он в тот день пришёл священной дорогой в Элевсин

* * *

Посвящаю Ольге Балла

он в тот день пришёл священной дорогой в Элевсин, попал в самую гущу
праздника, на факельное шествие. Федра сразу увидела его, юный мужчина 
медленно ступал в окрашенном в чёрный цвет льне, голова была увенчана
крупными сиреневыми цветами. серый взгляд его, выпуклые веки,
опущенные плечи, что поразило тебя, Федра? «восхитительно резок» –
ахнула она с сердечной коликой. Ипполит, руки твои хороши. она
замечталась увидеть пасынка на утро на атлетических играх, но юноша
вздрогнул, пожал руку Тесея и ушёл в Афины, мол, отец, извини, у меня дела
в Афинах. «обычно его не дозовёшься к нам в гости, а сегодня смотри,
с какой прытью он удалился в Афины. какие у него могут быть там дела, ведь
я подарил ему трон в Трезене» – поделился Тесей с женой. «там у него
женщина» – подумала про себя Федра и в тот вечер отказалась от еды. совсем
недавно Ипполит был мальчишкой, подростком, мечтавшим построить храм
Артемиде Ликейской, Тесей тогда согласился, храм вырос, отец вместе с
Ипполитом посадил дерево у этого храма в Трезене, а Федра хохотала – все
мальчики любят Афродиту, а старший сын Тесея, глядите-ка, противник
любви, охотник за девой-охотницей,  бок о бок здесь храм и театр, слева
держатся за животы от смеха зрители, справа прорицают пышногрудые
жрицы. Ипполит тогда с почтением выслушал мачеху, не смея вслух
перечить, и поэтому сейчас, вернувшись из Афин в Трезен, был крайне
удивлён её письму. Федра рассказывала пасынку, что пожертвовала  для
Артемиды два дорогих деревянных изваяния с Крита, стала страстной
поклонницей охоты и предлагает Ипполиту уединиться с ней в роскошном
лесном домике для утех, о которых, конечно, никто не узнает. в письме была
украшенная сапфирами заколка и несколько миртовых листьев, исколотых её
острием. он хотел тут же броситься в Афины, обвинить мачеху в дерзости и
вероломстве, но в доме его как раз ждали гостей, яркого нового драматурга,
ещё одну жилу для театра у храма. Ипполит встретил гостя, тот с порога
начал сыпать сюжетами, и в одном из них всё зависело от Посейдона, а
вернее от зверя, посланного им вслед за юным возничим, трагик не знал
точно, будет ли этот зверь белый бык, изрыгающий воду, или тюлень, но
волна там целиком накрыла Молурийские скалы, трагик знал, как изобразить
это на сцене, возничий был ловок и его колесница не упала с узкого моста в
пропасть, он бы точно спасся, если бы не олива, скрученная пустоплодная
олива, в ней запутались его вожжи, и лошади понесли колесничего по
камням и волокли его, вскоре уже неживого. «а зверь ведь тотчас исчез?» –
будто словно что-то вспомнив, спросил Ипполит Софокла. они взглянули
друг на друга, в глазах спросившего была серая тяжесть, сколько раз он уже
умирал и снова рождался. из окна дворца, в которое заглянул, чтобы отвести
взгляд, Софокл, было видно, как в храм вошли две девушки в свадебных
платьях, в руках они несли свои отрезанные волосы. «эти невесты жертвуют
тебе свои локоны. и давно здесь такой обычай?» – спросил Софокл, озираясь
по сторонам в поисках хозяина дома. Ипполита нигде не было, белобородый
старец сидел за гостеприимным столом, за окном ржали двенадцать белых
лошадей.