тёмный город

в кончиках пальцев — сердце пульсом клавиатуры.
Тешуб, мой тёмный герцог, молнией ночь штрихует.
вяжем узор из строчек — Бог будет с нами ласков,
пробуем разный почерк, пишем, и эти сказки —
будто бы и не наши, будто бы и не с нами.

край островерхих башен, призрачный город Гаммельн,
свет жадно в пасти окон тянет, глотает гулко.
вот и стемнело, звонко в скверах и переулках
бесы смеются. кашель
душит.

промозгло.
блёкло.

ночь крепит сны фиксажем, намертво ловит в стёкла.

крысы на самокрутки рвут Часослов. идите,
ждёт он — безмолвный, жуткий. дети в формальдегиде
топят бродячих кошек. тянет сырым, горелым.

время-татуировщик иглы секундных стрелок
тушью кошмаров красит, чертит узор на коже.
и не своди — напрасно, эти не уничтожить.

пёсьеголовый бармен с хриплым бронхитным лаем
льёт сны в стакан. казармы — строй вдоль дорог, трамваи —
тёмные силуэты — звон, грохот, искры — в пропасть
пряным июньским ветром.
гнозис, ноэзис, логос!
слышите стук по крышам? дождь ободрал костяшки,
гасит Луну, мурлыча, Гелиос, бог-фонарщик.

многоэтажной высью светятся звёздоскрёбы.
обручем боли стиснет, вой рвется прочь из рёбер,
тянет к земле приникнуть, дыбом стоит загривок,
снял с меня, матерь Никта, смертного абразивом
город и сделал зверем, алчным, голодным, быстрым.
алое карамелью стынет, погасшей искрой.
пьяный от вкуса крови, звёзды слагаю в строчки.
гаммельнским словоловом ныне крещенный ночью.

тронуты бирюзовым улиц пустых конверты.
песней-арканом-зовом — кто-то увел всех к смерти.

утро омыло стены, шпиль, витражи, оконца
кружевом валансьена, нежным хрустальным солнцем,
светлым вином эльзасским.

город мой невидимкой,
сбывшейся страшной сказкой
тает в рассветной дымке…