часах,
Тебя я ждал с очередного бала,
И памятен мне утонченный страх,
Когда вдруг ты из виду пропадала.

Не знал я поцелуя, я хранил
Прикосновенья уст поспешных,
И после «до свиданья» уходил
В посмертия разлук безбрежных.

Прощал я все. Теперь я горд, как тень
Наследника престола, и в награду —
Останови меня в дождливый день,
Скажи теперь, что за меня ты рада.





СУЕТА СУЕТ

Хлопоты работы,
Хлопоты иные...
Споры, анекдоты...
Хлопанья дверные.
Годы словно воды:
Ванны, душевые...
Реки, мели, броды,
Капли дождевые...
Жуткие обиды...
Зыбкие удачи...
Призрачные виды...
Заданные плачи...
Грустная планета...
Жизни все короче...
Вполнакала — света...
В полумраке — ночи...
Козни и раздоры...
Шапки не по Сеньке...
Поздние укоры...
Маленькие деньги...
Вялые, скупые
Ныне отношенья,
Громкие, крутые
Самообольщенья...
То ли мы богаты...
То ли оскудели...
То ли мы по блату
Дышим еле-еле...
И какую надо,
Этакую правду,
Чтобы, как когда-то —
К каждому — как к брату?
Как же научиться,
Чтобы просветленно
Люди, а не лица
Жили поименно?
1987
































БЫЛЬ О ПТЕНЦЕ
Когда ворона каркала беду,
Мне годы кликала кукушка.
Какую приносили мне еду,
Такую я и сглатывал послушно.
Настало время выпасть из гнезда,
И я упал, ударившись о землю,
И в первый раз подумал я тогда,
Что мягкое гнездо я не приемлю.
Мне повезло, что хищник сытым бы
Что башмаки охотника шли мимо -
Не на меня. Я на земле прожил,
Присутствуя неведомо, незримо.
Я ждал момента, как никто не ждет,
И оттого осознавал я верно,
Что тяжесть тела помнила полет,
Что на подъем нужна мне помощь ветра
Порыв силен был, крыльями взмахнув,
Я оттолкнулся вовремя от почвы
И полетел в хрустальную страну —
Я видел сверху! Ну и что, что ночью.
Я все запомнил, и забыть нельзя,
Как сразу стало горько и тревожно —
Ведь корм, конечно, не давали зря —
За это мир мне представляли ложно!










ПРОЗРЕНИЕ
Настигнут грустью, словно комой,
Я целый день сегодня дома.
Я не звоню своим знакомым
И в дверь соседей не стучу.
Такая грусть мне не по чину.
Такая грусть ломает спину.
ЯI нахожу ее причину —
Я занят грустью, я молчу.
Тобой, Россия, я подавлен,
Тобой от счастья я избавлен —
Я памятью своей затравлен,
Я в темень прошлого лечу,
В твои глубокие прораны,
Где крохоборы и тираны
Свиваются в тугие кланы,
Я опускаюсь и молчу.
Что мне сказать, чтоб не напиться?
Что я плевал на злые лица?
Что я — не алчущая птица,
Увидев падаль, не клохчу?
Я чувствовал, что был обманут,
Что всей страной в обман я втянут—
Все как один — болван к болвану,
И как всегда — плечом к плечу.
Нет виноватых в этой драме.
К чему теперь ходить кругами —
Все собственную совесть сами
Мы привели к параличу.
И нет аршина — правду мерить,
И нет уж способа проверить,
Какой там призрак ждет у двери,
Какую держит он свечу?
О, этот призрак коммунизма —
Как много было в нем трагизма —
Шла в тьме египетской Отчизна
К Тутанхамону-Ильичу!
...Я — верил свету и веселью,
Я — над родительской постелью
Витал, задуманный к рожденью,
Подобно чистому лучу.
Я весь — в наивную породу,
Не принимаю как свободу
Способность помнить век с исподу,
И если помню — я молчу.
Я сам себя загнал в застенок,
И, унимая дрожь коленок,
Я понимаю напоследок,
Что сам равняюсь палачу —
Ведь я Россию осуждаю —
Пространство памяти сужаю
И все никак не возмужаю —
Лью слезы или хохочу.
И я не принимаю речи,
Что время лечит и калечит,
И пробую расправить плечи —
России — видеть не хочу!
Настигнут грустью, словно комой,
Я целый день сегодня дома.
Я не звоню своим знакомым
И в дверь соседей не стучу.
1987








КРАСНЫЙ УГОЛ
Что правда? — нечистая тряпка,
Не место ей в красном углу,
Но держат ее для порядка,
Как держат совок и метлу.
И преет в далеком чулане,
И пахнет, как сладкая гниль,
Пока на народном гуляньи
Все выше вздымается пыль.
Пыль старит наряды и кожу,
Въедается в души она,
Людей превращая в ничтожеств,
В исчадья обмана и сна.
Безумство, беспамятство страсти
И пьяненький топот, и стон,
Вращенья, лобзанья в мордасти
Под импортный магнитофон...
Так длится до позднего часа.
На небо выходит луна,
Не ведая общего счастья,
Обличьем желта и дурна.
И вялой нетвердой походкой
Расходится празднество в ночь,
Довольное дивной погодкой,
Как с шабаша бесы, точь-в-точь.
А утром, трудясь на полставки,
Уборщица, вслух матерясь,
Не может сыскать этой тряпки,
Чтоб выволочь мусор и грязь.
И как навощенное солнце,
Златя и хвалу, и хулу,
Там Ленин в прищуре смеется
С полотнища в темном углу.
1986
Я НЕ ЗНАЮ
На отъезд Е. Сигарева на
материк, в центр России
Я не знаю, где тот перевал,
За  которым — небеса святые,
Мне ль судить, кто и куда летал,
Кто и куда ходил в России?
Я к Камчатке присоединен
Тридцать с гаком лет, и даже
Я могу сказать, что в ней рожден —
В землю эту врезан, вбит и всажен.
Здесь я счел своей удачей кров,
Здесь моя семья, мой лад с судьбою,
Здесь, я сколько помню, Сигарев
Вел стихи и песни за собою.
Чуб его волнился тут и там,
Голос громыхал, с тайфуном споря —
Даже власть он приучил к стихам,
А не только тружеников моря.
Драмтеатр, Никольская, сам порт
ПетропавловскСигарев — все слитно —
Покидают место, говорят... и вот
Оттого-то мне теперь обидно.
Часть меня забрали, не спросясь
Моего несмысленного чувства,
На чужбины Родины, в центр, в грязь —
На исконные места искусства.
Материк пошел на материк,
Вздыбились, заскрежетали плиты!
Как теперь сочтутся жизнь и миг?
Будут ли, как мы сегодня, квиты?
Или мир с ног на голову встал,
Или вовсе времена лихие,
Или Сигарев — не камчадал,
Или вся Камчатка — вне России?

Н. ВЫСОЦКОЙ
Царство Божие внутрь вас есть. '
(Евангелие от Луки. Гл. 17. С. 21)
Как будто тихим голосом она
Свои стихи для нас произносила,
Но верно то, что свыше ей дана,
Как говорят, пророческая сила.

Я видел сам, бывая рядом с ней,
Как царственность нести по-христиански,
Как трезвенно наследница царей
Жнет истину для мира по-крестьянски.

Бытуя на земле, а не в грязи,
Почувствуете разницу состава
Дороги столбовой и той стези,
Которой далека людская слава.

Ведьмачеству свободу предпочла
Она когда-то всей своей душою,
И нет венца вокруг ее чела,
Есть одухотворенность красотою.

Как раньше в бой, теперь зовут на пир,
Там увлеченных много черной новью.
Я им скажу, что светел этот мир —
Весь мир ее и мой с ее любовью.

Что время ей, что времени она,
Что людям голос тихий, неизвестный?
…Там рухнула Берлинская стена,
Здесь расточился занавес железный.
1994

ДЕВЯТЫЙ ДЕНЬ
Май на Камчатке не похож на май
Цветущих областей России.
Он мартом смотрит в мае, край
Под оккупацией стихии.

Но календарь действителен и здесь,
И к сроку наступает день девятый,
Чтоб видели друг друга, все кто есть,
Большой войны священные солдаты.

Жаль, под ударами гражданских бурь,
Что сразу разметали часть народа,
Победный май для многих — как июль
К Москве катящегося года.
1997



















КОТЫ
Кошачий крик сквозит во тьме ночной.
То крик вражды, на зов любви похожий —
Как статуэтки с выгнутой спиной,
С раскрытым зевом, выжженым луной,
Коты стоят друг против друга настороже.
И темнота, скрывающая их,
От света звезд и блеска глаз бледнее,
И, напоенный яростью двоих,
Нагретый воздух подле в каждый миг,
Как пузырьки слюны, в лучах белеет.
Неистовствуйте, твари городов!
Вас приручить от века невозможно:
Любой, самый ленивый из котов,
При подходящем случае готов
Вскрыть когтем кожу на хозяине оплошном.
В ответ на крик беспомощное «брысь»
То тут, то там от этажей несется.
Но сотрясается простеночная высь,
Пугая сонмы молчаливых крыс,
Которым съесть людей не удается.
1989













* * *
                Эдите
Забыл, теперь не вспомню, не скажу,
Какая кровь, нерусская, наверно—
Нет ничего, что было бы чрезмерно...
Наверно, польская, по имени сужу.

В ней тонкость есть особая и вкус,
И такт, изящество такое,
Что, будь я грек, я к ней привел бы муз,
Она была бы им сестрою.

Будь я таджик, я тело бы воспел,
Будь я француз — был с нею бы галантен,
Будь немец, говорил бы ей о Канте,
Но я по-русски просто пил и ел.

И неотесано ее я целовал,
Когда — не помню, да и было ль это?
Зимой ли прошлой, или в это лето?
Сколько хожу, но вежливей не стал.
1996













Н. В.

Представил я, что прожил много лет,
Что как сей час, я будущее знаю,
И что любви невидимый предмет
В тебе теперешней я чаю.

Сказать могу — отчаяния нет,
И нет разлуки как услуги,
Пусть дней творения неконченный сонет
Невовремя я посвятил подруге.
1996























* * *
Живу я так, как будто бы приду
Еще когда-нибудь на эту землю —
Свое дожить и насладиться воздухом и зеленью
В посмертном и негаданном году.

Разбить бы жизнь на несколько частей —
Прерваться бы в своем существованья,
Когда невмочь уже делить дыханье
Совместно с чуждым мне сообществом людей.

Скорей всего, что все мы так живем —
Распущенно, невнятно и неосторожно,
С расчетом тем, что счастье невозможно,
С надеждой, что когда-нибудь придем.
1983



















ПОД ВЕТРОМ
Стихия ветра сердцу не чужда,
Все так и манит стать на быстрине,
Где горло перехватит иногда,
Где чувства изменяются во мне.

Волнение могучее, возьми
Растрогай душу, если хочешь, всю.
Быть может, в этом сходно ты с людьми,
Тебе, как другу, это я прощу.

Пускай заплачут твердые глаза —
Порадуюсь, что я не стал черствей,
Пусть выпавшая подтвердит слеза,
Что настоящий здесь Гиперборей.
1983



















***

Иди сюда и чувствуй боль,
Иди и приобщайся к боли.
Вот историческая роль,
И современнее нет роли.
Иди сюда и чувствуй боль,
Не бойся, к боли привыкают.
И глаз от боли не смыкают,
Покуда к боли привыкают,
Иди сюда и чувствуй боль.
Ты тот, кто нужен, ты — любой.
Иди и приобщайся к боли,
Забыть преступно эту роль,
Учить не надо этой роли.
1989



















** *
Радость не надолго зажигается.
Горе продолжается всегда.
Только лишь иначе называется
В памяти кривая борозда.
Кто-то скажет: опыт, кто-то: мудрость,
Кто-то упомянет мастерство...
Годы после горя — это трудность,
Это тяжесть, только и всего.
1983

























** *
Возможно, зря ищу я от обратного
Слова для ясности реального,
И нет сомненья многократного,
А есть свобода гениального.
Но что в такой печали странного,
Ведь на просторах обозримого
Лежит богатство несказанного,
И нет нигде невыразимого.
1986

























***

Ох, и мгла за окном, ох, и мгла —
Неприятна, как мгла ума.
И не свет, и не тьма — она —
Отвлеченная сторона.

Ох, и время — ни ночь, ни день —
Человеком считаю тень
И черчу вокруг белый круг,
Если руку протянет друг.
Мгла сбивает с толку меня.
Диогенова нет огня.
Диогены моей земли
Никого во мне не нашли.

Далеко уходят они
И уносят свои огни.
Дай им Бог, дай им древний грек,
Чтобы найден был человек.
1986














***

Опаленный советским севером,
Повидавший восток и юг,
Вновь моряк, обделенный берегом,
Банку пива берет на круг.
Он тут первый — с утра ли, с ночи ли
В окруженьи пропитых рях...
Занимал он за пивом очередь
В беспросветных своих морях.
Аккуратно блестя на горлышке,
Пальцы-лучики запустив,
Светит сверху кривое солнышко,
Греет сердце аккредитив.
Все в порядке, друзья-приятели
Рассуждают о том, о сем,
Невзначай проходясь по матери,
Обнажают души излом.
А под сенью ледащих кустиков,
Позабыв о минувших днях,
Спят тралмастеры и акустики,
Прочно ставши на якорях.


Порт приписки неласков к пасынкам,
Потому, сойдя с корабля,
Те живут по закону праздника —
Каждый день начинать с нуля.
От ухода и до пришествия
По полгода братве на круг,
Ждут их прелести путешествия,
Ждут их север, восток и юг.
1986


ОСЕНЬЮ
Стоят деревья в ореоле света.
Мне в каждом видится планета —
Кипят разнообразною листвою,
Как будто бы разноязыкою молвою.
Вот лист летит, другой и третий...
Что чувствуют планеты эти?
Я знаю, что упорно, день за днем,
Боль узнавая, мы ее не признаем.
Все на виду у старящих событий,
Хотим любви и радостных открытий,
Не зная способа держаться до весны
Надеждами к земле прикреплены.
1980





















* * *
Благодарю я нечисть прошлых дней
Врагов своих за пакостную удаль.
Они сыграли роль в судьбе моей,
Да вот теперь пошли на убыль.
Так и должно быть, что и говорить,
Но в трудные минуты становленья
Никто не мог так воодушевить,
Как враг — улыбкой сожаленья.
И как солдат, вернувшийся с войны,
Во сне кричит — идет в атаку грозно
Так я возьму у прошлого взаймы
Улыбки эти, рано или поздно.
1986





















***

Я по греху иду, как по воде,
И согрешаю кстати и некстати.
Но посмотрите: эти, там и те —
Уже, пожалуй, по уши в разврате.
А посмотрите: эти, те и там —
Немножко не дошли до кущей райских,
Как принародно вывернули срам
Под гром аплодисментов шалопайских.
Пусть часто я любил своих мадонн,
Впадал я в грех, но выпадал при свете.
Кто судьи мне, здесь — не Армагеддон,
И я — не то, что там и те, и эти.
1993





















***
Я понял, что когда-то был неправ,
Теперь наказан, как за преступленье,
За то, что усмирял свой чистый нрав,
За то, что часто проявлял терпенье.
За то, что снисходил, не пренебрег,
За то, что душу пользовал базарно,
За то, что женщину не поберег,
Которую любил я благодарно.
Я понял, что всегда я был неправ,
Что с жизнью нарушается сцепленье,
Что я лечу, судьбу свою поправ,
По склону вниз... Расстегнуто крепленье!
1986




















***
Теперь тебя мне не найти —
Сезам закрылся и сломался.
И нет к сокровищам пути —
Лишь блеск любви мне полагался.
Какой плохой Али-баба! —
Добрался только лишь до двери...
Зачем в меня никто не верит?
Какая строгая судьба!
1986

























***
                А. Чекаленко
Люблю свои позднеосенние пробежки —
Долго бегу по мокрому проселку,
Лелея мысли о диковинном здоровье.
И в самом деле, сколько лет без спешки
Готовлюсь я, а все не видно толку,
И пользы нет, как будто малокровье.
Долго бегу, глядишь, завечереет,
Глядишь, а там звезда во мгле теплеет,
И веришь ей, и сердце бьется медленней,
А шаг как будто бы длиннее и длиннее...
1980






















***

Прошел и я по тропам темноты,
По неизбежным мглистым перевалам,
По кручам счастья, скалам суеты,
Где я на камнях спал без одеяла.
Прошел и я лесами всех мастей,
Румяными лугами шел неспешно,
Не ожидая никаких вестей
От тех, кто шел с моей судьбою смежно.
Я говорить привык, как на духу,
И жить обучен точно так же,
Я с дураками не затеял каши
И с подлецами не варил уху.
Кому я друг — тому я другом буду.
Вцарапал я в древесную кору
Мотив любви своей — отвечу, не умру.
Я никого на свете не забуду.
1982
















***

Я помню хлесткие твои движенья,
Когда в лесу по нарезной лыжне
Ты совершила ускоренье
И силу воли доказала мне.
Я не отстал — я просто задохнулся,
С усмешкой думая вослед:
Ты не успела оглянуться,
Без этого нет сладости побед.
1981
























***

                И. М. Чистякову
Уплотнена ратраками лыжня,
И резаком прорезана тяжелым,
И вот уже гоняет ребятня
По ней сверхновым способом коньковым.
Лыжню не ценят — бьют ее края
И разрушают при толчке кантами.
А что? Она ведь не своя,
Не топтана подвядшими ногами.
А мы, бывало... что там говорить —
По целине, по свежаку торили.
Куда там, чтобы резать или бить!? —
Ее до снега нового хранили.
И падал снег, и выпадали дни,
И шлепали, топтали-хлопотали:
Ломали веточки и обходили пни,
И, сколько было весу, уплотняли...
1986
;
* * *
                Памяти А. Кешишьяна
Ты там теперь один — на черном мотоцикле
Дорогою из нержавеющих листов
Немыслимым апострофом в артикле
Летишь над протяженностью веков.

Меня не жди, я буду там не скоро.
Таким, как я, сам знаешь, долго жить.
Я буду здесь до вечного позора
Таким, как ты, о сердце говорить.

Гони давай, гони на максимальной —
Вновь Богу докажи, что ты артист.
Посмейся там, что чарки поминальной
Не выпил я, хотя не коммунист.

Слышь ты, боксер, я месяц был в угаре
Тяжелой пьянки и ночей без сна,
И лишь потом узнал я об ударе,
Когда звонил вам первого числа.

Что говорить? Я то скажу, что спорый
На написанье всяческой строки,
Я не заметил этот день, в который
Стал делать я сонетные венки.

Жизнь это жизнь, но если в доме утварь,
Пригодная для ритуальных дел,
То так и жди, кого охватит усталь,
И кто из близких перейдет предел.

Пусть поздно, но теперь я буду суеверен,
В потоке жизни различая смерть,
И что, хотя не молод и не зелен,
Еще успею кое-что стереть.

Все то, чем ты мучительно делился,
Все, что влекло тебя по трудному пути,
Теперь на мне. Я, стало быть, решился —
Теперь уже так строго не суди.

Ты там теперь один — как вихрь среброголовый
Летишь в непредставляемых лучах...
А я сижу в прокуренной столовой
При звуках музыки, при чавкающих ртах.
1994























***
Вой раздается, будто кто-то умер,
Псу вкусный сон, в тепло он захотел.
И я бы с ним повыл, но юмор
Меня спасает от великих дел.

Ох, в эти ночи снежные так плохо—
Никто не ходит рядом, не глядит...
Псу не поднять переполоха —
Без задних лап округа в будках спит.

Добро б еще хозяин был, что надо,
Но он ушел и друга позабыл.
Конечно, за любовь не требуется плата,
Но только с тех, кто нас не полюбил
1983



















***

Неуловима, невесома,
Ложь переходит времена
И выявляется в персонах,
И отдает их имена.

Возмездью отданы портреты,
Но нет причин для торжества —
Раскрыты лживые приметы,
И нет ни части вещества.

Ложь, как и смерть, всегда бессонна —
В тоске по плоти ждет она,
Чтоб выявить себя в персонах
И захватить их имена.
1994


















***

И даже тот, кто пил и ел на серебре
И приникал к искусству жадным ухом,
Не обретал свободы духа,
Поскольку нет свободы на земле.

Пускай свободы раб не помнит, но
И помнящий свободу — раб такой же,
Как если бы имел клеймо на коже.
Сознания без рабства не дано.

Кто думает, что он решает сам,
Чего желать — неволи или воли,
Тот несвободен, словно ветер в поле,
И верит слепо собственным глазам.
1992


















***
Ах, треугольник монотонный,
Однообразный! Как всегда —
Он и Она, и лишний, заоконный.
Пифагорейская беда.
И не решить тому, неровне,
Проблему страсти, пробил час —
Он опровергнут, обескровлен —
Не он вершина в этот раз.

В углу поет магнитофонно
Тупое счастье, господа.
Все, как в романах многотомных —
Герою «нет», счастливцу «да».
1986




















***
Не хороните вы своих друзей.
На погребениях не хороните.
Пока вы с другом — вы вдвойне сильней,
Пока друг с вами — он еще в зените.

...О, память, память, полыхай всегда,
Сжигай в себе неведенье и смуту,
И не давай нечаянно предать
Друзей, ушедших за минуту.
1983
























ПРОГУЛКА
Не принял я тогда всерьез —
Термометру под корень — тот мороз.

Лыжня скрипела, как наждак.
И каждый шаг — как шаг назад!

Немела кожа, пар валил,
Я тратил черте сколько сил!

И я замерз до синих слез!
Мороз мой дух до звезд донес!\

И я совсем уже не шел —
Меня с поземкой ветер мел!
1979



















***
1
Мнилось мне, что я копил слова,
Что я где-то выкопал шарманку.
Будто б сел работать спозаранку —
Починил, на что и голова!
Будто подогнал по шестерне
Инструмент, душе необходимый,
И была мелодия вчерне,
Будто бы была неповторимой.
2
Художничая, огляди картину,
Которую ты можешь сотворить,
Пойми-ка вдруг ее причину,
Подумай, нужно ли ей быть?
Нет, нет и нет! Какие мненья?! —
Все уничтожь, но не солги!
Пускай души твоей изнеможенья
Друзья не видели, не чуяли враги.
1979















МИСТИЧЕСКИЙ ПЕТРОПАВЛОВСК
Звук доски, упавшей внахлест —
Или так на слух мне показалось —
Имя составное Петропавловск —
Город-порт, рыбак и форпост.

А ведь может, что и был в отряде,
Набранном из люда разных мест,
Тезка мой — какой-нибудь Геннадий —
Лепший плотник на моря окрест.

Имячки живут, во ртах катаясь,
Каждому в них чудится свое.
Высеваясь, образуя завязь,
Мир волнует новое былье.

Вот датчанин. Витус он, датчанин,
Беринг он, датчанин, капитан.
Не один он был, кто был отчаян,
Кораблем буровя океан.

Добрым людям слава пуще перца,
Горше славы — должность командор.
Не один он был, забивший сердце
В тесанные камни здешних гор.

С пылу, с пьяну, с горести, с размаху,
Словно гвозди, жаля острием,
К воле шли, не зная сна и страху,
На огнем лежащий окоем.

Шли, куда не зная, но оттуда —
От далекой мамки сквозь Сибирь —
Душу доводя до самосуда,
Холодея под звездой Чигирь .

Каждому свое не по заслугам
Воздает забывчивость времен.
Бог простил, по всем прошедши плугом,
И взрастил незыблемость знамен,

Бог и вел, и каждого направил —
Кто мог только слушаться, кто — сметь,
И в устах приказчиков лукавил,
И ружьем казацким сеял смерть.

Очи ела пыль больших строительств —
Возводили и стирали в прах
Слуги и противники правительств
В трупных пятнах взмокнувших рубах.

Был построен грубыми руками
Над державною слезой сирот
Этот город, и к нему узлами
Государством прикрепленный флот.

Что датчанин нам? — столетье
Чтили меж собой чужой портрет...
Истинный открыли на скелете,
Все ж отрыли вроде бы скелет.

Стало быть, что имя больше плоти,
Стало, Петропавловск — больше, чем
Просто город при своем народе,
Город — и легенда, и — тотем .

Пусть хоть горько, отчужденно, плохо,
Удаленно, брошенно, темно —
Будущая выведет эпоха
Истинный наш лик на полотно.

Пусть тонуло прежнее геройство
В прежнем вероломстве, воровстве —
Это жизнь, она такого свойства
В неисповедимом естестве.



























***

Балаболотно, редколюдно,
Грязно, холодно, пьяно в дым,
Христарадно и лизоблюдно —
Ничего не зову своим.

Не ответчик и не заступник.
Руку на сердце положив,
Я, наверно, уже преступник,
Если здесь еще, если жив.

Разминуться бы полюбовно
На дорогах, ведущих в Рим,
С тем, кто слился со мною кровно —
Именуется мной самим.

Не потянет мотор два срока —
Образуют взрывную смесь
Кровь порока и яд пророка,
Если жив еще, если здесь.

Демократно и многолюдно,
Классно, гласно и иже с ним
Навсегда и сиюминутно —
Ничего не зову своим.
1987








***

Остаться — значит прозябать.
Уехать — значит кануть
В пустопорожнее... Уйти
Я не могу — мне рано умирать.
Вот все мои пути.
Господь!
Что делать, вознеси —
Себя как Слово принеси
И Сам Себя произнеси.
Я выгорел собой внутри,
Я здесь повешусь на двери...
Господь!
Что делать, примири.
Пусть в жалобе искусства нет,
Но утешенье для плачущих дай мне
Произнеси Свой Свет,
Хоть проблеском в колодезном окне.
Господь!
Что делать, здесь у всех —
Желанье страсти и утех,
И взгляд как яд, и желтый смех!
Господь!
Что делать, новый час,
Как я живу в последний раз...
Тебе ль не жаль открытых глаз?
1987







* * *
Одни молитвенным трудом
Земную святость прозревали,
Другие — слова не искали
И в небе шарили кнутом.
Одни украсили народ
Своим раздумьем и судьбою,
Другие — бились под уздою
И ели ближнему живот.
Одни работали взахлеб,
С хвалою и благоговеньем,
Другие, сытые глумленьем,
Сосали собственный свой треп.
Одни, выстраивая храм,
Душою освящали камень,
Другие — гадили во храме,
Зловонный обнажая срам.
Одни крепили русский быт,
Уменья завещая детям,
Другие — будущим столетьям
Сулили мрак могильных плит.
Что и теперь: одним дух свят
Огромной издревле России,
Другие — что хватает силы,
Ее по выгоде кроят.
И даже после всех смертей,
Когда трагедию сыграли —
В конце все то же, что в начале —
...И тьма над бездной без людей.






* * *
1
Плывет кровавой льдиною Россия,
И медленно расходятся куски,
И обнажаются в разводьях золотые
Полузабытых предков костяки.
И вот уже не разглядеть на дальность
Чьи ж это были матери-отцы.
Бог с ними, это мертвецы —
Потусторонняя национальность.
2
Не знаю, каково попасть под плеть,
Но видеть все подробности оскала
Доносчика на прошлое, фискала —
И гадко, и невмоготу теперь.
3
Когда не стыд судиться и рядиться
Насчет несбывшихся времен,
Насчет раздела скарба и имен,
Тогда не стыдно заново родиться.
4
И обрекло немудрое знахарство
В глазах других другие видеть дни,
В глазах других другие видеть царства
И верить в то, что видели они.
5
Как будто не слюною, а слезами
Сочится за зубами мой язык —
Речь начиная, плачу я словами,
Которыми плеваться не привык.
Смерть героя в последней серии.
Смерти ждали и смерти верили.
Впрочем, более или менее,
Он был верен своей Империи.
7
И войн, и бед не перечесть.
Век проклятущий, черно-кровяной.
Народ, что был, весь вышел, весь.
Теперь пошел народ другой.
Россия номер два иль номер три
Примеривает платье по плечу.
И вновь ее постыдные цари
Купечески кричат: «Озолочу!»
1991 — 1996


























ГИПЕРБОРЕЙ
Сначала тишина была.
Не шевелилась, не звенела.
Тайфунные колокола
По одному нагуливали тело.
Но вот тела их налились,
И небо ими потучнело.
Звонарь, откуда ни возьмись,
Пришел и принялся за дело.
Он тихо-тихо каждый звук
Подолгу пробовал, смакуя,
И, в предвкушеньи сладких мук,
Тянул звонить он плясовую.
Но вот не выдержал, пошел,
Пошел звонить на всю округу! —
 Как будто кто к венчанью вел —
Под стать себе — свою подругу.
Басами сдавлена душа —
Такой не выдержать мороки! —
Еще немного... не плошай! —
Он снова звук берет высокий!
Я в этих звуках растворен,
В них много свежести и силы,
Силен, бродяга, ох, силен! —
Ветрюга, расцелую, милый!
1986









***
Сегодня поневоле я политик
И эконом, считающий гроши.
Сегодня от усталости души
Я не гляжу на высочайший гнидник.
Не теоретик, даже и не критик,
Всегда я твердо помнил: «Не греши!»,
И оттого остерегался лжи,
Жизнь принимал развернутой, как триптих,
Где все, как есть, так изображено,
В развитии своем предрешено,
И только в этом — тайная отрада.
И только жаль уже минувших лет,
И только жаль уже потухший свет,
Не оцененный в глупости измлада.
1990



















***
Пастух свободы — внешняя зима
Скот мыслей гонит к стойбищам ума.
Влекутся колокольчиков трезвоны
В свои обетованные загоны.
Кочевье духа, грозное на вид,
На все лады храпит, хрипит, мычит,
Рогаты все — и агнцы, и бесы,
Как на подбор, тяжеловесы...
Классифицируй их и раздели
На собственном клочке земли:
Они по логике — копытны,
По духу — нравны, первобытны.
И обладатель тучных стад
Сам лишь по логике богат,
По духу — в бедственном жилище
На привязи, худой и нищий...
1994

















ЧТО ОСТАВЛЮ
Утро. Свет. Прохладный воздух.
Стали тоньше знаки звезд,
Будто бы все глубже в воду
Пропадают лики весн.
Полдень как пожар случится.
Помню я, что все сгорят —
Пожелтев, исчезнут числа
Нового календаря.
Но сегодня — нулевое.
Две ладони — мастерки —
Окунаю в неживое,
В воды призрачной реки.
Руки времени святого
Прячут звезды в небеса.
Удивительно, что снова
Ищут их мои глаза.
Звезды — весны, я вас помню —
Память плещется во мне,
Не поддавшись жару полдня,
Обособленна в огне!
Я оставлю после смерти
Две ладони в лоне вод,
Два зрачка своих на тверди,
Чтоб глядели в небосвод...
1986








Непотопляемый период


Чёрной вязью – вода
Под водой изо льда.

Над водой изо льда –
Белой вьюгой – вода.

И  над вьюгой воды –
Водный столб высоты.

И  где космоса рябь –
Там небесная хлябь.

И  Господний  зарок –
Там на хляби замок.
                2007г.









                1.
    


 Попурри

Отцы святые видели Россию –
Свидетельство величия её
Славянской вязью в духе
По небу вышито:
«На малый срок…» -
Так «мене мене текел упарсин»
На стенах вавилонского дворца
Перед погибелью читал царь Валтасар.

Но всё оно в грядущем,
А пока что
Не Апокалипсис, но тихое гниенье
И отпадение провинций, и делёж
Сулит конец тысячелетья.
Третий Рим,
Как первый и второй,
Пришед в упадок,
Бойцов последних строит и равняет.
Куда пошлёт, Бог весть.
Но знают все
По «Слову…» изначальному
В культуре русских –
Князь их безрассудно
Потратит полк свой за свою гордыню,
И тьма покроет память о полку.
               
…Безвестное и безымянное служенье –
Служение монашества легло,
Как семя в землю,
И взрастило стебель,
И стебель цвет дал – цвет литературы.
Дала литература имена,
И ветер веял имена на почву.

И вот уже встают от побережий,
С восхода Солнца,
От земель ненужных,
От Севера забытого встают,
Как отпрыск отрасли прошедшей,
Все бойцы – как мёртвые,
И шевелят губами.
Что говорят – не слышно никому,
Но говорят и тяготят пространство.
И Слово новое рождается в груди,
Чтоб северным сиянием пролиться
Над Южною и Старою землёю.
Земля и Небо в Слове – суть одно.

И самолёт летит,
И проходимый джип,
Натужася, ползёт по бездорожью,
И Колесо не токмо до Казани –
И до Рязани, и до Киева доедет,
А там оно и въедет на престол               
Владимира,
И уж не Красным Солнышком,
А никелем по-зверски ослепит.

Тогда она начнётся, перекличка –
Кто, где и сколь, кто встал, и кто ушёл.
А перекличка пахнет трибуналом,
Дисбатом, ссылкой,  гауптвахтой, поркой…
Аники-воины, карманные Ильи –
Солдат не дебоширит – не солдат!

И вот уже ползёт Тредиаковский,
Гремя коленками, к стопам Императрицы,
Иван Барков, уже не матерясь,
Пьёт водку с Михаилом Ломоносовым.
Державин – сатир стареющий –
Как петуха, даёт Анакреона.
И на что уж Пушкин, а и тот
Перо отложит, написав: «Камчатка».
Потомок воина шетладского Лермана
Свой выстрел снова сделает и вновь
Дуэль назначит у подножья Машука,
Спецназовец!
А Баратынский с клеймом вора
В Финляндию уедет,
Но из Германии, там поумнев,
Сюда переведётся Тютчев –
Герр ангел, виртуозный Сфинкс.               
А Шеншин-Фет – в имении своём,
Там в добровольном заточении пребудет
Он новых двадцать лет.
В казармах задохнулся Полежаев,
С ума сошёл Григорьев Аполлон,
Но и они бойцы.
Некрасов и Никитин, Мей с Кольцовым,
Майков, Толстой – всё об охоте говорят…
А молодёжь – опять по кабакам:
Блок с врубелевским Демоном – средь баб,
Но Незнакомку опять от них уводит Лотарёв,
И он же – Северянин, он же – король поэтов,
Как и Хлебников,
А Маяковский, за две бутылки
Высший титул сдав,
С Есениным  на пароходишке шурует в Штаты,
Чтоб думать о самоубийстве там.
И Заболоцкого блестящие очки,
И Мандельштама волчий воротник
Предвосхищают лагеря.
А Симонов и сонм служак
Ведут Твардовского арканом
В свой «Новый мир».
И далее – не видно, дальше – Бродский,
Осужденный за тунеядство,
И рок-брейк-бред-полынь-трава
И полымя его не сгложет…
               
«Шерше ля фам» шеренг,
«Пер аспера пед астра»,
«Энд хэппи энд» -
По-русски: «Всё, конец!»
Всё – « а ля гер ком а ля гер» -
«Финита…» и «ля» перед последним «си»,
Что значит: «Да, сеньор!»

А что Камчатка?
На Камчатке, прозябая, скалясь,
Как фавориты злых Императриц,
Поэты тоже есть – Барков в своей полукороне,
Под номером, как Черчилль обозначил
Понятье «Виктори» - под римской чаечкой –
Вдруг бросил пить и потирает
Свой трижды перебитый нос.
Рычков под страхом «Высшей меры»
За ним вдогонку и себе корону мастерит,
И кожу его зада
Теперь спокойно можно резать на ремни.
Нечаев, путая китайский и японский,
Отваром экзотичных трав
Вернуть желает девственность верлибру,
Хотя, казалось бы, и дожил до седин.
Дружинин Ю., как старый лесовик,
Продрогшие леса стихами греет,
А Пустовит от немоты так прочищает горло,
Как шомполом ствол старого ружья.                6.
И так они – неполным отделеньем
Средь новобранцев, грозные, сидят
И с амазонок нежных оперенье
Снимать не смея, просто так глядят.
Куда пошлют – Бог весть,
Глазами тоже можно…есть.
И вдаль за окнами, над сушей и над морем,
Над всей Россией, над материком –
Звук русской речи, речь её поэтов –
Смысл молний, ливень воли Божьей.
                1999г.



Похвала на завершение трёхчастного труда, посвящённого истории Православия на Камчатке.
                А. И. Белашову

Ты завершил востребованный труд.
Ты обретал сторонников в пустыне
Огрузших и оглохших душ…
                Христа во имя
Работал ревностно. Не уложил ты истину под спуд
Случайных букв. Соблюл ты дух времён.
Сопряг ушедших и грядущих.
                Связь восстановил
Живых по случаю с живущими под колокольный звон.
Ты сущности за делом не забыл.
Поборникам неправды поперёк
Ты в трёх частях неодолимое поставил Слово…
Сует и войн срок давности истёк.
Раскаянью прощение готово.
               












Предсказание
                В. Нечаеву

Как дохристовы праведники мучались в аду,
Так ныне на земле для чистых сердцем.
Когда б не обещанье: «есмь, гряду…»,
Кого бы ждать с надеждою и нервцем?

Кого бы ждать, душе как воздух взять
От вышнего, от горнего предела,
Как только ни молитвой закачать
Живую благодать в скафандр тела.

Христос грядёт, Утешитель живёт.
О, не марайте грязью ваши стяги! –
И века не пройдёт, как Тело обретёт
Святое Слово, отражённое в бумаге.
                2005г.

               






               




                Статус кво

Чтец, как Исайя, должен – без прикрас –
Для – ради правды – матушки за нас.
А коли стыдно правду говорить,
Тогда в поэты незачем ходить.
Иного смотришь – ничего поэт,
Да вот подобьем бабы разодет:
Строчит, как проститутка, на заказ -
Для власти мылит шоколадный глаз.
Юродивое темя шелудя,
В мешке сойдёт в могилу, без гвоздя.
В белье поэтов, суд их не греши,
Потомки колупаются, как вши.
Э-эх, коли нет трёх родных человек,
Зачем те чтя поэтья, имярек?! -
В раю раёшничай, те не метлой махать.
Земною меркою небес не пропахать.

                2003г.

               









Так кто же может спастись? (От Матфея Гл.19, Ст.25)
Невозможно жизнь прожить всерьёз,
Если с детства обречён на смерть.
Умереть красиво – не вопрос,
А пожить красиво – не успеть.
Не успеть покаяться в грехах,
Не успеть усвоить божий страх,
Ремесла не удержать в руках,
Не угомонить блудливый пах.

Мне до Рая враз не досягнуть.
Дверь блаженства мне не распахнуть.
Мне – в аду гореть, пылать, кричать,
Жаждой мучиться, о милости взывать.
И не спросишь – Господи, за что?
А за то, за то, за то, за то…
Ничего Господь не позабыл,
Всё учёл, всё взвесил…не простил.

А грешить и греть – оно одно –
Выбрать верх иль суетное дно.
Невозможно выжить, не греша,
Лишь не липла б к золоту душа.

Умереть красиво – не вопрос.
Тут примером Сам Иисус Христос.
Смерть позорную с достоинством приял
И разбойника с Собой на небо взял.                2006г.      
               


***
В отчётливости инобытия –
Лишь руку протяни – так будто рядом –
Торжественная, в Божьей воле –
Ни шагу лишнего. Над адом и над раем –
Безмолвная, ведёшь меня.
Я знаю, ты любовь.
Ты указуешь дом,
Показываешь грех, к нему
Приводишь, как щенка, -
Чтоб я глядел, и понял, и запомнил.

                2009г.

               










               





      Моление

Господь, прости мне отступленья
И силу неотступную мне дай.
Избавь от самовразумленья,
А только в каждое мгновенье
Своим присутствием бывай.

Господь, от немощей не плачу,
Но смертной скорби я боюсь.
Дай сил мне выполнить задачу
Как хочешь Ты, но не иначе.
Избавь от скорби – так молюсь.

Господь, избавь меня от скорби –
Не дай мне горя пережить.
Состарь меня, возвысь и сгорби –
Оставь мне поздние восторги…
Смирюсь.
                2007г       
               






               



Смерть

Сервизных чаш надколоты края,
Но жажда счастия меня уже не гложет.
И если я могу сказать – «она была моя»,
То обо мне сказать – «он мой» – никто не может.

И до сих пор, глядишь, то там, то тут
В случайных вихрях городского быта
Глаза прекрасные призывно мерцанут,
На миг замечены и мигом позабыты.

Случайный флирт уже не жжёт огнём,
Нет нервной дрожи, гула предвкушенья,
И кровь не бьёт под поясным ремнём,
Толкая на «крутые» приключенья.

Я  стал спокоен, и ни стон, ни всхлип
Не полнят сведеньем имённым и фамильным,
И глохнет  одаль амазончий крик,
Смешно фальшивя и звуча субтильно.

Я  -  жду последнюю, и, значит, вечность есть.
Её я выпью, погублю, с ней буду –
Отведаю её простую честь
И ей оставлю битую посуду.                2006г.

             



                ***

Господь, не опали Своей любовью крылья
И ветром перемен пыльцу мою не сдуй –
В ней опыт мой и все мои усилья,
Свободу мне, свободу продиктуй!

Не умягчи дождём желаний душу,
И не огрузнет дух мой во плоти,
А если замысел Твой на волос  нарушу
С пути погибели меня Ты  возврати.
                2008г.

               














 


 Спаситель

Я проснулся от землетрясения.
На часах скрипела ночь стотонная.
И витало смерти дуновение,
И сама открылась дверь балконная.

Холонуло. Но и не пытается
Выпорхнуть душа сорокалетняя.
И сквозь стену слышно, как спасается
И кричит от страха жизнь соседняя.

Некрасивой статью восьмибалльною
Утлый город на земле качается.
И своей победою моральною
Утром на весь мир повеличается.

И услышат жёлтые и чёрные,
Как умело строили строители –
Сорок лет стоят дома позорные,
Как стихии грозной победители.

А бездомный праведник единственный,
Кого ради не был град порушенным,
В баке мусора копается, сын Истины,
Чтоб опять на шару быть накушанным.
                1999г.

               


   Гомо Советикус
Я тридцать лет Советского Союза,
Что называется, судьбой своей застал;
И как мешки таскать на перегрузах –
Никто не вспоминает, что я стар.
Пусть я всю жизнь давился серым хлебом,
Однако ж не лизал зады элит.
Я был везде, не вспомнить, где я не был.
О том, как жил – пусть время промолчит.
Не обломилось мне от вечной славы,
Но я достиг того, чего хотел.
И даже под обломками державы
Не скурвился, не спился и не сел.
Почти до финиша донёс живое чувство,
И правды ни секунды не забыл,
И воздух настоящего искусства,
Вдохнув с рождения, доселе сохранил.
Что из того? – мне скажут из народа,-
Ведь ты же, голубь, нищий в пух и прах!
Зато я за свои сорок три года
Всего полгода думал о деньгах.
Тогда не мог я показаться слабым,
Когда у кассы рёбра гнули мне,
Когда конторские заносчивые бабы
По-барски мне цедили: «денег не-е…».
Когда надыбал девку-адвоката,
Которая любила злых парней ,
И получала деньги вся бригада,               
Процент отстёгивая ей.
И не был я гомункулом реторты,
В ком пыхнул пыл и сразу же иссяк…
Лишь в том, что жёнки делали аборты –
Единственный мой подлинный косяк.
                2004г.

               




















               





  Гласность
Зимой малоснежной по льду и асфальту
Влёк ветер позёмку из угольной пыли,
И чёрные змеи в немыслимых сальто
Язвили прохожих и автомобили.

Я ехал в такси, но на красный мы стали,
И я наблюдал из салона машины,
Как над перекрёстком в жеманном фристайле
Крутился листок с отпечатком резины.
Газетный листок серо-чёрные буквы
Свои высыпал на идущих с работы
Сутулых людей, что свои  бляхи-бухи
За день отхрипели до рвоты-икоты.

Все в тёмных одеждах, их быстрые взгляды –
Потоки кристаллов колючих, холодных –
Дойдут, как ножи – до ядра, до монады,
До каменных нервов времён безысходных.

Позёмкой идут и позёмкою едут,
Позёмкой живут, словно низкие лица,
Позёмкой, позёмкой, позёмкой по следу
Позорной толпы крошки скачут в ресницы.
Ударились буквы в стекло лобовое,
Легли на капот ядовитою пылью,
А буквы долбили строкой боевою
В овальную лысину автомобилью.                1987г.         



                ***
При мысли о ней трепыхается сердце,
Пронзённое пирсингом в виде стрелы,
И, словно японец для ценного нецке,
Слова каллиграфлю, журавлю курлы.

О, цнака, зовулечка, пёрышко, кроха –
Колдую, как вор и воркую, как хам.
Руинное тело мурашками рока,
Судьбы партаками исхожено в хлам.

Но снова я бьюсь над вопросами пола –
Лежу на полу, как блудливый ходок.
И небо моё чернонёбно и голо
Глумит надо мной, обратясь в потолок.

И нет откровения за откровенность,
И нет мне прощенья за кикс и за секс,
И нет мне ровесницы за дерзновенность
Моих притязаний на девичий плебс.

Ах, Сара смеялась, смеялась, смеялась,
Когда ей сказали, что может родить,
А ей девяносто…но, как оказалось,
Не всё быть не может, что может не быть.
                2004г.





Фантастишен
 Её наивность для неё – как щит.               
Стой, покоритель невиновных! –
Ни шагу дальше…шаг - и ты убит
Из бластера воителей верховных.
Ты не ударил, а уже в ней кровь.
Ты только посмотрел, прикинул…
Под крик лю-лю! кочевная любовь,
Зайдя повсюду, ударяет в спину.
Умри, Мухтар! Умри, любой Тимур,
Умри по-русски, Саня Македонский! –
Невидимые полчища лямур
Через тебя протопают по-конски.
И по тебе проедется обоз,
Смеясь, плюясь, дивясь – за новой квочкой –
Как ты, кончаясь, розан свой вознёс
Над мерзкою и горькой почвой.
Не дай тебе просить о чём её –
Что захотела, то и оживила,
Ведь поле брани – суть её жнивьё,
А твой позор – её трофей и сила.
Она влекома массой новых Солнц.
В неё зачнут другие поколенья.
Все бонусы невероятных бонз
Она сорвёт в прекрасное мгновенье.
Её наивность – обоюдный меч.
Прими судьбу и отойди, спокоен.
Твоя свеча её не стоит свеч.
Наивной женщины мужчина не достоин.        2004г.                22.
               

Техно 1
Конвертер и аннигилятор,
Ловушка, гладный аллигатор,
Он Солнце глохчет каждый день –
Луч света обращает в тень.

У вечной тьмы всегда на стрёме,
В телесном тубусе-объёме,
Позучий ум, тугой и голый,
Свою ж пяту язвит глаголом.

Скользит во мраке, гад и аспид,
Распнут вовек, распят и распят,
Проклят и проклят…он не жалок –
Он тьму кинжалит древним жалом.

Он сам себя всегда ничтожит,
Он понимать себя не может.
Со стороны себя не видит.
Он медитирует и …мидит.

Покуда млат любви не рухнет
И череп миром не развалит,
То бабочкою червь не вспухнет
И крылышками не…помавит.

                2001г.
.
               


   Техно 2

Ночь, и она впитала закат,
Фиолетовым зреет углем.
Шестистопный ямб или мат –
На морозе зловонном, мутном.

Эти бдения, тло и пни,
Этот запах мочи предсмертной…
Подзадорь себя, колготни –
Вройся в мрак нутра, интровертный.

Злоба дышит из-под земли,
Злоба пышет с небес закрытых.
Шестерни, валы и рули
Вверх исходят от зёрен врытых.
                2000г.










               
               


Поэт

Недоступна поэту святость.
Со свободою речевой
Он увидит в грехе занятность –
Пьёт, поёт, не идёт домой.

И любовь ему недоступна,
Ведь любовь для него – игра,
Где он ставит всё время крупно,
И опять проиграл вчера.

Сердцем строит досужий малый
В строки звуки сферы небес
И черкает листочек палый…
А листочки роняет лес.

Их в своём родительстве светлом
Был поэт готов сохранить,
Но листочки влекутся ветром,
Чтобы в памятях дальних сгнить.
                Декабрь 2006г.





               
               


 Богач

Жизнь прошла неожиданно –
Словно в дырку кармана,
Провалилась несчитанно
В полупросыпе спьяна.

Много годиков бумкнуло,
Рваных да деревянных,
Просто в дырку от бублика,
В пользу глаз окаянных.

Оглянусь ли по трезвости
Укорить за нечестие –
Прытко прыскают в нечисти
Грязногузые бестии.

Коль сойду в сени смертные,
Не доживши до ноченьки,
То две денежки медные
Положите на очи мне.
                2007г.






               


                ***
…Она удерживает вскрик,
Когда я слепну над любовью,
Но помню я, как я привык
К  её искусному злословью.

В той аутичной неге слов
Над ней я будто бы немею,
И виртуозной темой снов
В воспоминаниях владею.

Так слепо-немо-глухота,
Рождая счастье, не проходит,
И наша с нею нагота
Детей с небес до нас низводит.
                Январь 1999г.











               



  Муза
Я целовал её, уставшую от водки,
Пил горечь губ её, и всё-таки «прощай»
Ей говорил, и в этот миг короткий
Не унывал, что перешёл на чай.

Снег чёрный шёл, и обезумел ветер,
Я оставался в четырёх стенах
И ждал, пока пустые, злые дети
С ней где-то развлекутся на пирах.
Она пройдёт сквозь мрак и непогоду,
Всё время без меня, но не одна.
Не потому, что я отдал её народу,
Не потому, что ветрена она.
Не потому, что исступлённой страстью
Я утомил её. Не потому,
Что жил я с ней, как облечённый властью,
И мне не справиться с ней одному.
Но ясно было мне, что даже сила
Не может дать устойчивости ей.
Она – очаг  мне водкою  гасила,
Она  - мне не оставила огней.
Поэтому, уставшую от водки,
Я целовал её и говорил «прощай» -
Ей говорил, и в этот миг короткий
Не сожалел, что перешёл на чай.                Январь 1999г.               


               


***
Я  люблю тебя, тобой потерянную,
Навсегда потерянную во мне.
Я люблю тебя, мне доверенную,
Мной виденную во сне.

Я люблю тебя, мне обещанную
Неизвестно когда и кем.
Я люблю тебя, мне завещанную
Ниоткуда и насовсем.

Я люблю тебя, мной утешенную,
Позабывшую темень бед.
Я люблю тебя, мной занеженную,
Всю оставшуюся в тебе.
                1986г.










      




 Там, где…               
                И. Рычкову

Нас жизнь таскала  по углам медвежьим.
Столичный лоск нам к лицам не пристал.
И холод приполярных побережий
Сам по себе в характер проникал.

Пусть было брошено добро, пусть нет здоровья,
Пусть нет угла, куда приткнуться головой,
Зато Полярная оком воловьим
Следит за мною, как и за тобой.

Она ведёт своим  резцом   холодным
По памятным погибельным снегам.
Пожалуй, не был путь богоугодным.
По умолчанию об этом знаешь сам.
                2008г.









               
               


 Сиртаки

Постыдно сильных чувств не знать
До возраста, в котором умирать –
Ни в ком не вызвать удивленья…

Стреляться, вешаться – достойно сожаленья,
Когда с женой всего лишь надо совладать.

О, ревность – старомужняя забава –
Я приобрёл на ревность право:
А незачем жену своей считать,
И то ей целовать и щекотать,
В чём миллионы делают заставу.

Что из того, что сам я развращён,
Что, словно хам, и  жалок и взбешён,
А грех Елены ясен, как слеза?

Мне, Агамемнону, мне – ложь мутит глаза.
Глаз не сомкну, хоть злобой умерщвлён.

Глаз не сомкну, хоть злобой умерщвлён,
До возраста, в котором умирать.
О, ревность, старомужняя забава –
Ни в ком не вызвать удивленья!
Мне, Агамемнону, мне – ложь мутит глаза!
                Январь 1999г.        31.

               

Орфей

Нет, не бесполость и бесплотность –
Ночей и дней с тобой бесплодность.
Твоя любовь – твоя бравада,
Собой ты платишь мне…не надо.
Я не купец, не вор, не шильник,
Я – лишь поэт, а не насильник,
Хоть по природе и по крови
Не жаль мне треугольник…Lовий.

Но ты любить навыкла телом,
А не душою. В общем-целом,
Я знаю, что идёт по плану:
Я – иль подохну,  иль отстану.

Я не бегун, чтоб финиш близить,
Но кое-что я видел в жизни.
Я сам сойду в слепые круги –
Вернуть любезное подруге.

Тебе ль сказать, мой ангел хитрый,
Цветок асфальтный, воин хилый, -
Тебе ль сказать, как-что прощаю,
Когда безмолвье раскрываю?
                Январь 1999г.

               



     Мотылёк
Аладдин ты, паладин ты, мотылёк!
Выпорхал в тумане, одинок.
Из-под неба вплыл под потолок,
Возле лампы света изнемог.

Эта лампа вовсе не свеча –
Сто свечей в ней. Лампа горяча,
Только пламени открытого в ней нет –
Бейся об неё хоть сотню лет.
Через тридцать – не узнать лица,
Через сорок – облетит пыльца,
И очутишься, крылатый, на полу,
Отползёшь и кончишься в углу.

Зря, витиеватый, ты влетал –
Здесь огня и смерти пожелал.
Зря не переждал густой туман
И покинул неба океан.
Вечером на листьях – зёрна вод,
А с рассветом – шик и хоровод.
Веселился б ты в кругу друзей,
Наплодил бы новых мотылей…

Но случилось, как случилось, так –
Знаешь сам, что я тебе не враг –
Я тебе, пожалуй, помогу
И, пока ты жив, тебя сожгу.                Январь, 2007г               



Беглая               
                Н.Сталбун
Увидела, что не Самсон, как львица, растерзала.
В друзьях по мне простёрла жлю-тугу.
Взвилась, завеялась, звонила от вокзала –
Погнала за море свою пургу.

Там, в знойных логовах, чужих кошат лелеет,
Выть учится, ей свой не мил словарь.
И топит в пол педали на хайвеях,
И толпы призраков висят над ней, как хмарь.

Всему её,  увы, профундис имя.
По ней скорбит скабрёзная латынь.
Не фимиам в её духовном дыме,
Но злые думки познанных рабынь…

Теперь мне не понять, как получилось,
/ Сквозь грудь мою взмахался редкий лес/
Что проглядел я миг, единственный, как милость,
Тот миг божественный, в котором я исчез.












                Элегия
                Хорошо бы прожить никому не известным,
                Хорошо самому никого бы не знать.
                О. Хайям.

Быть никому не нужным – привилегия.
За это надо заплатить годами
И перейти спокойно в лихолетье,
Которое не выразить словами.

Знакомцам – жалость, незнакомцам – ужас
Внушает адский путь и запах серный…
Одна надежда – кое-как да сдюжить,
К итогу подлечить характер скверный.

И далеко не так от юности мечталось,
Чтоб в зрелости искать от сердца средство.
Увы, богатством бедность оказалась,
И старость медленно врастает в детство.
                Сентябрь 2007г.








               
     Вирши

Зло глядеть, зло кляня, зело надоело.
Чистый взгляд и язык мне иметь приспело.
Говорят, под Луною ничто не ново.
Знают, что говорят, не скажу иного.
Было и до меня, что люди менялись –
За власы из блата собою взимались.

Я не кожу, как змей, но глаза меняю.
Сорных слов глину вон со рта колупаю.
Вживе к жизни другой больно обращаться.
Вольно лепшим друзьям, глядя, потешаться:
Из того, что, учась, ползу на карачках,
Исторгается ими раскатами ржачка.

С ними ходкий размер не хочу делить я.
Не хочу колдовского с ними событья.
Пожелаю сказать, скажу напрямую.
Могут вирши мне дать свободу иную.

Ныне треплется речь бесталанно, тупо.
То искусством в ней чтут, что нагло и грубо.
Жить не надо давать, чему жить не надо.
Что не к свету глядит, а ко мраку ада.

Вельми трудны пути, и ступени скользки.
Чем аглицкий долбить, лучше знать по-польски.               1990,2000г.      
               


***

Осатанело молодняк гнёт мат –
Мальчишки и девчонки – все подряд.
Так непотребные возводят этажи,
Что рассыпаются моих иллюзий  витражи.

Надежды рушатся, как башни-близнецы.
Срамотный гвалт летит во все концы –
Без племени и семени враньё…
Робеют певчие, наглеет вороньё.
                Январь 2007г.




               














 Элегическое

Издёвки успешных старинных приятелей
Меня уязвляют, я даже не скрою.
И если я их отсылаю по матери,
Так то ж не всегда, а лишь только порою.

И если всю жизнь я живу, как привязанный
К какому-то им непонятному миру,
Так значит, тот мир мною был недосказанный,
И слышат они лишь сугубую лиру.

И грустные сны, и чудные видения
Встречаются с явью в конфликте упорном,
Как жизни диктат и – сердца веления,
Как бесик зелёный и ангел мой в чёрном.
                Январь 2007г.









               

               


Путь

Оглянусь – лишь линия пунктиром.
Ни дороги, даже ни тропы.
Цепь следов…Ни дома, ни квартиры,
Никакой признательной толпы.

Утешаюсь тем, что мне хватило
Разуменья истины простой –
Лучшая тропа ведёт к сортиру,
А дорога отведёт к пивной.
                Январь 2007г.



               












               



Предел античности

Благословенный изобилием Офир
Века ненаселённого покоя
Предчувствовал невыносимый мир,
Не ждал плеяды смертных для постоя.
Великий Аристотель из Стагир,
Единственный, кто понимал благое,
Вскормил воителя и дал ориентир –
Нести Востоку семя золотое.

Свет Греции достиг исконных царств,
И все, чьи предки говорили на санскрите,
Познали фобос греческих собратств
И деймос их имён в своём зените.
Кровь шла на кровь, но лучшим из лекарств
Растворена молитва в алфавите.
Где гносис пал, как в битве Ахиллес,
Вздохнули джунгли промыслом небес.
                Октябрь, 2007г.








               

Памяти В. Науменкова.

Одно – единственное надо – надо выжить,
Как в зоне зеку, как в облаве – зверю.
Живым своё положенное домурыжить,
А там и лечь, а там и хлопнуть дверью.
Что видит око, зуб неймёт, и Бог с ним –
Целее будут под землёю зубы.
Они и там нужнее глаз, там – в  мире преисподнем,
Ведь там такие же, как здесь, плуты и трупы,
Кто умер прежде смерти, кто не знает –
Была ли жизнь в их извращённом теле,
Иль не было её, кто посягает
Живых достать в посмертной колыбели.

…Больше трёх лет прошло, как ты на Пасху –
День-в-день ушёл в пределы высшей жизни.
Смерть получила должную огласку,
И даже были многие на тризне.
Снующим, уходящим и входящим,
Слезящимся при вспышках света,
Им было не узнать в тебе, лежащем,
Витающего грозного поэта.
Ты несомненно отошёл, тебя, живого,
Живые мертвецы тут не получат,
Хоть хают из пустого пережёва,
Словами мажут, кетчупят, сургучат.
Ты отдал нам своё презренье к ним – душой  незрячим,            
Кошмарным олухам отпетым,
В надежде, что мы нечисть околпачим,
Ошпарим и отсадим от планеты.
Пусть в недрах тьмы они себя имеют,
Себя грызут и вертятся по кругу,
Пусть о себе там блеют и плебеют
И там сосут вонючую макуху.

Одно-единственное надо – надо выжить,
Как в зоне зеку, как в облаве зверю.
Своё дыхание занынешнить, занычить,
Чтоб пережить породу эту стервью.
                1998г.
















               




Памяти Ю. Дружинина.
Край света, океан окрест.
Быстры восходы и паденья Солнца.
Неутомимо действует Гефест,
Штампуя ковы, навивая кольца.
Душа глядит в глаза дичайших скал
И понимает – никуда не выйти,
И новорожденного дня оскал
Скреплен загривком волчьей сыти.
Вран-Кутха печень алкоголем рвёт,
И крысоеды дразнятся свистулькой,
И Несмеяна в сердце ладит лёд
Вонзить зазубренной сосулькой.
Что Божья искра, если жизнь – допрос:
« Зачем, ты, мальчик, брал огонь подземный?
Ты Прометей, а может быть, Христос?
А может, просто диссидент богемный?
На землю сядь, кань в море, сгинь в лесах,
Ты всё равно не вынесешь таланта –
Тебя достанут руки в небесах
КПССова Атланта.
Медвежьей желчью, рыбьим ястыком,
Оленным пантом, вытяжкой моржовой
Подавишься ты, как и языком –
Концовкой слова, корнем и основой».
Друзья прошли, проваливаясь в грунт,
Нигде не закреплённый, редкий.
Они узнали раньше, почём фунт
Самопознанья  корнеплодно-ветхий.
Они прошли. Теперь прошёл и ты,
Седой герой семидесятых.
Вслед за тобою наведём мосты
И мы, из лет, у нас изъятых.

Пусть из дружины и десятка нет,
Пусть холод сковывает лица,
Наземный и подземный свет
Нам даст возможность возвратиться.
Не будет никакого мастерства,
И никакого мастера не будет…
Но через сорок сороков, как дважды два –
Преобразятся  Словом люди.

Край. Ночь. Шов. Шар из полусфер.
И на другой планете – Солнце.
Безмолвный однокрылый Люцифер
Штампует ковы, навивает кольца.
                1999г.






               







  Л. К.

Была поляна перед входом в лес.
Была тропа, ведущая к озёрам.
Теперь – кольцо асфальта и бетонный срез –
Дорог развязка и вытьё моторам.
И все дома, стоящие окрест,
Оглушены и недоступны взорам
В тумане выхлопов…Но есть разъезд,
Ведущий в дом, живёт в котором
Одна она. На верхнем этаже –
На этаже великих разговоров,
Где мне бывать случалось в кураже
И быть прощённым…В доме без раздоров –
Одна она…Быть может, я солгу,
Но я, увы, душой кривить не волен –
Её представить с кем-то не могу,
Хоть этот кто-то, знаю, ею болен.

Пусть этот кто-то вырастит свой лес,
Пусть этот кто-то выроет озёра,
Пусть отдохнёт в пыли своих сиест…
И после входит в дом, живёт в котором
Одна она – в тумане всех озёр,
Одна она – в листве, что шепчет влажно,
Одна она – где небо и простор,
Одна она – пусть ей не будет страшно.
                1999г.               
               


   Чистописание

В старой школе, где высокие потолки,
В гулком классе, где округлые окна,
В полной тиши мы списывали с доски
И ждали нетерпеливо конца урока.

За окнами весна набиралась опыта,
За окнами дуб шелестел молодыми листьями,
За мухами носились птицы без отдыха,
И выходили буквы прямыми и чистыми.

И много с тех пор я услышал звонков.
И нет у меня ни пера, ни чернильницы,
И почерка нет… И вуаль облаков
Закрыла доску с мелками учительницы.
                1978, 2001г.












               

  Н. Высоцкой

Она скорбит о прожитых летах,
За немощь, нет,  да укоряет Бога,
Да пташкою порхает во лесах,
Да нет, и клюнет слово понемногу.

Да нет, глядишь, и строчечку пришлёт,
Да нет, и глянет личиком поэта…
То гнёздышко себе о память вьёт.
Ах, кто это? Ах, это Нила эта!
                2007г.



















Классический мотив
                Собаку, что ли, завести?
                И.Бунин.
Чем дальше, тем сложней…и тем сложней любить.
Куда как проще кошку иль собаку,
Иль вовсе крысу близко к сердцу допустить –
Зверёк уж точно не пойдёт в атаку.
Не выставит претензий, не потянет в суд
За годы непрожитых удовольствий.
Обиды не отложит он под спуд,
Чтоб с пользой дела предъявить их после.
Зверёк  не выдаст, лишь корми да гладь,
И  разговаривай, о чём придёт охота…
Да вот выгуливай в день раз по пять,
Да в пару чистого ему ищи кого-то.
Забот хватает со зверьком, уж лучше так  -
Уж лучше в гости  приходить и видеть
Людей  счастливых, у которых брак
На небесах оформлен…Там поесть и выпить,
Да и домой, и спать; а утром  - труд,
А днём - не до любви, не до обновок,
А вечером нет времени на блуд,
И денег жаль на бешеных морковок.
Короче, всё – не зверь, не человек.
Кровь завоздушена, и – стоп, машина!
И на башке уже не тает снег…
И жить ещё примерно половину.                2006г               




 Посвящение

Так  долго помнимый тобою,
Я не забуду, что живу,
Хоть с неизбежною тоскою
Я  примирился наяву.

Сон – словно отпуск и награда.
Мы постоянно вместе – там,
Но сразу после … променада
Опять расходимся по дням.

Метётся сор пустых событий,
И все вокруг во всём правы,
Все знают всё, как в общежитье.
Но – нет о нас у них молвы.

Ты улыбнись, как мы надёжно
От них всех дом сокрыли свой:
Он нежно – нежно, нёжно – нёжно
Жить приглашает в мир  иной.
                2006г.






               


         ***

Мой джип разбит.
Моя Австралия
Стала Японией
И ушла под воду.

Запомни меня таким,
Моя решительная любовь.
                1998г.





















                Письмо
Когда во мне опять борьба добра и мрака,
И тело давит ад, и вспыхивает пот,
Я знаю – началась ещё одна атака,
А это значит, что на день мой дух падёт.

Я, может, ел огонь и запивал водою,
Я, может, брал дары от всех дурных дорог,
Но помнил, что была моя душа живою,
А это значит, что за мной остался долг.

А может, этот мир, что вызверился глазом,
Мне хочется проткнуть, да угодить в зрачок,
Не знаю, пальцем ли, или иным заразом,
А может, надавить на спусковой крючок…

И если я приду и стану сквернословить,
И далеко пойдут вонять то крик, то дым,
Не знаю, как меня возможно успокоить,
А это значит, что мой путь непроходим.

Что я отец и сын, Вам знать бы и не нужно,
Как знать не нужно Вам, где истинный народ,
Жить будете и Вы светло и равнодушно
До времени, до дня, когда Ваш дух падёт.
                1992г.
               




Королевский краб

Над Ичинскою крабовою банкой
Настанет май – в разгар войдёт страда:
Пойдут они, игрушечные танки,
На мелководье тёплое со дна.
…Невообразимый краб-красавец
Отловлен  приспособой  на лесе –
Кто рядом был, признали все –
Удача рыбаку на зависть.

С достоинством высвобождая снасти,
Он отделяет самку от самца,
Бросает в море – в сторону несчастья.
Ну, а самцу недолго до конца.

Погрелся, краб? Теперь песок царапай, -
Не остерёгся на мели, -
Отняли море и отнимут лапы,
Лишь успевай, усами шевели.
У мяса твоего вкус, цвет и запах –
Мечта блажного короля.
Ханжить не буду, хоть не хапал,
Но всё же кушивал и я.
Но с неких пор забыть не удаётся,
Как повседневно жизнь ни хороша,
Глазёнки краба, что устало бьётся
За ноги, ноги под огнём ножа!                1983г.               



                ***

Если я не приду на тебя глядеть,
За тебя с меня спросит Бог.
Вихрем (смерчиком) буду к тебе лететь,
Чтоб улечься у длинных ног.

Пусть я ликом жёлт, абы как я жив,
Запылился мой причесон…
(Мяч брейк пойнт!) Тобой дорожить,
Честь моя, я приговорён.

А когда, дорогая, придёт распад,
(Это я пойму по всему)
Не забудь меня, и твой нежный взгляд
Я с собой на небо возьму.
                2005г.












               

 
             Принцип

От говоренья далеко до дела –
Кто делает, тот мало говорит: лишь «да» и «нет»…

И некогда, и незачем реченье
Подмешивать в составы естества –
Живое к мёртвому – безумное сличенье
Немыслимого с мыслимым едва.
                2010г.

















               


  Злое стихотворение
/ на развод старого друга с вредной  женой/
В сотый раз отстал я от прогресса –
Сед с боков, да на макушке лыс  -
И не представляю интереса
Для голоживотных биссектрис.

И совсем не для ушей моделей
Раздражённо-панибратский стих –
Для ровесных и постарше щелей
Предназначен мой экстазный вспых.

Разума себе просите, бабы –
Если  довелось, как повелось –
В грязь ровнять дорожные ухабы –
Мужиков, что стали с вами врозь.

…Ах, моя последняя строфа
Не фонтан, сказали… Не лафа.
В почве одинаковый навоз.
Для того он там, чтоб я в нём рос.
                2009г.







             

 Лилит

Порочная до мозга, до породы,
Ты пропустила сквозь себя народы,
Но смыла семя их и вытравила плод,
Слюну умыла и отёрла воды.
                1999г.         



















             




Грустная песенка
                Татьяне
Отчётливо юна,
Полна волшебным светом,
Она запрещена
Мне сорок пятым летом.

Бессмысленно не спать,
Бессмысленно мечтать,
Бессмысленно на помощь
Приятеля мне звать.

От сердца оторвать,
Вручить кому другому…
Невесело мне знать,
Как подыхать со стрёму :

Уверенно судить,
Чудное говорить,
И ничего не сделать,
Чтоб девочку любить -

Прекрасна, но одна,
Изысканно - печальна,
Знать не должна она
Любви монументальной.
                2006г.




Столицы

Приходят неожиданные мысли,
Когда об исторической России –
Об общей некогда Отчизне
Задумаешься.
Многие витии сломали полемические копья
О русский континент.
И сам Бзежинский – провидец, политолог –
Теперь как будто не совсем доволен,
Хоть цель, казалось бы, достигнута его…
Поляки вообще разумны.
Почти все – взять Леца, Лема, например;
Но не прощают России то, что Польшу
На Запад передвинула, как шкаф.
Хоть выясняется теперь, что это благо.
Варшаве есть, куда податься…

Зато Украйна теперь поболе Польши
И свободна – и в Галичине воля, и в Крыму,
Да рано или поздно – и в Донбассе.
Какие ж величины неучтены?
Ведь каждый пастырь
Надеется на что-то на своё,
Через политиков влияя на народы…
И где оно, что их?
Увы и ах, ах и увы-
И Киев недалече от Москвы.               

Москва – Москва,
Она, как пылесос, пройдя Россию,
От Украины не отпустит своего –
Что нужным посчитает.
Вся Россия – единый компромат.
В кого ни ткни – тот или вор,
Иль старый греховодник, или алкаш,
Или тупарь косноязычный.
Кто, когда и где
Из этих перечисленных
Жил и работал для народа?
Бездонная кормушка – власть для них.
Но ведь никто не ропщет – всем хватает…
                2004г.



















На юбилей Эдиты Позняковой.
Юбилей на молчанье не делится –
Только сам на себя… Юбилей –
Просто повод ещё разок встретиться,
И желательно даже скорей.
И не надо бояться округлостей
И нулей отброшенных цифр.
Знать бы ясности милых ненужностей –
Жестов, взглядов разгаданный шифр.
А кому сколько будет отмерено –
Здесь неважно. Здесь важен пример –
Сколько лет – ни секунды потерянной…
Это, знаете ли:  сед – не сер.
Десять лет я не трогал, идишь ты! – губ,
Только ручки ей целовал.
Десять лет не бывал я ни нагл, ни груб,
А теперь сражён наповал.

Я стихов не писал навыворот.
Смысл двойной для меня – табу.
Знай, богиня, я строки выволок,
Чтобы верила ты рабу.

Ничего не скажу я более,
Но не с тем что, мол, не сумел –
Лишь была бы она довольна
Что был я не довольно смел.                2006г               
   



 Краски
Женщина смешает краски
И, не смущаясь, пальцами картину
Вмиг нарисует, словно в сказке, -
Мир нарисует, мир-мужчину.

Но -  мир – мужчина с женскими глазами,
Он, не смущаясь, холст прорвёт руками,
И вот уже окажется не в раме,
А в мире женщины со всеми пустяками.

Мужчина-женщина и женщина-мужчина
Войдут друг –в - друга, не смущаясь.
Палитра - их первопричина, -
Земля, где краски повстречались.
                1999г.











               



                ***
Страх, словно подлый несекомый,
Пришёл и смотрит прямо в глаз.
И вот уже не в первый раз
Я от него вовсю бегомый.

А или некакий мартыш
Всю жизнь кривляется во сне мне,
Чтоб я пошёл и вдарил в кремле
От красноплощади булыж.

Бежуть, бежуть хотя б куда
От этих сильных тигро-левов,
От их костепреимных зевов
И шматомясного суда!
                1986г.















***

Всё кто-то ходит за спиной,
Всё кто-то ходит, кто-то ходит…
При свете дня. Во тьме ночной –
Как за стеной – моей спиной.
Свой страх себя ко мне приводит.
Ни к чёрту нервы… Кто-то есть –
То тут, то – там, то здесь, то – здесь.
Товарищ верный…
Враг, наверно.
Или он – то, или он – тот,
Или он – я?
Что будет вскоре
На воле или в коридоре?
В молчанье, в смехе, в разговоре –
То подойдёт,
То отойдёт.

Не проклинаю – не кляну.
Смыкаюсь. Или – пресмыкаюсь?
Свыкаюсь – каюсь. Ну и ну –
С ума схожу: с собою лаюсь.

Всё кто-то ходит за спиной.
Всё кто-то ходит, кто-то ходит.
При свете дня, во тьме ночной
Свой страх себя ко мне приводит.                1987г



Максимы
Живёшь на Земле, не сморкайся на пол.
Поэзия –  чистое знанье,   грязен тот, кто всё знает о поэтах.
Что   разрешено сказать, когда ничего не следует говорить? – только то, что сказать невозможно. Это подследственно.
Жажда сказать – жажда любви, но мотив говорения зависит от условия рта.
Не слышали друг друга, потому что не имели зубов.
Когда тебе закрыли рот  - трепещи ногами.
В молчании – много личных сторон, но много радости  для  неслышимых лично тобой.
Говорить пусто – говорить образно, но поэзия полна пустот.
Темперамент – не то, что присуще лично тебе, темперамент – это то,  к чему тебя привязывают, как  собаку.
Не достичь успеха – полдела, целое дело – достичь того, что  другие считают успехом.
Жена понимает, что ей делать, даже если слышит, как ты мочишься.
Желание ещё одной  славы так  же глупо, как  желание ещё одной жены.
Идиот не тот, кто идиот в прямом смысле, а тот, кого таким посчитали арифметики.
Я не говорю очевидностей,  очевидности не говорят.
Пройдя  путь,  не надо завершать  его так,  как  тебе хотелось бы…
Не  желаю знать тех, кто знает лучше меня.
Уставленный пустыми бутылками стол – знак полного благоденствия,
но если бутылка пуста, значит, я не полон.
Ещё одна пробка на столе  означает ещё одну непрожитую жизнь в теле нелюбимой.
Прочь тех, кто говорит «не кури!» и жуёт пилюли от курения.
Не изменил себе – довольствуйся малым.
Настоящие женщины всегда ищут лгунов.
Перед дурой всякий муж чешет себе затылок, но даже за это никогда не извинён.
Смех и гордость над самоубийцами – приговор твоей гордыне и твоему юмору.
Поддельное подсолнечное масло на сковородке всегда лучше того масла, что льют тебе на голову.
Союз- идея заразная.
Моника Левински – это не актриса.
Чтобы прослыть Грозным, необходимо жениться на Нагой.