Ода ушедшему городу

Шестидесятый год. Сирени
волной сносило на вокзал.
Петрозаводск, встав на колени,
губу онежскую лизал.

Я вышел в сквер. Непустяковый,
как помню, повод торопил,
но очарован был подковой,
прибитой зодчими под шпиль,

и этой улицею сизой,
тянущей полости к воде,
с домами в стиле классицизма
в Петровской вроде слободе.

Живя тобою, город парков,
обрывов, лестниц, берегов,
я думал – лучше нет подарка,
но ты ушел, и был таков

(разбитый планом бестолковым
игры, сдав шашки не за фук,
над треугольником Петровым
свершил мой поминальный круг:

где прежней власти креатуры
не шли в тщете на поводу,
чтоб навязать архитектуре
утилитарную среду,

где финским воздухом витало
от сохранившихся элит,
Ravintola, Tavaratalo -
неповторимый колорит,

где затерявшимуся в хоре
средь многочисленных голов
извлек свой философский корень
и дирижер, и сердцелов,

где можно было без истерик,
пантов, понтонов и посул
уткнуться лбом в Бараний берег
и сесть вдвоем на Чертов стул,

запрыгнуть с пристани на катер,
чела и чувства оголив,
смотреть, как водяная скатерть
по острова легла в залив).

Да, можно было им гордиться,
поодиночке и вместях,
но оголились ягодицы
на обмусоленных костях.

Мы простодушны и наивны:
уже расписаны висты –
и превращаются в руины
из века к вечности мосты.

О, вы, свободою гонимы
на все преграды и флажки,
какого лешего - одни мы:
и истуканы, и божки.

Кого ответ держать заставить,
о чем недужно голосить:
какие памятники ставить?
какие здания сносить?

Ищу его напрасным взором,
с Древлянки глядя на восход –
исчез, пропал, истаял город
и Александровский завод.