Воплощения и развоплощения

быть неустроенным, непостроенным, невстраиваемым
ни в какую нишу – для лар, пенатов, лемуров, прочей муры,
неуспокоенный, он проходит по краю вам
раем вам – за которых кресты, топоры, костры,
за которых – чаши цикуты и хлеб изгнания,
сухая вода из вина чистейшей души,
для которых сбывается, что не сбывалось ранее,-
светом бессмертья – несбывшаяся жизнь.
_____________________


Странно… жизнь на излёте.
Страны… где-то на карте.
Кружит смешной самолётик,
Сгинет в протаявшем марте,
Станет комочком бумаги,
Стает размокшей мечтою,
Стаи из гаснущей саги
Тайну крылами укроют.
Жизнь, промелькнувшая мимо,
Нас как всегда не узнает.
О, как мы были любимы,
Но не дожили до мая.
_____________________


Мимо мыслей ни о чём,
мимо
разговоров о самом важном,
я прижмусь к пустоте плечом,
мнимый,
разлинованный, плоский, бумажный,
всё мне кажется порой:
я бесплотен,
да и вправду же меня мало-мало,
одноразовый кривой самолётик
с кратким рейсом из окна
до канала.
По каналу проплывает кораблик,
как нетрудно догадаться, бумажный,
не боящийся размокнуть ни капли,
расплывающийся в прошлом отважно;
растворяющийся в сумраке ночи,
вам дарящий чудо развоплощенья;
Просто замысел творца непорочен,
и качнутся в пустоте перья чени;
жизнь омоет пальцы рук, ускользая,
сном воды, текущей из Ра-Сетау.
И как прежде этой жизни не зная,
я ничем ни для кого в ней не стану.
_____________________


Из примет городского дна –
Лишь асфальт, что, как кошки, сер.
В этой тьме силуэт окна
стал химернейшей из химер.
Все предметы теряют плоть,
ветер дует уже насквозь.
И неясно, зачем Господь
этот мир насадил на ось.
Вот и крутится всё, что есть,
повторяясь в чужой судьбе.
Мы навек заблудились здесь:
может, в мире, скорей – в себе.
_____________________


Ты глядишь в своё ночное окно:
Чёрно-серое немое кино –
Словно оберег ночного окна.
Красный – это для другого кина.
Может быть, наступит день, может, нет –
Только хлынет мне в окно красный свет,
То ль прекрасный, то ль кровавый, почём
Знаю я, в окне с погасшей свечой?
Знаю я – погасшей тенью в окне,
Как путём из мнемо/немо ко мне,
Где ты ткёшь из мнимо/мимо свой свет,
Чёрно-серый вкус дыма – нас нет…
_____________________


Я, знаешь, никак, ни о чём,
я просто вчера.
Собой уличён
в привычке в реальность играть.
Я здесь, между строк,
прилипший соринкой к душе,
бездарный игрок,
кого-то зачем-то шерше.
Наверно, слова,
навязчивый Гамлета бред,
ритмично лабать
часть мира, которого нет.
Я, знаешь, нигде,
как тень от стены за стеной,
скользить за предел,   
в реальность, что сыграна мной.
_____________________


Насели городское дно
синим дымом сгоревших снов.
Слепо вглядываясь в окно,
так догадываешься: оно.
Так сбивается мимо рук,
так читается между строк,
так сбывается наяву,
на ветру,
на костях костров.
Так свивается в муки жгут,
так сливается с пустотой.
Понимаешь, нас просто жгут,
понимаешь, опять не то…
Синим утром в окне дрожит
то, что было тобой и мной,
сны, сгоревшие миражи,
а вокруг – городское дно.
Просто души накрыл отлив,
опустел последний приют,
просто едкая гарь вдали,
просто раковины гниют.
_____________________


Жизнь состоит из обстоятельств,
Судьба – из чьих-то общих мест.
Пространство вписано в контекст
Стихов, случившихся некстати.
А кстати – стираный халатик,
и быт поэзии объятий
вполоборота на бегу,
и скрип натруженной кровати,
что вписан в пустоту в квадрате,
и целой вечности не хватит
постигнуть вкус любимых губ.
_____________________


Странная значительность мелочей,
страшная значительность мелочей,
оттого что в каждом – уже ничей,
даже не свой,
в никуда плывущий ковчег ночей,
ковчег самих-не-в-себе вещей,
а может, самой пустоты ковчег,
а может быть, не самой.
За ложь воплощённости не в себе,
заложник сам-не-в-себе, забей
на всю философскую по*бень,
на собственный дар,
уже не прельщаясь свободой птиц,
развоплотиться до риз, до ниц,
безбашенно выломаться из границ
теперь навсегда.
_____________________


Небо вписано в тишину мимо дня
в то, что раньше составляло меня,
подойди к окну за меня,
в этой комнате меня заменя,
в этой вечности меня заменив,
этой речью через край перелив
выше всех барьеров, дамб и мостов –
пустотой плывущих в вечность листов,
облетевших фраз – спасенье моё,
бытие ли, бытиё, е-моё,
перелив через прилив и отлив,
на одной струне концерт запилив
для фоно с оркестром хоть до-минор –
сквозь открытое окно: кровь из пор,
сквозь забытое кино выйти в мир,
в боль, разбитое смешно меж людьми,
ибо все мы низачем, ни о чём…
Тихий голос облетел за плечом,
это ветер выпал в вечер и стих.
Мы молчим, за всё друг друга простив.