Ах Москва! Встречи, разговоры...

***
Действие происходит в прачечной на Пречистенке, (в советские времена - Кропоткинской), и я, ожидая громы и молнии за просрочку и опоздания, мямлю что-то в оправдание грозной и  знаменитой в округе тете Соне. А грозная тетя Соня вдруг тихо и мудро говорит:
- Деточка, это мелочи. Ни-ког-да не пытайтесь оправдываться! Это важно!
Прошло много лет... Тетю Соню и ее слова вспоминала тогда, когда уже в очередной раз начинала оправдываться из-за ерунды перед кем-то или чем-то Грозным и Ужасным. И... выпрямлялась! Тетя Соня была незримо, но неизменно рядом... Спасибо ей всегда.
У меня по жизни наберется чудный букет воспоминаний о встречах, нет, соприкосновениях с людьми, подобными тете Соне... Они настоящие, счастье - встретить их в жизни.
Мое богатство... Делюсь!

P.S. Неожиданное моё дополнение от 04.03.2013 в ответ на Рецензию  «Отклик для Татьяны...»:
Ту мою героиню я вспомнила в этой... м-м-м зарисовке, тоже не случайно. Ситуация жизненная тогда была, скажем, патовая, кстати, и семья за спиной, и ответственность за нее, и ощущение полной безнадежности и бесправия. Конечно не по поводу белья.
И вдруг разговор с явно суровым человеком, у которого за спиной был какой-то свой тяжелый опыт, да... это была поддержка с неожиданной стороны и по неожиданному поводу. Она знала, что говорила растерянной девчонке. А я в тот момент даже и не была готова, что кто-то так вот...
И для меня пролетели уже те лихие времена, и вспоминаю их, уже смеясь. Как у многих людей и в моей жизни было немало напряженных ситуаций. И если, даже по пустяку, встречалось человеческое понимание - это был такой луч света в беспросвете, что помнится спустя много лет.

***
...Действие происходит поздней осенью, в городском автобусе далеко от Москвы и совсем не в России. Погода - просто ужасная: ветер порывами, дождь срывается, зябко и неприятно. Пока подошел автобус, показалось, что всю жизнь был этот дождь и холодный ветер.
Усаживаюсь рядом с молоденькой пассажиркой, а она, похоже, больше чем я замёрзла, сидит съёжившись и дрожит. Осторожно спрашиваю:
- Замёрзли..?
Не глядя, кивает головой. Тогда я снимаю перчатки и предлагаю:
- Дайте-ка мне ваши руки, у меня тёплые, погрею вас.
Голова соседки повернулась ко мне, пауза, потом протягивает мне ледяные ладошки. Грею. Молча едем. Вот и моя остановка. А ладошки и вправду потеплели. Говорю:
- Вот я и приехала, выхожу. Как вам? Стало теплее?
Она вдруг сияет мне улыбкой и кивает головой.
Мне, конечно, повезло в жизни - мои руки редко бывают холодными.
Однажды моя маленькая дочка спросила:
- Почему у тебя руки всегда теплые? - Дети порой находят спросить что-нибудь такое, а ты и не знаешь, как ответить...
- Потому что я - мама.
Ответ убедил на многие годы.

***
Следующие действия происходит на улице Вековой (Таганка) в районе Большой и Малой Коммунистических улиц (о Тупике власти не сообразили) у Андроньевского монастыря. В этом районе тогда царило чудное смешение Москвы тех давних времен и Москвы, попавшей во власть комбинатов крупнопанельного домостроения. Наш маленький сын по дороге из яселек подсказывал мне эпитеты к новостройкам - объектам моей диссертации: "Этот дом такой помятый, а этот дом даже непричесанный" и т.д.

***
Поженившись, с беспечностью молодости мы сначала пристроились жить в общежитии Суриковского института. Проблема была в том, что студентам-художникам из СССР проживание семейной парой или даже семьей в общежитии было противопоказано, такую роскошь администрация позволяла только иностранцам. Но на то и ограничения, чтобы развивалась фантазия. Каждому дипломнику-графику администрация общежития решила выделить в качестве мастерской помещение около 6-7 кв.м. На каждом этаже между лифтом и камерой с мусоропроводом были так называемые гладильные. Студенты не использовали их по назначению, а для мастерских - прекрасное решение, да и профессору Е.А.Кибрику будет проще навещать своих студентов.
Кажется мы первыми сообразили, что комнатки, облицованные кафелем с пола до потолка, можно использовать и под временное семейное жилье (здесь даже льняные простыни электризовались, и в 20-градусные морозы мы открывали настежь окно). Через некоторое время и остальные счастливцы-обладатели мастерских пришли к такому же выводу. Великодушная администрация до поры до времени смотрела на это нарушение сквозь пальцы. Но как-то раз очень рано утром в воскресенье в мастерские все же нагрянула милиция:
- На каком основании вы двое здесь проживаете!?
Мой молодой супруг, без пяти минут художник-график, а позже и живописец, только что сдавший на "отлично", кажется, даже не зачет, а экзамен по научному коммунизму - самому жесткому для выпускников-художников, с достоинством и уверенностью ответил, что-де классики марксизма-ленинизма определили семью как ячейку общества, потому мы и живем вместе. Милиционеры задумались и пригласили продолжить разговор в понедельник в отделении. В итоге мы заплатили штраф в размере месячной стипендии и до защиты Романовского диплома продолжали скромно, но безбедно жить в гладильной. На идею посещения гладильных милицию навел один из студентов института, уже и не вспомню по какому поводу. Мудрая комендантша общежития улыбалась нам при встрече. Так эти события и вошли в семейную историю.

***
Общежитие "Суриковки" - солидное, кирпичное, 12-этажное разместилось среди подобных зданий возле бывшего "веселого" дома с номерами. "Веселый" дом изменил функцию и стал кондитерской с кремовыми тортами и несложной выпечкой. Но фасад с узорной кладкой из старого красного кирпича сохранился и оставался веселым красавцем среди жутковатых крупнопанельных зданий 80-х годов. А интерьер большого зала с множеством дверей, выходивших в этот зал, казался странным - как задник сцены старого театра. Но перестал казаться странным после того, как мы узнали историю дома и логику его планировки.

***
Наш троллейбус, стартуя от Политехнического музея, бодро спускался к Андроньевскому монастырю, потом снова подымался по холму и перед глазами открывался великолепный вид на белые монастырские стены, и башни, и соборы... как Фата-Моргана, особенно снежной зимой. Удивительное проявление сдержанности и достоинства присуще русским белокаменным монастырям. Андроньевский в Москве, Кирилло-Белозерский под Вологдой... Это как другая культура, другой образ, когда не нужен веселый раскрас, когда выразительна и значительна сама форма.

***
Для дальнейших историй нужно немного разъяснить ситуацию. Это было волнующее время подготовки к Всемирной Олимпиаде в Москве. Студенческие общежития на соответствующий период срочно приспосабливались под гостиницы. Возможно были и другие, негласные причины, но каникулы и практики в учебных заведениях вдруг были передвинуты во времени и студенты и аспиранты срочно разъезжались, освобождая общежития.

***
Некоторое время нам пришлось пожить в гостинице Академии Художеств в Мансуровском переулке. Роман, как аспирант Творческих мастерских при Академии, не устоял от этого предложения, тем более, что его мастерская за занавеской в дружном сообществе с бывшими однокурсниками была в том же дворе. Какие там в нашу пору были мутировавшие клопы и тараканы - академические гиганты! Зато выставочный зал Академии - всего лишь через двор. Когда еще такая оказия подвернется! Напротив мастерских был дом с подвалом, где Булгаковский Мастер писал свой роман. А еще чуть дальше стена сада с крохотной калиткой, за которой угадывался старый дом, в нем, как шептались академические секретарши, жили лилипуты. Позже это оказалось  выдумкой: в доме жили вполне нормальные люди со своей непростой историей (См. книгу воспоминаний современных москвичей "Москва: место встречи". Очерк Ольги Вельчинской). Спустя много лет мы с сыном снова прошлись по Мансуровскому переулку... Ах! -  какие воспоминания! Однако, время идет, и сын давно взрослый...

***
Пожалуй, самым эмоциональным по уровню бытовых московских впечатлений было наше почти двухлетнее проживание в доме на Кропоткинской улице. Здесь, по тогдашним слухам, когда-то жил великий советский пианист и композитор А.Б.Гольденвейзер (см. Википедию), как-то сыгравший В.И.Ленину Бетховенскую Аппассианату (Этот эпизод под почти идентичными названиями запечатлен в картинах Д. А. Налбандяна, 1956 г. и  позже у П. Белоусова, 1969. На них пианист похож на А.Б.Гольденвейзера). Позже в доме расселили жильцов попроще. Для них, согласно тогдашним правилам, были устроены густонаселенные коммуналки с подселением всякой нежеланной и неожиданной живности - богатейшая фауна! - о существовании которой я и не знала в родном Северном Казахстане. К моменту нашего вселения в квартиру верхнего этажа, остальные квартиры по всему дому уже были освобождены от жильцов. После Олимпиады здесь планировался капитальный ремонт. В нашей комнате уже удалили отопительные батареи и в стене образовалась дыра, а в ней был виден Кремль! На зиму мы заткнули дыру газетами, тряпками из чулана, бутылками, которых было много в квартире и стали жить, соседствуя с вышеназванной фауной: оголодавшими мышами, тараканами и клопами, оставшимися от прежних жильцов.

***
В нашей квартире был большой темный холл, в который выходили 6-7 жилых комнат. Соседями в вышеупомянутой квартире были именно студенты, которым по тем или иным причинам нужно было в это время задержаться в Москве. Они умудрились договориться с ЖЭКом (жилищно-коммунальная контора) о какой-нибудь полезной деятельности в районе. Вспоминая это, еще раз с доброй улыбкой вспоминаю Москву!
Итак, нашими соседями были три студента из военной консерватории (вот не знала раньше о такой!), и они были готовы давать бесплатные уроки музыки, а по необходимости и небольшие концерты в ЖЭКе. Самое замечательное было в дни парадов, когда наши соседи в эффектных парадных формах выходили в темный холл с грандиозными блестящими духовыми инструментами и к удовольствию всех остальных соседей проигрывали несколько тактов из военных маршей.
Три художника-аспиранта Академии художеств взялись тоже бесплатно расписывать задник сцены в зале заседаний ЖЭКа. Когда живописная работа была почти закончена, необъяснимым образом явилась бригада маляров и закрасила настенную живопись ровным сереньким цветом. Пришлось все начинать заново, соответственно продлевая время аренды.
Ещё был один аспирант-биолог, работавший над своей диссертацией в Черноголовке и поселивший в этой квартире беременную жену. Он по субботам приезжал к жене и работал в ЖЭКе дворником.
Однажды появились новые жильцы - молодой милиционер с женой Галей, приехавшие откуда-то из дальней провинции тоже на время Олимпиады. Он появлялся на кухне в обвислом трико, с пустой кобурой на солидном брюшке и соседи переглядывались с пониманием: положение обязывает. За исключением этого ответственного человека, компания была замечательно веселой и дружной, полной взаимопонимания к проблемами и потребностям других.
Но однажды к одному из художников приехали гости из Одессы: жена с её мамой. На наших глазах в кратчайшее время возникла "Воронья слободка", как у советских классиков в знаменитом романе, так ярко написанном, что повторять подробности здесь не имеет смысла. Просто чуждое и есть чужое. Так сказать, для опыта... Конечно это был тяжелый опыт, с каким-то гадковатым эмоциональным оттенком. Все разбежались по своим комнатам и почти не общались больше. В этой атмосфере у меня прошла предзащита и защита диссертации - очень нервное время. Именно здесь недавно защитившийся знакомый историк партии, дал нам почитать "Архипелаг ГУЛАГ". Надо же было такому случиться, что однажды вечером для проверки прописки именно у нас двоих, неожиданно нагрянула милиция с понятыми. Я побежала за Романом на кухню и он стремглав рванул в комнату и,  ... лишь усевшись там на свой складной походный стульчик, стал разговаривать с милиционерами. Они в это время просматривали наш книжный шкаф, сложенный из винных ящиков (выпросили в магазине). Позже, когда гости ушли, оказалось, что на складном стульчике лежала эта опасная книга. Роман потом хвастался: телом прикрыл! Не дошли до нее милиционеры. Но очень внимательно изучали наши паспорта. К другим жильцам они не заходили, а в темноте холла, как часовые, стояли одесские мама с дочкой.

***
Всё же это было замечательное московское время в нашей жизни. Годы и адреса были как ориентирующие знаки. Мы знакомились с Москвой и учились ее понимать и уважать, и с ее жителями, становившимися нашими друзьями.

Судьба намекала, дескать, ребятки, узнайте Москву - стоит того...
Узнали и очень полюбили. Она была живая и отзывчивая:

"...вдруг понять, что с этою Москвой
Им можно положиться друг на друга,
Что этот город, теплый и живой,
В конце концов ему уделит угол.
Понравься ей. Работай по ночам
И утром пояс стягивай потуже,
Ни в чем не уступая москвичам,
Учись у них, ты их ничем не хуже.
И если разболится голова
И будешь плакать, сидя в чахлом сквере,
Никто не вытрет слез твоих. Москва
Таким слезам по-прежнему не верит.
Какое б море мелких неудач,
Какая бы беда ни удручала,
Руками стисни горло и не плачь,
Засядь за стол и все начни сначала."
(К.Симонов, 1938 г.)

Ах, Москва! Ах, Москва!