Баллада о клейме The Ballade Of The Brand

Однажды в краю, где злата - тьма, а женщина так редка,
Теллус-кузнец взял в жёны одну красавицу издалека;
Теллус, могучий мастер-кузнец, крут нравом, на руку тяжёл,
Девушку в южной земле повстречал, полюбил и с собой увел;
Веря, что станет жена и мать царить в жилье на холмах,
И продолжит Теллуса имя жить в могучих их сыновьях.

Законов было мало тогда, а зла творилось – не счесть,
И всякий муж ревниво хранил женщины добрую честь;
Ведь те, кто мёдом искусной лжи увлекали женщин, смеясь,
Похищали влюблённых подруг сердца, чтоб после бросить их в грязь.
А женщин, падких на лести мёд, манила такая роль;
Нет-нет, да один убит, другой - и взъярился тогда король.
Был так велик правителя гнев, что вышел такой закон:
«Кто человека жизни лишит - жизнью заплатит он.»

Но Теллус-кузнец жене доверял; не знал он страха и зла.
Был на высоком холме их приют, где радость любви цвела,
Где разрослись зелёным ковром под ногами орляк и дрок;
Мирно дремал среди дубов чудный тот уголок.
Там он лелеял святыню свою, кумира, радость очей,
Чьи поцелуи касались губ его мотылька нежней,
А тяжесть рук на его плечах - словно легчайший пух;
Смеясь, прогоняла она печаль, как рой надоевших мух.          
Когда после пота и лязга дня из кузни он шёл домой,
Бежала она вниз залитОй янтарным теплом тропой.

В потоках света сиял их дом, безгрешной любви оплот;
Осенял его, словно чаша цветка, топазовый небосвод.
Цвела она там средь лилий и роз; оставив день позади,
Невинным, хрупким ребёнком она льнула к мощной груди.
К небесам душа кузнеца неслась в тот час, у любви в плену,
И ночью и днём он благодарил всех богов за жену.

И был там Фило-писарь, его отличала редкая стать:
Как Апполон сложён, а лицом – Адонис, ни дать, ни взять;
Пылкий, живой, был он так пригож, как херувим в раю,
Женщины бились за Фило, любя его на погибель свою.
Так он умело их обольщал, был искушён и хитёр,
Что ни одну из них ещё  не устрашил и позор.
И Фило тешился вволю, пока как-то, в один из дней,
Жену кузнеца не встретил - и выбрал жертвой своей.

Теллус был весел сердцем в тот погожий июньский денёк.
И велел он помощникам: «В полдень кузню закрыть на замок.
Пусть каждый радости лета вдохнёт средь рощ и полей,
В царстве воды и света - и каждый с милой своей.»
И про себя: «О, мой ангел, ждёт и тебя сюрприз;
Пускай цветут все желанья, смех и детский каприз;
Хочешь, из маков корону, хочешь, с неба звезду,
Хочешь, жирного карпа из-под кувшинок в пруду.
Пусть нам на радость сегодня вино струится рекой;
Отпразднуем год нашей свадьбы в день золотой такой".

Пичуги звенели в небе, а радость пела в крови;
С охапкой лилий мальчишкой летел он к своей любви.
Покой, тишина, всё солнцем сияющим озарено;
Плети плюща отодвинув, тихо он глянул в окно;
Упали лилии наземь; он и вздохнуть не сумел;
Ужасом скованный, замер и побелел, точно мел.
И монашкой, вера которой разбилась вдрызг, как бокал,
Он сжался - владычицу сердца писарь Фило к сердцу прижал.

В кузницу Теллус вернулся; он брёл как слепой старик;
С душой разорваной в клочья; и план отмщенья возник.
Бросился он к наковальне; в горне огонь запылал;
Точно, удар за ударом, он форму железу придал.
Искры взлетали снопами; и под рукой само
Выковалось печатью мужского бесчестья клеймо.

В ту ночь владычица сердца, отрада жизни, жена   
Жарко его ласкала; только знал он, что лжёт она.
Так не случалось ей таять в его руках, словно мёд
(Ведь в страсти женщина зреет, как под солнцем ласковым плод).
Он зубы сжал и в молчаньи её любви уступил,
Понимая, что полюбовник породил этот страстный пыл.
«Всё завтра», сказал он, «завтра» – сквозь пальцы волОс её
Шёлк пропуская, с усмешкой клеймо представив своё.

Вот завтра настало; Теллус к дому вверх поспешил.
Сны навевал знойный полдень; солнечным светом слепил.
Тихо ступил на веранду и низкий услышал смех -
Звуки коварной измены, звуки распутных утех.
Помнил он, как сияет влюблённых глаз волшебство,
Свет их мог загораться лишь для него одного.
Но больше ему не вспыхнет. Ударил ужас под дых;
Он словно их видел сквозь стены – этих бесстыжих двоих.
Боже! Тот рай, что дороже был ему всех наград –
Лишь за одно мгновение оборотился в ад...

Теллус ли камень этот? Удар ли его постиг?
Крик! Пронзительный, резкий – женский ли это крик?
Дверь ли, ударом мощным выбита, на полу?
Святыня ли потаскуха растрёпанная в углу?
Её ль любовник мерзавец, что рвётся из рук долой?   
Мужчина ль, кого он в гневе гвоздит о пол головой?
В презреньи к слабости, руку он вдруг опустил - в уме,
В багровом мареве гнева мелькнула мысль о клейме.

Связал он нагого Фило, ремни до крови стянул,
А безумной владычице сердца в рот шёлковый кляп заткнул,
Чтоб не слыхать её вопли; за волосы кинул к ногам;   
Ближе дружка её подтащил – будет нескучно вам.
И клеймо раскалил в камине, где жаркий плясал огонь;
Пальцы разжав ей, втиснул клейма рукоять в ладонь

И надавил – пусть узнает, как плоть живая горит;
Боли агонию видит,  и слышит, как тот вопит.
Трижды её рукою, глух и к мольбам и слезам,
Фило клеймом припечатал - по лбу и гладким щекам.   
Дело закончив, бросил: «Глянь-ка, как заклеймён
Твоей рукой полюбовник! Пусть выметается вон.»
Ремни развязал с ухмылкой: «Сладок мести финал»,
И Фило, плача от боли, шатаясь, на ноги встал.
Мужчина, на диво прекрасный, жалок, и бос, и наг,
Жутко обезображен, канул в спасительный мрак.

А после пред всеми рёк в суде правитель, чьё слово – закон:
«Кто на жён посягнёт чужих, тот будет отныне клеймён.
Жалость презрев, на щеках и на лбу дОлжно печать им прожечь,
Чтоб каждый, видя этот позор, его убоялся навлечь.
Пусть слышит насмешки со всех сторон, презреньем всюду облит;
Пусть забьётся в щель, со зверьём живёт, от людей подальше бежит.
Выброшен прочь из жизни людской будет он, словно сор.
Горше, чем смерть, участь того, кто в дом приносит позор.

                Марья Иванова - переводы
                http://stihi.ru/2017/11/20/6072